Шелгунова Рассказ С новым годом! С новым счастьем!

К нам приехала Надя! К нам приехала Надя!

С этим криком вбежали в комнату Настасьи Павловны ее трое детей: две девочки и мальчик; приезд их кузины Нади был для них настоящим праздником.

— Кто же привез Надю? — спросила Настасья Павловна, знавшая, что сестра ее, мать Нади, не совсем здорова.

Надю привезла горничная и, оставив девочку, передала тетке записку, в которой отец Нади просил приютить дочь, так как мать ее сильно заболела, а в доме нужны все руки для ухода за больною.

Шестилетняя Надя очень любила свою маму и, вероятно, более бы огорчилась ее болезнью, если бы ей не было так весело у тети.

Ночевать у тети! Ведь это было такое счастье, о котором Надя много раз мечтала. И в самом деле, как это было весело! Старая няня уложила всех детей и села рассказывать сказку. Надя все старалась покатиться вслед за колобком из сказки няни и заснула…

На другое утро Наде не понравился налитый ей чай и она не стала его пить. От предложенного кофе она тоже отказалась. На это мало обратили внимания, потому что Настасьи Павловны не было дома, а муж ее — дядя Алексей Николаевич — приписал потерю аппетита тоске по матери и несколько даже удивился.

Вечером тетя приехала посмотреть, что делают ребятишки, и, узнав, что Надя скучает, поцеловала ее и сказала:

— Ну, Бог милостив, пройдет.

На ночь она опять уехала к сестре.

— Отчего ты не играешь с нами, Надя? — спросила старшая кузина.

— Мне скучно, — ответила девочка. — я хочу к маме!

— Кислятина! — проговорил Тоша.

Надя начала плакать, вследствие чего явилась няня и стала уговаривать ее и укладывать спать.

— Помолись хорошенько за маму, — сказала старуха, крестясь вместе с девочкою.

Все дети легли, в комнате потушили огни и зажгли ночник.

Надя сначала заснула, но вдруг вздрогнула и проснулась. Как страшно было в комнате: ночник горел неровно, то светло, то темно, и это колебание света пугало девочку.

— Мама! Мама! — закричала она.

Но вместо мамы явилась няня и начала уговаривать девочку. Старшая кузина приподнялась на постельке и, широко раскрыв глаза, посмотрела на Надю.

— Не надо кричать, — сказала старуха, — ты большая девочка… а то всех разбудишь.

— Мама! Мама! — жалобно повторяла девочка. — Мама, у меня колючки!.. В горле колючки…

— Спи! Спи! — слышала девочка голос няни.

Надя беспрестанно садилась на кроватку и разговаривала с кем-то.

Когда начало светать, она задремала, но тяжелое ее дыхание разбудило ее кузину. Кузина подошла к ней и, как взрослая, приложила руки к ее голове. Надя лежала в страшном жару и не открывала глаз. Приехавший доктор определить болезни не мог, но на всякий случай велел отделить больную ют других детей. Через день стало ясно, что Надя в скарлатине.

Она точно сквозь сон помнила, что ее одели, снесли вниз, в карету, и очень скоро вынесли из кареты в большую комнату; носили ли ее по лестницам и коридорам и долго ли — она сказать не могла, она ничего же помнила, не знала.

Она проснулась, но пошевелиться не могла и продолжала лежать на боку. Аршина через два от ее кроватки стояла точно такая же кроватка, а в ней лежал мальчик.

— Мама! — прошептала девочка.

— Здесь мамы нет, — ответил ей мальчик.

— Где же мы? — спросила Надя.

— Мы в больнице Ольденбургского.

Опять потянулся бесконечный, тяжелый сон.

Надя так громко звала свою маму, что сама просыпалась от своего крика и видела свет в окно двери, выходившей в коридор.

Утром она дышала легче и могла ответить доктору, подошедшему к ней.

К соседу пришла в гости его мама, высокая красивая блондинка, и наша Надя слышала, как Юрий расспрашивал ее о своих домашних и жаловался ей, что противная девчонка зовет все маму и мешает ему спать.

Надя вздохнула и отвернулась, чуть слышно проговорив:

— Сам противный!

Недели через две Юра говорил своей маме:

— Какая бедная эта Надя, у нее никто не бывает; ей должно быть очень скучно; принеси ей, мама, хотя куколку.

— У этой девочки родные не бывают? — спросила Марья Петровна, мать Юры, у фельдшерицы, выходя в коридор.

— У нее мать при смерти, а у родни ее верно у всех дети. Кому охота идти в дифтеритное отделение? — ответила фельдшерица. — О ней всякий день спрашивают телеграммою, а им отвечают телеграммою же.

Радости Нади не было конца, когда Марья Петровна подала ей куклу вершка в два, а в папиросной коробке белье и платье для куклы; кукла эта заняла все ее мысли: она днем сидела одетая у нее на постели, а на ночь Надя ее раздевала и клала подле себя под одеяло. Юре принесли сани и когда товарищам по больнице позволили встать, то они целыми часами возили куклу в санях и в Гостинный двор, и с визитами. Наде было шесть, а Юре десять лет. Надя перестала звать свою маму и ждала прихода Марьи Петровны с неменьшим нетерпением, чем и Юра. Марья Петровна, приходя, садилась на постельку, а дети садились около нее. Так прошли шесть недель.

— Завтра мама приедет за мною и увезет меня, — весело говорил Юра.

— А я не знаю, когда я поеду домой, — тихо ответила Надя.

— Я тремя днями раньше тебя поступил, значит ты уедешь через три дня, — продолжал мальчик.

Юра так радовался и волновался уезжая, что едва простился с девочкою, но за то Марья Петровна крепко ее поцеловала и сказала, что придет к ней через день.

Без Юры Наде сделалось ужасно скучно, хотя с нею и играли другие выздоравливающие дети.

Наконец, наступил срок выхода Нади из больницы и в палату, вместе с доктором, вошел высокий красивый брюнет. Надя сначала с недоумением посмотрела на него; ее папа не был такой бледный и такой худой.

— Надя, разве ты не узнаешь меня? — спросил брюнет.

Услыхав знакомый голос, Надя бросилась к нему на шею и точно сразу вспомнила всю свою домашнюю обстановку.

— Мама! Мама! Я к маме хочу! — чуть не плача, вскричала она.

— Надюша! Нет у нас с тобою больше мамы, остались мы теперь вдвоем.

Услыхав это, Надя почуяла, что случилось что-то страшное, и притаилась.

Ее привезли домой, но мамы уже не было и тети с кузинами тоже не было: маму свезли на кладбище, а тетя еще при жизни мамы уехала к мужу куда-то далеко и увезла туда детей.

Надю встретила немка-гувернантка ужасного вида, фрейлейн Гуп. Она была так велика и сильна, что могла бы убить кулаком не только Надю, но и ее папу; Надя ее ужасно боялась и не смела смотреть ей прямо в глаза. Привыкнув в больнице вставать рано, она и дома поднялась рано, подошла к двери в комнату фрейлейн Гуп и только в щелку решилась посмотреть на немку; прежде всего ее поразило, что на затылке у нее вместо громадной косы, которая накануне короною возвышалась над головою, теперь висела крошечная косичка, в виде крысьего хвостика, и тело на затылке сквозило от недостатка волос… Надя подумала тотчас же, что верно фрейлейн очень злая, вступила с кем-нибудь в драку и волосы у нее выдрали. На комоде лежала огромная коса. Надя не отходила от своей щелки до тех пор, пока немка не стала вставать, и тут она увидела, почему брови у нее черные, лоб и подбородок белые, а щеки красные.

Немка заставила Надю себе присесть и они вместе пошли пить чай. Сидя за столом, Надя с изумлением смотрела, как круто завита у немки челка и как красиво короною лежит у нее коса.

— Амалия Густавовна, — сказал гувернантке отец, — будьте снисходительны к моей девочке. Вы знаете — у нее нет матери и ей нужна ласка.

Амалия Густавовна рассыпалась в любезностях и обещаниях, но тут же обещание и нарушила.

Надя, выпив чая, продолжала смотреть на прическу, но этого ей показалось мало, она встала и, зайдя за внушительную фигуру фрейлейн, уже вблизи стала смотреть на ее голову.

— Что ти там смотрит? — спросила немка недовольным тоном.

— Куда вы спрятали косичку? — спросила Надя.

— Какую косичку? Неприличный девочка! — крикнула немка так сурово, что Надя тотчас же бросилась к отцу, невольно улыбнувшемуся.

— Папа, я не лгу, — прошептала Надя, — я видела малюсенькую косичку.

Целый день Амалия Густавовна преследовала Надю, разоблачившую тайну ее куафюры, но зато папа, придя из должности, взял ее к себе в кабинет и она там вдоволь наговорилась с ним о своей юриной маме и милом Юре.

Надя только и жила, что мечтою о юриной маме и возненавидела фрейлейн Гуп; она до такой степени ее боялась, что даже отцу не смела пожаловаться на ее брань и щипки; а щипков на ее долю выпадало столько, что, если бы папа увидел ее тело, то наверное пригласил бы доктора, подумав, что у нее какая-нибудь болезнь. Наступило, наконец, Рождество и папа дал Наде денег на цирк.

Немка, расфрантившись в пух и в прах, отправилась с Надею в цирк. Сначала они прошли по улице, а потом подошли к цирку, чтобы взять билеты. Надя стояла подле фрейлейн и рассматривала вывеску, потом она, покачиваясь на одной ножке, повернулась, в один миг онемела, вспыхнула и бросилась в толпу, закричав пронзительным голосом:

— Юрина мама! Юрина мама!

Фрейлейн Гуп бросилась за нею и схватила ее за плечо, но Надя, не помня себя, рванулась и опять пустилась бежать. Немке пришлось сделать два-три шага, чтобы догнать бедную Надю, которую она на этот раз схватила так, что у той рука затрещала.

— Пустите! Пустите! Больно! Больно! — во все горло кричала девочка. — Пустите! Юрина мама уйдет.

Неподдельное отчаяние девочки и ярость нарумяненной громадной немки обратили внимание публики, из которой тотчас же образовался кружок.

— Пустите! — кричала Надя. — Больно! Больно!

— Я тебэ, гадкий девочка! — в свою очередь кричала фрейлейн, не стесняясь хлопать Надю.

— Не смейте бить девочку! — вскричал какой-то сердобольный господин.

— Не ваш дело! — крикнула немка, таща Надю.

— Не смейте бить, говорят вам! — повторил он. — я полицию позову.

— Полиц! Ах, ви дурак!..

Неизвестно, чем бы кончилась эта сцена, если бы с Надею не сделалось дурно. Немку с девочкою посадили на извозчика и они уехали домой. Швейцар внес девочку на лестницу.

Воркотню и брань немки услыхал бывший дома отец Нади и тотчас же пришел в детскую.

Увидев его, Надя бросилась к нему и, истерично рыдая, ухватилась за его шею.

— Что такое? — спросил он.

— Шкандаль! Шкандаль! Гадкий девочка, кричал в публик, шкандаль! Дурак в полиц!

Отец, взглянув на лицо немки, не стал более ничего спрашивать, а унес свою девочку к себе в кабинет; там он посадил ее на кресло, налил ей воды, чтобы она выпила, и, став перед нею на колени, несколько раз поцеловал ее и сказал:

— Ну, теперь, Надюша, расскажи все, что было. Ну, вы пришли в цирк?..

— Я видела Юрину маму и побежала…

— Ну, и что же?..

— А она меня не пустила… и била больно? Больно…

— А полиция пришла, что ли?

— Нет, какой-то дядя сказал ей, чтобы она не била…

— А потом?

— Она сказала, что он дурак…

— Ну, и потом?..

— Юрина мама ушла! Ах, папа! Папа!..

Надя так горько зарыдала, что папа только мог проговорить:

— Бедная моя Надюша!

Когда Надя, прижавшись к отцу, успокоилась, он спросил ее:

— Ты не любишь фрейлейн Гуп?

Надя с испугом посмотрела на дверь.

— Ты не бойся, говори, — продолжал он.

— Не люблю, — тихо сказала девочка.

— Мы пригласим кого-нибудь другого, — сказал отец. — я обещал твоей маме заботиться, чтобы тебе было хорошо.

В этот день суждено было случиться еще скандалу.

Фрейлейн Гуп ушла куда-то, сказав, что вернется к чаю. Горничная Дуня, которую Надя очень любила, пришла в детскую играть и довольная девочка предложила ей играть в гувернантки, прибавив:

— Для этого мне надо одеться гувернанткою.

— А я пока пойду сказать, чтобы ставили самовар, — сказала Дуня.

Надя отворила дверь в комнату фрейлейн Гуп и, пошарив у нее на комоде, принесла оттуда шкатулочку, из которой достала палочку в виде карандаша. Этою палочкою она намазала себе брови и затем сунула пальчик в румяна и густо покрыла ими щеки. Через минуту шкатулка стояла на прежнем месте, а Надя, перевязав сзади платок, распустила его в виде шлейфа.

В одно время с Дунею, только в разные двери, вошел в детскую и отец Надин..

— Что это, Надюша? — спросил он.

— Это я играю в фрейлейн Гуп, — ответила Надя. — Видишь, какие у меня брови?

— Чем же это ты намазалась?

— Это я взяла у фрейлейн; смотри, папа, не говори ей. Теперь надо щипать тебя, Дуня, — сказала девочка.

— Зачем же, барышня, щипать? — спросила Дуня.

— А как же? Ведь я фрейлейн? Только не смей кричать!.. Нет, уж лучше я буду щипать кукол, — продолжала девочка.

— А разве она тебя щиплет? — спросил отец.

Надя испугалась этого вопроса.

— Я мыла барышню, так она вся в синяках, — сказала Дуня.

Отец обнял свою девочку и крепко ее поцеловал. В это время в передней послышался звонок.

— Если это фрейлейн, — сказал отец, — то попросите, Дуня, ее ко мне в кабинет, а пока я буду с ней говорить, вымойте барышню и более от нее не отходите.

Что происходило в кабинете, никто в доме не слыхал, но только Надя немки более не видела. Дунею она была очень довольна и каждый день ходила с нею гулять к балаганам и искать Юрину маму.

Накануне Нового года папа сказал Надюше:

— А без тебя у меня была новая гувернантка и мы с нею сговорились. Она уехала в Гатчину и приедет в первый день нового года.

— А добрая она?

— Не знаю, милая; лицо у нее доброе.

— Как у Юриной мамы?

В воображении девочки Юрина мама олицетворяла все добродетели.

Новый год Надя, конечно, встретила во сне, а на другой день, лишь только она проснулась, к ней подошла Дуня и сказала:

— Ну, барышня, с Новым годом, с новым счастьем! Идите поздравить папу.

Надя валяться не любила, да ей этого и не позволяли, она очень скоро вымылась, оделась и побежала в кабинет.

— Папа! — закричала она. — с Новым годом, с новым счастьем!

— Как ты мило выучилась поздравлять, — сказал отец, наклоняясь к своей девочке.

— Это Дуня меня выучила, — ответила Надя, — только вот я не знаю, что значит с «новым счастьем»?

Отец отворил шкап и, вынув оттуда куклу, сказал:

— Вот что, должно быть, это значит: получив новую куклу, ты будешь ей радоваться, вот тебе и новое счастье!

Надя, схватив куклу, бросилась к Дуне. В четыре часа отец вернулся домой и спросил:

— Ну что, Надя, новым счастьем довольна?

— Довольна, — ответила она, прижимая к себе куклу.

Разговор этот происходил в гостиной, где Надя посадила новую куклу в кресло и не видела, что в отворенную дверь вошла высокая красивая блондинка, с которою поздоровался отец.

— Надя, — сказал он, — вот познакомься с Марьею Петровною.

Надя обернулась, руки у нее опустились, она несколько раз истерически вскрикнула и через секунду была в объятиях своей милой Юриной мамы.

— Что это значит? — в недоумении спросил отец.

— Мы с вашею дочерью друзья, — ответила Марья Петровна, — только я не знала, что именно она и будет моею ученицею.

— Юрина мама! — с ликованием, как победительница, вскричала Надя.

— Очень, очень рад, — сказал отец. — что Надюша моя будет счастлива. А где же ваш сын?

— Он воспитывается в гатчинском сиротском институте, — ответила Марья Петровна.

После обеда Надя побежала в кабинет отца и таинственно сказала ему:

— Теперь я знаю, что значит «с новым счастьем».