14 мая Записки школьницы

Нина сразу согласилась войти в нашу экспедицию.

— Вообще-то, — сказала она, — все это чепуха! Но интересная чепуха! Я согласна!

Марго даже сама напросилась, когда узнала, что в экспедицию вошёл Леня Пыжик.

Но как только экспедиция была организована, Нептун и четыре бороды начали загадочно молчать. Это нас обеспокоило. Уж не случилось ли действительно что-нибудь серьёзное с этими моряками? Мы даже провели у Пыжика собрание членов экспедиции, чтобы лучше понять поведение Нептуна и его друзей. Мы просто не знали, что и подумать. Наконец слово взял Пыжик и сказал:

— Ничего страшного. Так во всех романах бывает. Сначала идёт всё непонятно, а потом выясняется постепенно, что к чему и для чего!

В ожидании новых известий от Нептуна, я вспомнила разговор с Марго о чертях и предложила ребятам всего класса организовать научный опыт. Конечно, все с радостью приняли предложение, потому что никто ещё ничего определённого не знал о чертях.

Первым сегодня был у нас урок английского языка. Самый скучный, самый противный урок. Я терпеть не могу этот удивительно непонятный язык. Бестолковый он какой-то! Никак не поймёшь, когда нужно читать простую букву «а», как «а», а когда, как «э» и как «ей» и даже как «о». Не понимаю, для чего же называть буквы так, как они не произносятся?

А произношение?

Почему мы ещё не вывернули языки и не свернули скулы, — просто не понимаю.

Ясно, что уж если делать опыт с чертями, — так делать его нужно только на уроке английского языка. И мы с радостью стали готовиться к опыту, не подозревая даже, как грустно кончится наша затея.

И вот что произошло в этот день.

Перед английским все ребята отыскали на партах сучки, а когда Ольга Фёдоровна вошла в класс, мы зашептали: «Чёрт, чёрт, помоги! Чёрт, чёрт, отврати!»

Ольга Фёдоровна села.

Она очень нервная и всегда кричит на нас. Но никто её не боится. Ребята вообще не боятся учителей, которые кричат, а иногда мы даже нарочно «кипятим» их, потому что пока они накричатся, можно заняться своими делами. Ольгу Фёдоровну совсем не трудно вскипятить. Чтобы спасти других ребят от чтения, мы заранее договариваемся, кому кипятить её сегодня. И тот, кто в этот день спасает класс, притворяется болваном. Он начинает так произносить английские слова, что Ольга Фёдоровна краснеет от негодования, стучит по столу и поправляет, поправляет, поправляет.

Особенно бьётся она с нами, приучая всех твёрдо произносить «з» в окончаниях существительных множественного числа. А так как «с» не очень просто отличить от «з», ей приходится доходить до белого каления. По сто раз повторяет она с кем-нибудь одно слово, пока не услышит правильный ответ, а мы тем временем спокойно учим другие уроки, решаем задачи и вообще отдыхаем от английского языка.

Когда Ольга Фёдоровна вошла, все прижали пальцы к сучкам на парте. Я тоже. Все зашевелили губами. Я тоже стала шептать позывные чертям. Не потому, что верю в чертей, а просто ради опыта. Интересно всё-таки посмотреть, что же получится. Но, честно говоря, мне безумно захотелось, чтобы Ольга Фёдоровна вызвала именно Марго и чтобы вкатила ей жирную-прежирную единицу. Пусть не суётся со своими чертями в английские уроки.

Ольга Фёдоровна села.

— Ну, уроки приготовили?

— Приготовили! — хором ответили мы громко и пошевелили губами. Наверное, все про себя добавили: «Никто не приготовил».

Ольга Фёдоровна раскрыла журнал и вдруг побледнела.

Мы испуганно переглянулись:

Ольга Фёдоровна приложила руки к сердцу, качнулась, тяжело рухнула головою на стол.

Марго торопливо перекрестилась.

— Свят, свят, свят, — забормотала она. — Да воскреснет бог, да расточатся врази его!

— За доктором! — крикнул Чи-лень-чи-пень, кидаясь к двери. За ним помчались Пыжик, Нина Станцель, все детдомовские ребята.

Мы сидели притихшие, боясь взглянуть друг на друга.

Ольга Фёдоровна лежала, положив голову на раскрытый журнал, опустив руки вдоль тела. На одной руке у неё чуть-чуть шевелились пальцы. Мы так испугались, что никто из нас не решался подойти к ней. Да и что могли бы мы сделать? В наступившей тишине слышались только вздохи Марго, её бормотание молитв и всхлипывание.

Сколько времени просидели мы так, — не знаю, но, когда приехала «Скорая помощь» и Ольгу Фёдоровну унесли на носилках, все вскочили, столпились у дверей. Мы не знали, что делать. Не знали, о чём говорить. И нужно ли говорить о чём-нибудь?

В класс пришла Нина Александровна. Она сказала:

— Спокойно, ребята! Ольга Фёдоровна болеет. У неё старый инфаркт. Болезнь такая. Сердечная. Сегодня был второй, очень тяжёлый приступ. Врачи оказали ей помощь, но, кажется, Ольга Фёдоровна не сумеет заниматься с вами. Возможно, у вас будет новая учительница английского языка. А сейчас займитесь повторением урока! Надеюсь на вашу сознательность.

Нина Александровна ушла. В классе стало так тихо, словно в музее. И вдруг Марго завыла. Обливаясь слезами, она мотала головою, крестилась, никого уже не стесняясь, причитая плачущим голосом:

— Господи, прости… Господи, не осуди… Бес попутал! Чёрт подтолкнул… Господи, прости, маленькая я ещё!

Как ни смешны были причитания Марго, однако никто из ребят не смеялся. Мы сидели молча, избегая смотреть друг на друга. У всех был испуганный и виноватый вид. Дюймовочка сидела, закрыв лицо руками. Только Лийка Бегичева улыбалась, но улыбалась фальшиво.

Ну, до чего же глупо всё получилось! Я хотела доказать Марго, что чертей не бывает, а теперь весь класс может поверить в них!

— Ребята, — сказала я, — мы тут ни при чём! И черти тут ни при чём! Это же простое совпадение! Ведь Нина Александровна сказала, что у Ольги Фёдоровны старый инфаркт и, значит, с ней так и так должно было случиться… это!

— А почему же раньше не случилось? — захныкала Марго.

— И раньше случалось! Нина Александровна говорила же, что это второй приступ! Сначала — дома, теперь в школе! Ей дадут лекарство, и всё будет в порядке!

— Ничего не в порядке! — канючила Марго. — Против чертей никакое лекарство не действует! Умрёт она, вот увидите! Попомните меня!

— Все умрём! — вздохнул Пыжик. — Одни раньше, другие позже!

— Ребята, — сказала я, — в нашей квартире живёт дядя Вася. Знаете, что говорит он? Он говорит: нельзя принимать разные случайности как законы жизни. Он говорит: «Мальчик съел грушу, выбежал на улицу и попал под трамвай. Можно ли сказать: «Не ешьте груш, иначе попадёте под трамвай»? Это же совсем не черти были, а старый инфаркт. Могу доказать хоть сегодня же! В общем, предлагаю попробовать номер с чертями ещё раз! С другими! Давайте возьмёмся ещё раз за сучки и скажем снова: «Чёрт, чёрт, помоги. Чёрт, чёрт, отврати!» Чтобы никого не вызвала…

Тут я запнулась. Я вспомнила, что следующий-то урок у нас арифметика, а нашу Раису я люблю больше всех.

Не скажу, что она добрая. Нет. У неё очень просто схлопотать единицу; пятёрки она ставит довольно скупо. И всё же мы любим её. Она не кричит на нас, не насмехается над теми, кто не понимает трудных задач, никого и никогда не выгоняет из класса. Если кто-нибудь начинает баловаться на уроках или болтать, она вызывает к доске и заставляет решать примеры и задачи. А поэтому у неё не очень побалуешься. Но больше всего ребята любят её за то, что она ровная, сдержанная. Она относится одинаково и к тем, кто учится на пятёрки, и к тем, кто плетётся позади. И даже к отстающим, пожалуй, относится лучше, чем к успевающим. Она часто беседует с ними, бывает у них дома, приглашает к себе. А когда отстающий догоняет всех, Раиса Ивановна ходит тогда по классу с таким видом, будто у неё день рождения, будто ей надарили столько цветов и конфет, что она растерялась от радости.

Скажу откровенно: не хотела бы я проверять на Раисе ворожбу с чертями.

Марго поднялась с места и сказала, размазывая слёзы по лицу:

— Чего ещё проверять? Так мы всех учителей изничтожим, а кто отвечать будет? Дознаются если, — по головке не погладят!

— Хорошо! — уступила я. — На этом уроке не будем! Но на уроке географии категорически предлагаю проверить.

Таня Жигалова поддержала меня. Ребята захохотали и стали кричать:

— Проверить! Проверить!

— Не надо! — подняла руки вверх Марго.

Но почему же не надо? Для нас он не такой уж ценный учитель, которым мы дорожили бы так же, как всеми другими учителями. Если с ним и случится что-нибудь, так нам, может быть, дадут другого, не такого, как Арнольд Арнольдович. Вообще-то он не строгий и даже добрый. Плохих отметок он никому не ставит. И баловаться можно на его уроках. Хоть на голове ходи, он ничего не скажет. И всё-таки никто его не любит. А не любим мы его потому, что он и сам не любит нас. Придёт в класс, сядет и начинает о чём-то думать. Мы отвечаем урок, а он сидит и думает. И улыбается своим думам. Может быть, они у него интересные, хорошие, но это так обидно для нас. И особенно для тех, кто выучит урок на отлично и думает, что учитель порадуется вместе с ним, а учитель даже и не слушает по-настоящему. Однажды Славка, отвечая на уроке, стал рассказывать, как он отдыхал в пионерском лагере, и Арнольд Арнольдович спокойно выслушал его, вздохнул и поставил отметку. Хорошую отметку. А за такое безобразие Славке надо бы единицу влепить.

Арнольд Арнольдович такой рассеянный и такой невнимательный к нам, что никого не знает по фамилиям и не старается запомнить, как зовут нас.

Вызывает он так:

— Ну, теперь ты! Соловьёва твоя фамилия?

— Сологубова!

— Значит, я тебя всё путаю с Соловьёвой из восьмого класса!

А в нашей школе вообще нет ни одной девочки с такой фамилией, но зато есть пять мальчишек Соловьёвых.

А то и вовсе не называет по фамилиям. Просто ткнёт пальцем и скажет:

— Рассказывай!

И после того, как ответишь, спросит:

— Так как же правильно произносится твоя фамилия? На каком слоге ставится ударение?

Нина Станцель сказала однажды:

— Когда я была в первом классе, меня называли Мáсловой, в прошлом году Мáсловой, а теперь, наверное, нужно ставить ударение на Маслóвой!

И он поставил пятёрку Масловой.

Такой безразличный.

Когда я предложила проделать опыт с Арнольдом Арнольдовичем, все ребята захохотали. Уж такого, как он, красного, толстого и равнодушного ко всему, никакие черти не расшевелят.

— Давай, давай! — закричали все.

— Его ни один чёрт не собьёт с ног! Он сам их нокаутирует!

Все ребята обрадовались и стали готовиться к раунду чертей с Арнольдом Арнольдовичем. Нажимая пальцами на сучки в партах, ребята зашептали и хором и в одиночку: «Чёрт, чёрт, помоги! Чёрт, чёрт, отврати!» И только одна Марго не захотела вызывать чертей. Тогда я схватила её руку, приложила палец к сучку и сама, за Марго, вызвала чертей на подмогу.

Марго захныкала:

— Запомни: если он умрёт, — я отвечать не буду!

По коридорам прокатился звонок.

Мы так и замерли.

Ой, что-то будет!

Дверь открылась. Арнольд Арнольдович вошёл, рассеянно улыбаясь. Мне даже жалко стало его. Вот улыбается, ничего не подозревает, о чём-то думает, а через минуту упадёт головой на стол, а я побегу вызывать «Скорую помощь».

— Садитесь! — крикнул Арнольд Арнольдович. — Дежурный, кого нет на уроке?

— Киселёвой! — крикнула я и шепнула на ухо Марго: — Это, чтобы тебе не отвечать. В случае чего!

Ребята захихикали.

Арнольд Арнольдович отметил Марго, как отсутствующую, потом осмотрел всех и ткнул пальцем в Марго.

— Ну, что ты выучила?

— Я, — растерялась Марго, — я… я…

Ну, положение её в эту минуту действительно было неважное. Ведь Арнольд Арнольдович отметил её в журнале, как отсутствующую. Кому же после ответа он поставит отметку?

Марго пролепетала:

— У меня умерла… тётя!

Но, подумав, решила, что смерть одной тёти недостаточная ещё причина, чтобы не отвечать урока.

— И… бабушка! — поспешно добавила Марго.

— Вот как? — усмехнулся Арнольд Арнольдович. — В один день? И может быть, в один час? Что?

Марго, не соображая, что говорит, сказала, заикаясь:

— В один час!

— Они, наверное, были очень дружны, если решили умереть в один день и в один час? А может, умерли они только для того, чтобы ты не выучила урок? Ты, кажется, хочешь сказать, что урока не могла выучить потому, что хоронила тётю и бабушку? Так я понял тебя?

— Так! — прошептала Марго.

— Очень хорошо! — кивнул Арнольд Арнольдович. — А теперь я хочу, чтобы и вы поняли меня. Я долгое время был слишком добр с вами! И вот мне говорят, что я балую вас. Что я никогда и никому не ставлю плохих отметок. Но почему же не поставить единицу за лень? За обман учителя с помощью умирающих тётей и бабушек? Так на каком же слоге делается ударение в твоей фамилии?

Марго злорадно взглянула на меня и сказала нахально:

— Сологу´бова! А можно сказать Сологубóва!

— Прекрасно! Ставлю тебе единúцу! Но можешь назвать её едúницей! Дай дневник!

Марго схватила с парты мой дневник и помчалась к столу.

Ребята так и покатились со смеху. Но мне-то было не до смеха.

А что я могла сделать? Встать и сказать, что я обманула Арнольда Арнольдовича, отметив Марго отсутствующей? Но если он за тётю и бабушку влепил единицу, то за обман его самого мне ведь тоже не миновать её. Единицы!

Я чуть не заплакала. Противная Марго! Я для неё же старалась, а она так подвела меня!

Но ребята напрасно веселились.

Арнольд Арнольдович был в этот день неузнаваем.

Он так свирепствовал, что по партам пошла гулять записка:

«А. А. записался в пираты. Держитесь за сучки. Зовите всех чертей на подмогу! Да спасёт провиденье наши души!»

Марго зашептала на ухо:

— Вот видишь, пока чертей не вызывали, он никогда так не обращался с нами! Это они, они подзуживают его. Всегда был такой добрый, а сегодня как осатанел. Скажешь теперь, что их нет, чертей?

— А если есть, так почему ж они не уничтожат его? — спросила я тоже шёпотом.

Марго подумала, посмотрела на Арнольда Арнольдовича и прошептала, прикрывая рот ладошкой:

— Ещё ничего не известно! Урок ещё не кончился! Ещё никому не известно, что с ним случится.

Арнольд Арнольдович наставил классу семь единиц. Но с ним так ничего и не случилось. Он вышел из класса, мечтательно улыбаясь и потирая носовым платком свои красные щёки, по которым катились капельки пота. Он же здорово потрудился сегодня. А сколько ещё отцов будет трудиться вечером, когда придёт час расплаты за полученные единицы!

Я набросилась на Марго, стала стыдить её.

— Понимаешь, — захлопала она глазами, — сама не знаю, как получилось… Может, чёрт подтолкнул. Но ты не переживай. Переправь единицу на четвёрку, и всё будет хорошо! Не сердись!

— Ладно! — сказала я. — Прощаю! Но признай честно, что чертей никаких нет. Ты же убедилась теперь?

— А Ольга Фёдоровна?

— У неё же инфаркт! — закричала я, не выдержав.

Марго покачала раздумчиво головою.

— Не так это просто!

— Вот балда! — окончательно рассердилась я. — И что мелешь — сама не знаешь. Да если бы так можно было бороться с учителями, их давно бы уничтожили двоечники. А Арнольд Арнольдович? Почему он уцелел?

— Может, он знает слово… Или сам с ними связался… Вот у нас был в деревне один, так тот…

Тут я не вытерпела и чуть было не влепила ей подзатыльник, но, вспомнив, что она больная, повернулась и быстро отошла прочь.

Происшествие с Ольгой Фёдоровной испортило мне весь вечер. Честно говоря, Ольгу Фёдоровну я не особенно любила. Она такая нервная, так всегда кричала на всех, будто не учить приходила нас, а срывать на всех свою злость. Но после того, что случилось, я не осуждаю её. Наверное, она очень боялась умереть раньше, чем научит нас произносить букву «з» в именах существительных множественного числа.