Шелгунова Рассказ Муха

Глава I
Инночка жила с бабушкою и мамою. Хотя ей было очень весело, но она нередко говорила своей маме:

— Ах, мама, какая Катя счастливая! Какая у нее хорошенькая собачка!

Инночке минуло восемь лет и она начала довольно серьезно заниматься и училась так хорошо, что учительница ее обещала подарить ей ко дню рождения что-нибудь очень хорошее.

Уже с каким нетерпением ждала Инночка этого дня! Накануне она легла нарочно раньше спать, чтобы поскорее прошло время. Заснув ранее обыкновенного, она проснулась, когда, еще не начинало светать, и тотчас же села на свою кроватку. В комнате только слышалось дыхание ее няни, которая спала по другой стене. При свете тихо теплившейся лампадки Инночка пристально осмотрела всю комнату, но подарков еще около ее кроватки, не лежало. В это время в гостиной пробило пять часов.

— Как рано! — подумала она, — полежу еще и помечтаю о тетином подарке.

Учила ее тетя Варя, которая и обещала ей подарить что-то необыкновенное. Мечтать о неизвестном оказалось очень трудным и Инночка сладко заснула; проснулась же она, когда мама уже встала, а бабушка одевалась. Нянина же постель была убрана и покрыта белым покрывалом.

Подле кровати на стуле сидела большая кукла, рядом на столе стояла мебель, лежали книжки и коробки с другими игрушками.

— Ну, вставай скорее и одевайся! — сказала мама, — тетя Варя прислала тебе подарок, но ты его не можешь получить, лежа в постели.

Инночка мигом была одета, вымыта и с новою куклою на руках вышла в другую комнату.

На полу стояла корзинка, прикрытая бумагою и перевязанная веревочкою.

— Это верно виноград! — крикнула девочка, подбегая к корзинке.

— Этот виноград надо развязывать осторожнее, — заметила ей бабушка.

Инночка на полу же развязала корзинку и сняла бумагу. На дне корзинки на подушке лежал какой-то серый мохнатый клубочек. Инночка дотронулась до него рукою и увидела, что он мягкий, теплый.

— Мама, что это такое? — спросила она.

Но в эту минуту щеночек проснулся и, подняв свою мохнатую мордочку, потянулся.

— Ах, какая маленькая собачка, точно муха! — крикнула девочка.

— Ну, муха, так мухою ее и назови.

Собачка была роскошь, просто на диво! И такая маленькая, как только может быть мала собачка; мордочка у нее была серенькая, с черным носиком, мохнатая и с шерстью, торчавшею во все стороны.

Инночка осторожно достала ее из корзинки и поставила на пол. С этой минуты милее Мухи у нее не было игрушки. Муха росла очень тихо и через год была почти такою же Мухою, какою явилась к Инночке, но за то она была теперь умною и ученою Мухою. Она не только танцевала на задних лапках, но ходила за Инночкою на задних лапках, как лакей, и точно понимала все, что девочка ей говорила:

— Пойдем гулять, подай мне калоши! — говорила ей ее маленькая хозяйка и Муха со всех ног летела в прихожую.

— Подай маме папиросы! — приказывала ей Инночка и Муха в один момент вскакивала на диван, осматривала стол, вскакивала на стулья, осматривала туалет, этажерки и приносила папироски.

Бабушкин носовой платок она тоже знала отлично. Если же найти что-нибудь оказывалось ей не под силу, то она начинала неистово лаять и визжать.

Наступил май месяц. Инночка с мамою и с бабушкою собрались в деревню в Ладожский уезд. Накануне Инночка собрала и уложила своих кукол, а к десяти часам утра вся семья уже была на пароходной пристани. У дам всегда бывает много узелочков, и у Инночкиной бабушки было много корзинок и узелочков так что у няни и у девушки Елены были полны руки. Как на беду, Муха не хотела сидеть на руках и Инночка держала ее на веревочке.

— Скорее! скорее! — распоряжался капитан, пропуская на пароход публику.

Мама вела Инночку за руку, идя вслед за старою бабушкою. Они повернули направо и бабушка стала уже спускаться в каюту, когда раздалась команда:

— Убирай сходню! — и пароход, свистнув, тронулся с места.

— Мама! Мама! Ай! Ай! — вне себя закричала Инночка, стараясь вырвать от нее свою руку.

— Что такое? Что такое?

Вместо всякого ответа, Инночка подняла перерезанную веревку, на которой была привязана Муха.

Что делать? Вернуться на берег не было уже возможности.

— Ее, конечно, украли, — объяснила бабушка, — видишь, как разрезан шнурок — острым ножом.

Инночка упала на лавку и рыдала неутешно. Никакие уговоры, никакие утешения не помогали, девочка рыдала все сильнее и сильнее.

— Кто же в этом виноват, барышня, — сказал какой-то пассажир, — ведь вы сами плохо смотрели за собачкою. За что же нас-то наказываете криком?

Инночка немножко сконфузилась и стала только иногда всхлипывать. Горе ее было действительно очень сильное, и она целый день ничего не ела и заснула, когда пароход остановился в Лаве, где ее пересадили в тарантас. Она продолжала тихо плакать и во сне.

Глава II
Муху действительно украли. На пристани подле Инночки стоял какой-то парень в серой жакетке и смотрел на разные штуки собачки. Девочка очень любила похвастаться своею собачкою и при всей собравшейся на пристани публике она заставляла Муху и танцевать и ходить на задних лапках. Эти-то таланты Мухи и зародили в серой жакетке мысль похитить ее. Когда к пристани подошел пароход, чтобы взять публику и идти дальше, он во время толкотни перерезал шнурок, схватил Муху на руки и, когда пароход отчалил, он уже завертывал с нею за угол, а через пять минут сидел на верху конки и ехал вдоль Литейной. Далеко, в Измайловском полку, он вошел во двор, где стоял покривившийся серый деревянный домишко, и прошел прямо в этот домишко. Тут жили два шарманщика, сидевшие в эту минуту за своим ранним обедом. Они видимо собрались уже выходить и торопились пообедать.

— Здорово, земляки! Хлеб да соль! — проговорил вошедший парень.

— Здравствуй, Павлуша. Не долг ли принес? — спросил его шарманщик постарше.

— Да, Василий Иванович! — ответил парень, — принес я вам за долг собачку, только прибавочки рублей пять попрошу.
— Что больно много захотел?

— Да много такое диво и стоит.

Спустил парень в серой жакетке Муху и стал ее заставлять плясать. Сначала испуганная Муха поджала хвост и забилась под скамью, но, в конце концов, ее таки заставили показать свое искусство в танцах.

— Да, собачка хороша, — сказал шарманщик, — теперь можно и поторговаться.

Долго спорили и кричали земляки, наконец парень, получив три рубля, ушел, очень довольный таким выгодным приобретением.

Муха была названа Мышью, вероятно, потому, что она была серого цвета; жизнь ее у шарманщика началась с ударов плеткою, о которой она прежде и понятия не имела.

Впрочем, Мухе немного доставалось: она очень скоро поняла ту роль, которую ей предназначалось играть в собачьей комедии. Одетая в красное платьице и соломенную шляпу с длинною лентою, она должна была, как барышня, грациозно присесть перед своим кавалером и пойти с ним кружиться. Могу вас уверить, что Муха делала реверанс лучше многих нынешних барышень и затем быстро начинала кружиться со своим другом Амишкою. Жизнь ее у шарманщика не совсем была лишена радостей, хотя она грустила о своей милой Инночке не меньше, чем та грустила о ней. Муха неистово радовалась, когда по утрам их выпускали на двор и она могла бегать и возиться со своими товарищами по искусству. Ровно через два года жизни ее в сереньком домике, их поутру выпустили гулять на двор. Калитка обыкновенно в это время запиралась. Но в этот день ее отворил какой-то мальчик, который заглянул во двор и опять отошел, оставив щель, по крайней, мере в четверть.

Чуткая Муха услыхала, что за воротами кто-то внятно говорил:

— Мышь! Мышь! Хочешь сахару? Те… те!

Этого было довольно. Муха вмиг перепрыгнула через порог калитки и выскочила на улицу.

Когда шарманщик вышел на двор, чтобы собрать своих собак, Мухи, лучшей актрисы его труппы, не было налицо.

С этого дна началось мыканье бедной собачки. Ее украл сын прачки для себя и очень полюбил ее, но мать продала собачку барыне, не сказав сыну. У барыни Муху прозвали Бижу, но только первый день хозяйка занималась ею. Вечером приехал какой-то господин и, взглянув на Муху, презрительно сказал:

— Фи, какая дрянная собачонка, только мала, а совсем не породиста.

Барыня стала спорить.

— Дайте Брэма и вы увидите, что она неизвестной породы, — утвердительно сказал гость.

Бедная Бижу, разжалованная в дрянные собачонки, попала в девичью, где ее не очень любила горничная и всегда сердито дергала за шнурок, когда выводила на двор. Печально жилось тут собачке. Зачастую сидела она по целым суткам голодная, а когда прибегала в кухню, то кухарка кричала на нее:

— Не вертись под ногами, противная!

Но Муха не была ни противною, ни надоедливою собакою. Почтальон, приносивший утром газеты, часто гладил ее мимоходом и она никогда не пропускала случая выскочить к нему и поласкаться. Однажды она выскочила к почтальону, а торопившаяся девушка взяла газету и тотчас же заперла дверь, не дав собачке времени вбежать в прихожую.

Муха очутилась на улице и, обрадовавшись свободе, понеслась со всех ног куда глаза глядят. Дело было осенью. Она сейчас же выпачкалась, а дождик смочил ее мохнатую шерсть и она сразу из хорошенькой сделалась безобразною. Целый день бегала она, отыскивая себе пристанище, и к ночи забилась где-то под воротами и легла спать. Не что это был за сон? Она была страшно голодна и дрожала от холода. Много месяцев провела Муха под воротами и в помойных ямах. Шерсть местами у нее облезла, и она стала зябнуть еще более. Отыскивая себе пищу, она бегала и по глухим и по многолюдным улицам. Видит она, что из лавки выходит мальчик с нянею и мальчик ест пряник. Муха тотчас же вспомнила, как бывало Инночка кормила ее пряником и заставляла стоять на задних лапках; поэтому подойдя к мальчику, она вытянулась, как солдат, и присела, как барышня. Мальчик тотчас же отдал ей остаток пряника, а Муха, проглотив его, преважно пошла за ним на задних лапках.

— Няня! Няня! Что за собачка! — кричал мальчик.

— Что ты! Что ты, Боря! Не тронь ее, она точно больная.

Но мальчик не унимался и, лаская, привел Муху домой. Муху тотчас же накормили и она, показав в гостиной все штуки, которые умела делать, очень довольная теплом, забилась под детскую кроватку и заснула. Она проснулась среди ночи. В доме никто не спал. У Коли так заболело горло, что он задыхался, а призванный доктор объявил, что у него дифтерит.

— Где мог он заразиться? Где мог он заразиться? — ломая руки, говорила мать.

— Везде можно заразиться, — отвечал доктор, — каждая вещь может заразить, кошка, собака…

— Собака! — крикнула мать. — Он сегодня привел с улицы собачонку и ласкал ее.

— Ну, вот видите! А почему вы знаете, откуда эта собака?

И вот бедная Муха опять очутилась без приюта на улице.

Глава III
Прошло три с половиною года с тех пор, как у Инночки украли Муху. Перед Крещением был страшный мороз и Инночка возвращалась откуда-то с мамою, вечером, когда уже были зажжены фонари. Повернув на Бассейную, где они жили, они шли довольно скоро, но вдруг Иннина мама уронила сверток, который держала в руках, и им пришлось остановиться, чтобы поднять его, так как он откатился довольно далеко.

Когда Инночка нагибалась, чтобы поднять сверток, она услыхала за собою визг.

— Точно Муха, — проговорила она и оглянулась.

Бедная умирающая собачка при звуке голоса своей милой барышни собралась с последними силами и поднялась на задние лапки.

— Муха! Муха! — вне себя крикнула Инночка, но Муха стоят более не могла и, свалившись на сторону, вытянулась и закрыла глаза.

Иннина мать, боясь, чтобы с девочкою чего-нибудь не сделалось, быстро вынула из кармана газету, завернула в нее собаку и, взяв ее к себе под шубу, сказала:

— Идем, Инна, скорее домой!

Через пять минут они были уже у себя в прихожей и весь вечер провозились с дышавшею еще собачкою. Когда подали чай, она хотя еще и лежала, но глаза у нее были открыты и она иногда виляла хвостом. На другое утро она уже была на ногах и бегала как ни в чем не бывало.

Теперь Муха опять обросла шерстью и так же счастлива, как и ее хозяйка.