Берилловая диадема
— Холмс, — сказал я, — взгляните. Вон там по улице бежит какой-то сумасшедший. Поразительно, как это близкие отпускают его без присмотра!
Я стоял у сводчатого окна нашей комнаты и смотрел вниз на улицу.
Мой друг лениво поднялся с кресла. Он встал за моей спиной, упрятав руки в карманы домашнего халата, и глядел в окно через мое плечо.
Было ясное февральское утро. Выпавший вчера снег сверкал в лучах зимнего солнца. Внизу, в середине Бэкер-стрит, колеса экипажей превратили его в бурую грязную массу, однако вдоль обочин дороги и по краям тротуаров он оставался белым и чистым.
Хотя тротуары уже и очистили, но все же было очень скользко и пешеходов на улице было меньше обычного. Сейчас в нашу сторону от станции подземки шел всего лишь один человек. Его эксцентричное поведение и привлекло мое внимание.
Это был мужчина лет пятидесяти, высокий, солидный, с широким решительным лицом и представительной фигурой. На нем были темный сюртук из дорогого материала, хорошо сшитые светло-серые брюки и аккуратные коричневые гетры. Но все его поведение было в вопиющем противоречии с внешностью и одеждой. Он бежал вприпрыжку, скользя и оступаясь, размахивая руками, дергал головой.
— Что это с ним? — недоумевал я. — Он, кажется, рассматривает номера домов.
— Я думаю, он торопится сюда, — сказал Холмс, потирая руки.
— Сюда?
— Да. Уверен, ему нужна моя консультация. Все признаки налицо. Ну, не прав ли был я?
В то время как он это говорил, незнакомец, тяжело дыша, бросился к нашей двери и принялся судорожно дергать колокольчик, пока весь дом не огласился звоном.
Спустя мгновение он вбежал в нашу комнату, все еще задыхаясь и жестикулируя. В глазах и на лице у него был отпечаток такого горя и отчаяния, что наши улыбки тут же сменились глубоким сочувствием и жалостью. Некоторое время он не мог вымолвить ни слова. Только раскачивался всем телом и рвал на себе волосы, как человек, доведенный до грани сумасшествия. Потом вдруг бросился к стене и ударился о нее головой с такой силой, что мы оба кинулись к нему и оттащили его в средину комнаты. Холмс усадил нашего посетителя в кресло, сел напротив и, тихонько поглаживая его руку, заговорил так мягко и успокаивающе, как только он один умел это делать.
— Вы пришли ко мне, чтобы рассказать все, что с вами случилось, — сказал он. — Вы утомились or быстрой ходьбы. Успокойтесь, придите в себя, и я с радостью окажу вам нужную помощь.
Незнакомец с трудом боролся со своим волнением. Грудь его тяжело вздымалась. Наконец он провел платком по лбу, сжал губы и повернулся к нам.
— Без сомнения, вы думаете, что я сумасшедший? — спросил он.
— Нет, я лишь вижу, что с вами стряслась большая беда, — ответил Холмс.
— О да! Бог свидетель, какая это ужасная беда, внезапная и страшная, способная до основания потрясти мой рассудок. Бесчестие! Я вынес бы его, хотя на моей совести никогда не было ни одного пятнышка. Личное несчастье — и это может быть уделом каждого. Но то и другое одновременно, да еще в такой ужасной форме! Кроме того, это несчастье касается не меня одного. Может пострадать видный деятель страны, если только не будет немедленно найден выход из моего ужасного положения.
— Прошу вас, успокойтесь, сэр, — сказал Холмс, — и расскажите, кто вы и что с вами произошло.
— Мое имя, возможно, известно вам, — проговорил посетитель. — Я Александр Холдер из банкирского дома «Холдер и Стевенсон», что на Трэднидл-стрит.
Это имя действительно было нам знакомо; оно принадлежало старшему компаньону второй по значению банкирской фирмы лондонского Сити.
Сделав над собой громадное усилие, Холдер взял себя в руки и приступил к рассказу.
— Я чувствую, время дорого, — сказал он. — Поэтому, как только полицейский инспектор порекомендовал мне обратиться к вам за помощью, я немедленно поспешил сюда. Я добрался до Бэкер-стрит поездом подземки и бежал от станции пешком, так как кебы очень медленно движутся по глубокому снегу. В беге я тренирован мало и потому так запыхался. Сейчас мне лучше, и я изложу все факты как можно короче и яснее.
Вам, конечно, известно, что в банковском доме многое зависит от умения выгодно вкладывать средства и от расширения клиентуры банка. Один из наиболее выгодных способов инвестирования средств — выдача денег в виде займов под солидное обеспечение. За последние годы мы немало сделали в этом отношении. Мы ссужали крупными суммами представителей знатных семейств под обеспечение их фамильных библиотек, обстановки, сервизов.
Вчера утром я сидел в своем кабинете в банке, когда один из клерков принес мне визитную карточку. Я вздрогнул, прочитав имя, стоящее на ней, потому что это был не кто иной, как… Впрочем, пожалуй, даже вам я не осмелюсь его назвать. Одним словом, это имя известно всему миру, имя одного из самых видных деятелей Англии.
Я был ошеломлен оказанной мне честью и собирался выразить свои чувства высокому посетителю, как только он войдет. Но он сразу прервал меня с видом человека, желающего быстрее закончить неприятное дело.
«Мистер Холдер, — сказал он, — я слышал, что вы предоставляете ссуды?»
«Да. Фирма дает ссуды под надежное обеспечение», — ответил я.
«Для меня совершенно необходимо, — заявил он, — получить немедленно ссуду в пятьдесят тысяч фунтов стерлингов. Конечно, столь небольшую сумму я мог бы занять и у своих друзей, но я предпочитаю сделать этот заем в деловом порядке.
Я вынужден сам заняться этим вопросом, так как при занимаемом мною положении считаю неудобным вмешивать в это дело посторонних».
«Позвольте узнать, на какой срок вам нужна эта ссуда?» — осведомился я.
«В будущий понедельник мне должны выплатить крупную сумму денег, и я погашу вашу ссуду с уплатой любого процента. Но мне крайне важно, чтобы ссуда была выплачена сразу».
«Я почел бы за счастье ссудить вас этой суммой безоговорочно из своих личных средств, если бы это было возможно. Но поскольку придется это сделать от имени фирмы, простая справедливость по отношению к моему компаньону требует представления необходимого обеспечения».
«Вы абсолютно правы, — сказал он и взял в руки небольшой квадратный футляр, который перед тем положил на стул возле себя. — Вы, конечно, слышали о берилловой диадеме?»
«Это крупнейшее национальное достояние?» — спросил я.
«Совершенно верно».
Он открыл футляр, внутри которого на мягком розовом бархате лежало одно из великолепнейших произведений ювелирного искусства.
«В ней тридцать девять очень крупных бериллов, — сказал он. — Ценность этой диадемы вместе с золотой оправой не поддается исчислению. Даже самая минимальная ее оценка вдвое выше нужной мне суммы. Я могу оставить у вас диадему в обеспечение ссуды».
Я взял в руки футляр с драгоценной диадемой. Затем, подумав, неуверенно взглянул на своего высокого посетителя.
«Вы сомневаетесь в ее ценности?» — улыбнулся он.
«О, отнюдь нет, я сомневаюсь лишь…»
«В моем праве оставить эту вещь у вас? Можете не беспокоиться. Мне и в голову не пришла бы мысль оставить диадему, не будь я абсолютно уверен, что через четыре дня смогу ее выкупить обратно. Это только формальность. А само обеспечение вы считаете удовлетворительным?»
«Вполне».
«Вы понимаете, мистер Холдер, что, вручая вам диадему, я оказываю вам большое доверие, основанное на моих сведениях о вас. Полагаю, вы не только проявите максимальную осторожность, но и воздержитесь от любых разговоров о ней с кем бы то ни было. Прошу также иметь в виду, что диадему следует беречь очень тщательно, ибо любой ущерб, причиненный ей, вызовет огромный скандал. Всякое повреждение повлечет почти такие же катастрофические последствия, как и потеря всей диадемы. В мире не существует подобных бериллов, и утрата хотя бы одного из них не может быть восполнена другим камнем. И все-таки, зная вас, я со спокойной душой оставляю у вас диадему. Я вернусь за нею лично в понедельник утром».
Видя, что мой клиент спешит, я позвал своего кассира и приказал ему выплатить пятьдесят тысяч фунтов стерлингов банковыми билетами.
Оставшись один, я подумал о той огромной ответственности, которую взял на себя. Не было сомнений, что в случае пропажи диадемы разразится невероятный скандал: ведь она собственность нации! Я даже начал сожалеть, что принял на себя такую ответственность. Но изменить что-либо было уже поздно. Я запер диадему в свой личный сейф и вернулся к работе.
Когда настал вечер, я подумал, что оставлять в банке такую драгоценность было бы неосторожным. Кому не известны случаи взлома банковских сейфов? А если взломают и мой? В каком ужасном положении окажусь я, случись это? И я решил носить футляр с собой, чтобы все эти дни он был постоянно в поле моего зрения. Подозвав кеб, я поехал домой в Стритхэм с футляром в кармане. Я не мог успокоиться, пока не поднялся к себе наверх и не запер диадему в бюро в моей туалетной комнате рядом со спальной.
А теперь пару слов о моих домашних. Я хочу, чтобы вы, мистер Холмс, полностью ознакомились с положением дел. Мой конюх и мальчик-слуга спят вне дома, и их можно не принимать в расчет. У меня три горничные, работающие уже много лет. Абсолютная их надежность не подлежит ни малейшему сомнению. Четвертая горничная, Люси Парр, занимающая должность официантки, служит у меня только несколько месяцев. Она поступила с прекрасной рекомендацией и очень хорошо справляется со своей работой. Люси хорошенькая девушка, привлекающая к себе поклонников, которые иногда слоняются вокруг дома. Это единственное, что мне не нравится. Но я считаю ее вполне порядочной девушкой во всех отношениях.
Вот и все о слугах. Моя же семья так мала, что мне не придется долго о ней говорить. Я вдовец и имею единственного сына, Артура. С сожалением должен сказать, что он обманул мои надежды. В этом отчасти виноват я сам. Говорят, я его избаловал. Очень может быть. Когда скончалась моя жена, я почувствовал, он — единственное, что осталось у меня в жизни. Я не мог выносить его грусти или огорчений, и потому ему ни в чем не было отказа. Может быть, для нас обоих было бы лучше, будь я с ним хоть чуточку построже.
Естественно, я мечтал, что Артур когда-нибудь сменит меня в моем деле. Однако у него не оказалось никакой тяги к финансовой деятельности. Он сделался упрямым, необузданным в своих желаниях, и, говоря откровенно, я не мог доверять ему больших денег. В юности он вступил в аристократический клуб, а позже стал своим человеком в кругу богатых и расточительных людей. Приучился к азартной игре в карты, проигрывал деньги на скачках. Это заставляло его все чаще и чаще обращаться ко мне с просьбами об авансах в счет причитающегося ему регулярного содержания. Правда, Артур неоднократно пытался порвать со своей компанией, но влияние его друга сэра Джорджа Бэрнвелла всякий раз возвращало его на прежний путь.
Собственно говоря, меня не очень удивляет, что такой человек, как сэр Джордж Бэрнвелл, смог приобрести столь большое влияние на моего сына. Артур нередко привозил его к нам, и я чувствовал, что и сам подпадаю под влияние сэра Джорджа. Он старше Артура, светский человек до мозга костей, интереснейший собеседник, много поездивший, знакомый со всеми сторонами жизни, и к тому же человек большого личного обаяния. И все лее, думая о нем хладнокровно в его отсутствие, вспоминая его циничные речи, я сознавал, что сэру Джорджу ни в чем нельзя доверять.
Так думал я. Того же мнения была и моя маленькая Мэри, у которой прекрасно развита женская интуиция.
Теперь остается описать лишь ее. Она моя племянница. Когда пять лет назад умер мой брат и она осталась одна на всем свете, я принял ее к себе и отношусь к ней, как к родной дочери. Мэри — солнечный луч в моем доме. Ласковая, любящая, нежная, какой только может быть женщина. К тому же она превосходная хозяйка. Она моя правая рука, и я не представляю, что бы делал, не будь ее.
И только в одном она всегда шла против моей воли. Мой сын Артур дважды просил ее руки, он любит ее, но она отказала ему. Я глубоко уверен, что если кто-нибудь на свете способен направить моего сына на путь истинный, то это только она. Брак с ней мог бы изменить всю его жизнь. Но теперь, увы! Слишком поздно. Все погибло!
Теперь, мистер Холмс, вы знакомы с людьми, живущими под моим кровом, и я продолжу свою горестную повесть.
Когда мы в тот вечер после обеда пили кофе в гостиной, я рассказал Артуру и Мэри о диадеме, которая хранится у нас, умолчав только об имени клиента.
Люси Парр, подававшая нам кофе, в это время вышла из комнаты. Я твердо уверен в этом, хотя не могу утверждать, что дверь за ней была плотно закрыта. Мэри и Артур, заинтригованные моим рассказом, хотели посмотреть знаменитую диадему, но я полагал, что лучше ее не трогать.
«Куда же ты ее положил?» — спросил Артур.
«В бюро».
«Будем надеяться, что сегодня ночью грабители не заберутся к нам», — сказал он.
«Бюро заперто на ключ», — возразил я.
«Пустяки! К нему подойдет любой ключ. В детстве я сам открывал его ключом от буфета».
После кофе он последовал за мной в мою комнату с очень мрачным лицом.
«Послушай, папа, — сказал он, опустив глаза. — Не можешь ли ты одолжить мне двести фунтов?»
«Нет! — ответил я резко. — Я и так слишком много даю тебе».
«Я знаю, ты всегда щедр ко мне, — сказал он, — но это долг чести, и мне крайне нужны эти деньги, иначе я никогда не смогу показаться в клубе».
«Тем лучше!» — воскликнул я.
«Но ты же не захочешь, чтобы я ушел из клуба обесчещенным. Я не вынесу такого позора. При любых обстоятельствах я должен достать эти деньги, и, если ты их не дашь мне, я буду вынужден принять иные меры».
Я возмутился. Ведь это была уже третья просьба за последний месяц.
«Ты не получишь ни фартинга!» — закричал я.
Он поклонился и вышел из комнаты, не сказав ни слова.
После его ухода я отпер бюро, убедился, что драгоценность на месте, и снова запер его. Затем я решил пройтись по комнатам, чтобы посмотреть, все ли в порядке. Обычно эту обязанность каждый вечер выполняет Мэри, но мне казалось, что сегодня лучше сделать это самому.
Спускаясь с лестницы, я увидел Мэри. Она закрывала окно гостиной.
«Скажите, отец, — спросила она, как мне показалось, несколько встревоженно, — вы разрешили горничной Люси отлучиться сегодня вечером?»
«Нет».
«Но она только что вошла через — черный ход. Думаю, она была не дальше калитки на свидании со своим поклонником, но мне кажется это неприличным. Пора это прекратить».
«Поговори с ней завтра, или, если хочешь, я сам с ней поговорю. Ты проверила, все хорошо заперто?»
«Да, отец».
«Тогда спокойной ночи, дитя мое». — Я поцеловал ее, отправился к себе в спальню и вскоре уснул…
Я подробно говорю обо всем, мистер Холмс, что может иметь хоть какое-то отношение к делу. Прошу задавать мне вопросы, если что-либо покажется вам неясным.
— Вы рассказываете достаточно ясно, — ответил Холмс.
— Сейчас я перейду к той части рассказа, которую хотел бы изложить особенно четко.
Я сплю не очень крепко, а беспокойные мысли о диадеме заставляли меня спать еще более чутко. Около двух часов ночи меня разбудил какой-то слабый шум в доме. Шум прекратился прежде, чем я окончательно проснулся, но у меня создалось впечатление, что где-то осторожно закрыли окно. Я лежал, весь обратившись в слух. Вдруг до меня донесся легкий шорох шагов в туалетной комнате рядом с моей спальной. Я соскочил с постели и, дрожа от страха, выглянул за дверь.
«Артур! — закричал я. — Негодяй! Вор! Как ты посмел взять диадему!»
Газ был притушен, и при его свете я увидел своего несчастного мальчика, одетого только в рубашку и брюки. Он стоял около газовой горелки. В руках у него была диадема, и мне показалось, что он изо всех сил сгибает или выкручивает ее.
Услышав мой крик, Артур выронил диадему и повернулся ко мне бледный как смерть. Я схватил сокровище и поднес к глазам. Одного из золотых углов с тремя бериллами не хватало.
«Подлец! — кричал я, вне себя от ярости. — Ты разорил меня! Ты обесчестил меня навек! Куда ты дел камни, которые украл?»
«Украл!» — попятился он.
«Да, ты вор! Вор!» — кричал я, тряся его за плечо.
«Ничего не пропало… Ничего не могло пропасть!» — бормотал он.
«Исчезли три берилла. И ты хорошо знаешь, где они. Ты не только вор, но и лжец! Ведь я видел, как ты пытался отломить еще кусок».
«Ты нанес мне достаточно оскорблений, — холодно сказал он. — Я не потерплю этого больше. Ты не услышишь от меня ни слова об этом деле. Я покину твой дом и стану сам пробивать себе дорогу в жизни».
«Ты покинешь мой дом, только чтобы отправиться в тюрьму! — Я кричал, обезумев от горя и гнева. — Я доведу это дело до конца!»
«Я не скажу больше ни слова, — повторил он с яростью, которой я не мог предполагать в нем. — Если ты считаешь нужным вызвать полицию — пожалуйста, вызывай, пусть они ищут, как хотят».
В бешенстве, не помня себя, я кричал так, что поднял на ноги весь дом. Мэри первой вбежала в комнату. При виде диадемы и Артура она все поняла и, вскрикнув, упала без чувств. Я послал горничную за полицией, чтобы передать в ее руки расследование преступления.
Когда полицейский инспектор и констебль вошли в комнату, Артур, мрачно стоявший со скрещенными руками, спросил меня, неужели я действительно намерен обвинить его в воровстве. Я ответил, что эта кража не мое частное дело, что поломанная диадема собственность нации-и что я твердо решил дать законный ход этому делу.
«По крайней мере, — сказал он, — вы не арестуете меня сейчас? Во имя наших интересов разрешите отлучиться из дому на пять минут».
«Для того чтобы ты скрылся или получше припрятал краденое?!» — воскликнул я.
Затем, осознав весь ужас своего положения, я стал заклинать его подумать о том, что на карту поставлено не только мое имя, но и честь более высокого лица, что исчезновение бериллов вызовет публичный скандал. Я говорил ему, что всего этого можно избежать, если он скажет, где спрятаны пропавшие бериллы.
«Пойми, — говорил я, — ты схвачен на месте преступления. Признание не усугубит вины. Наоборот, если ты вернешь мне бериллы, все будет прощено и забыто».
«Сохраните ваше прощение для тех, кто просит его у вас», — сказал он и отвернулся от меня.
Я видел, что он был слишком ожесточен против меня и что мои уговоры бесполезны. Оставался один путь. Я пригласил инспектора и отдал Артура под стражу.
Полиция немедленно обыскала не только Артура и его комнаты, но и каждый закоулочек в доме, где он мог бы спрятать драгоценные камни. Но обнаружить их не удалось, а негодный мальчишка хранил молчание в ответ на все наши уговоры и угрозы. Сегодня утром его отвели в тюрьму.
В полиции мне откровенно сказали, что вряд ли смогут чем-нибудь помочь мне. И вот, закончив все полицейские формальности, я поспешил к вам. Я умоляю вас применить весь свой опыт и способности, чтобы раскрыть это дело. Можете производить любые расходы, какие сочтете нужными. Мною уже подписан чек на вознаграждение в тысячу фунтов… Боже! Что же делать?! Я потерял честь, состояние и сына в одну ночь… О, что мне делать?!
Он обхватил голову руками и, раскачиваясь из стороны в сторону, всхлипывал, как ребенок.
Несколько минут Шерлок Холмс сидел молча, нахмурив брови и устремив глаза на огонь в камине.
— У вас часто собираются гости? — спросил он.
— Нет, у нас никто не бывает за исключением моего компаньона да изредка кого-либо из друзей Артура. Недавно у нас несколько раз побывал сэр Джордж Бэрнвелл. Больше никого.
— А вы часто бываете в обществе? — Артур — часто. А мы с Мэри всегда дома. Мы оба не любим общества.
— Это необычно для молодой девушки.
— У нее спокойный характер. К тому же она не так уж и молода. Ей двадцать четыре года.
— Скажите, все это несчастье явилось ударом и для нее?
— Она была потрясена даже больше, чем я.
— Скажите, а у вас не появлялось сомнения в виновности сына?
— Как же оно могло возникнуть, когда я собственными глазами видел Артура с диадемой в руках?
Холмс покачал головой.
— Я не считаю это решающим доказательством его вины. Была ли повреждена оставшаяся часть диадемы?
— Да, она была изогнута.
— А вам не приходила мысль, что ваш сын мог просто пытаться распрямить ее?
— Что вы! Я понимаю, ради меня вы хотите оправдать его в моих глазах. Но это невозможно. Что он вообще делал в моей комнате? Если он не виновен, так отчего же он молчит?
— Все это верно. Но обратите внимание и на другое. Если он виновен, то почему даже не пытался придумать какую-нибудь ложь в свое оправдание? На мой взгляд, в этом деле есть несколько неясных деталей. Что думает полиция о шуме, который вас разбудил?
— Они считают, что этот шум произвел Артур, закрывая дверь своей спальни.
— Очень похоже. Человек, идущий на преступление, хлопает дверью, чтобы разбудить всю квартиру! А что же они говорят об исчезновении камней?
— В поисках бериллов они еще и сейчас выстукивают стены и обследуют мебель.
— Не пытались ли они искать обломок диадемы вне дома?
— Разумеется. Они проявили огромную энергию. Весь сад был тщательно обыскан, но, к сожалению, безрезультатно.
— Теперь, дорогой мистер Холдер, — сказал Холмс, — позвольте спросить вас, разве вам не ясно, что все это дело гораздо сложнее, чем предполагаете и вы и полиция? Вам абсолютно все кажется ясным, в том числе и вина вашего сына. С моей точки зрения, это очень запутанная история. Следуя вашей теории, Артур встал с кровати, вошел в вашу комнату, открыл бюро, достал диадему, отломил с большим трудом кусок от нее, вышел куда-то в другое место и спрятал там три берилла из тридцати девяти, причем с такой ловкостью, что никто не может их разыскать, а затем вновь вернулся с тридцатью шестью оставшимися камнями в вашу комнату, подвергая себя огромному риску быть обнаруженным. Неужели подобная теория кажется в самом деле правдоподобной?
— Но тогда что нее могло произойти?! — воскликнул банкир с жестом отчаяния. — Если его намерения были чисты, то почему он молчит?
— А вот это уже наше дело разгадать загадку, — ответил Холмс. — А теперь, мистер Холдер, отправимся вместе с вами в Стритхэм, чтобы поближе познакомиться с деталями.
Мой друг настоял, чтобы я сопровождал их в этой поездке. Впрочем, это соответствовало и моим желаниям.
Всю дорогу Холмс молчал. Погруженный в глубокое раздумье, он сидел, опустив голову на грудь и надвинув шляпу на самые глаза. Наш клиент, казалось, воспрянул духом от слабого проблеска надежды. Он даже пытался завести со мною разговор о своих банковских делах.
После непродолжительной поездки по железной дороге и еще более короткой прогулки пешком мы добрались до Фэрбенка — резиденции нашего клиента.
Фэрбенк — большой квадратный дом из белого камня. Он был расположен несколько в стороне от большой дороги. Проезд для экипажей к массивным железным воротам тянулся через занесенную снегом лужайку. Направо были заросли кустарника, за ними — узкая тропинка, ведущая к кухне. Ею пользовались поставщики продуктов и обслуживающий персонал. Налево — дорога к конюшне.
Холмс не вошел в дом вместе с нами. Он стал медленно обходить его вокруг, мимо фасада, по дорожке, которая вела на кухню и далее через сад в сторону конюшни. Он отсутствовал так долго, что мистер Холдер и я, не дождавшись его, направились в столовую и молча уселись у камина.
Внезапно дверь отворилась, и в комнату бесшумно вошла молодая леди. Она была несколько выше среднего роста, стройная, с темными волосами и глазами. Последние казались еще темнее на фоне очень бледного лица. Я никогда еще не видел такой мертвенной бледности. Губы были совсем бескровны, глаза заплаканны. У меня сложилось впечатление, что ее горе глубже, чем у мистера Холдера. Черты лица говорили о сильной воле и огромном самообладании Не обращая на меня внимания, она подошла к дяде и нежно провела рукой по его волосам.
— Вы дали распоряжение об освобождении Артура, отец?
— Нет, моя девочка, дело должно быть доведено до конца.
— Я так уверена в невиновности Артура. Сердце подсказывает мне это. Я твердо знаю, что он не совершал преступления.
— Но почему он молчит, если не виновен?
— Возможно, его обидело ваше подозрение.
— Как мог я не заподозрить его, когда застал с диадемой в руке?
— О, но ведь он только поднял ее, чтобы рассмотреть! Поверьте мне, отец, он не виновен. Прекратите это дело. Как ужасно думать, что наш дорогой Артур в тюрьме!
— Я не прекращу дела, пока не найду бериллы, Мэри! Привязанность к Артуру заставила тебя забыть об ужасных последствиях его поступка для меня. Я не собираюсь прекратить это дело, более того, я пригласил джентльмена из Лондона для расследования.
— Этого джентльмена? — Мэри повернулась ко мне.
— Нет, это его друг. Тот джентльмен попросил, чтобы мы оставили его одного. Сейчас он обследует дорожку к конюшне.
— Дорожку к конюшне? — Ее темные брови удивленно поднялись. — Что же он рассчитывает там найти? А, вот и он. Надеюсь, сэр, — обратилась она к вошедшему в это время Холмсу, — вы сумеете доказать полную непричастность моего кузена к этому преступлению.
— Я твердо уверен, что сделаю это, — сказал Холмс, возвращаясь к половику, чтобы стряхнуть с ботинок снег. — Полагаю, я имею честь говорить с мисс Холдер. Вы позволите мне задать вам несколько вопросов?
— Пожалуйста, сэр, если мои ответы смогут помочь распутать это ужасное дело.
— Вы сами ничего не слышали сегодня ночью?
— Ничего, пока дядя не стал громко говорить. Я услышала его голос и спустилась вниз.
— Накануне вечером вы заперли все окна и двери?
— Да.
— Все ли они были заперты сегодня утром?
— Да.
— У вашей горничной есть возлюбленный. Вчера вечером вы заметили, что она выходила к нему?
— Да, эта девушка подавала нам кофе. Она могла слышать рассказ дяди о диадеме.
— Понимаю. Отсюда вы делаете вывод, что она могла сообщить о диадеме возлюбленному и что они замыслили кражу.
Мистер Холдер нетерпеливо перебил Холмса:
— Ну какой прок от всех этих теорий, когда я сам видел Артура с диадемой в руках!
— Погодите, мистер Холдер. К этому мы еще вернемся. Теперь относительно вашей прислуги, мисс Холдер. Видели ли вы, как она возвратилась?
— Да. Я пошла посмотреть, заперта ли дверь на ночь, и заметила ее у дверей. Я видела и ее возлюбленного.
— Вы его знаете?
— О да! Он зеленщик и поставляет нам овощи. Его зовут Фрэнсис Проспер.
— Он стоял, — сказал Холмс, — на тропинке слева от двери?
— Да.
— И у него деревянная нога.
Что-то вроде испуга промелькнуло в черных выразительных глазах девушки.
— Вы — маг, — сказала она. — Как вы это узнали?
Она улыбнулась, но на худощавом энергичном лице Холмса не появилось ответной улыбки.
— Теперь я хотел бы пройти наверх, — сказал он. — Впрочем, мне все равно нужно еще раз обойти вокруг дома; поэтому, пожалуй, лучше сначала осмотреть нижние окна.
Он быстро обошел окна гостиной и остановился только у большого окна, выходящего на дорожку к конюшне. Он раскрыл его и очень тщательно осмотрел через свою сильную лупу.
— Что ж, пойдемте теперь наверх, — промолвил он наконец.
Туалетная комната банкира, расположенная рядом со спальной, представляла собою скромно меблированную комнату с серым ковром, большим бюро и длинным зеркалом. Холмс сперва подошел к бюро и тщательно осмотрел замочную скважину.
— Каким ключом отперли его? — спросил он.
— Тем самым, о котором говорил мой сын, — от буфета в чулане.
— Ключ здесь?
— Вон он, на туалетном столике.
Холмс взял ключ и открыл бюро.
— Бесшумный замок, — сказал он. — Не удивительно, что вы не проснулись. В этом футляре, я полагаю, находится диадема? Посмотрим ее.
Он открыл футляр, вынул диадему и положил ее на стол. Передо мною было великолепное произведение искусства.
Таких изумительных камней, как эти тридцать шесть бериллов, мне не приходилось видеть. Один конец диадемы был отломан; там находились три исчезнувших камня.
— Вот этот угол диадемы соответствует отломанному куску? — спросил Холмс. — Не будете ли вы любезны, мистер Холдер, отломить и этот, второй угол.
— Боже меня сохрани! — воскликнул банкир, отшатнувшись в ужасе от Холмса.
— Ну, так попробую я.
Холмс взял диадему и, сжимая руки изо всех сил, попытался отломить ее угол. Попытка была безуспешной.
— Я чувствую, она немного поддается, — сказал он. — Однако, хотя у меня и очень сильные пальцы, мне, пожалуй, пришлось бы долго повозиться, прежде чем я отломил бы этот кусок. Человек с обычным физическим развитием вообще не сможет этого сделать. Ну, а как вы думаете, мистер Холдер, что случилось бы, если бы я все же сломал ее? Уверяю, раздался бы громкий треск наподобие пистолетного выстрела. Неужели вы полагаете, что это могло произойти в нескольких ярдах от вашей кровати и вы ничего не слышали?
— Я уже и не знаю, что думать.
— Продолжим же наше расследование. Может быть, тогда все разъяснится. Как считаете, мисс Холдер?
— Признаюсь, я разделяю недоумение моего дяди.
— Когда вы увидели вашего сына, мистер Холдер, на нем не было ботинок или туфель?
— Нет, он был босой. На нем не было ничего, кроме брюк и рубашки.
— Благодарю вас. Нам чрезвычайно повезло с самого начала расследования, и если мы не раскроем тайну, то это случится только по нашей вине. С вашего разрешения, мистер Холдер, я продолжу теперь поиски вне дома.
Холмс вышел один; по его словам, присутствие лишних зрителей только затруднило бы его работу.
Вскоре он вернулся.
— Мне кажется, я увидел все, что нужно, — сказал он, — и могу спокойно ехать домой.
— Но, а как же мои камни, мистер Холмс? — воскликнул банкир жалобным голосом. — Где они?
— Этого я не знаю.
Банкир в отчаянии заломил руки.
— Я никогда не увижу их! — воскликнул он. — А мой сын? Можете ли вы дать мне хоть самую маленькую надежду?
— Мое мнение о вашем сыне не изменилось.
— Тогда, ради всего святого, скажите, что произошло сегодня ночью в моем доме!
— Если вы придете ко мне на Бэкер-стрит завтра утром между девятью и десятью, я думаю, что смогу вам дать полный отчет. Даете ли вы мне свободу действий при расходовании средств с условием, конечно, что я смогу вернуть драгоценные камни?
— Я отдал бы за них все состояние!
— Прекрасно. Я тщательно исследую все дело. До свиданья. Возможно, сегодня я еще вернусь сюда.
Мне было ясно, что мысль Холмса уже проникает в тайну берилловой диадемы.
По дороге в Лондон я пытался навести беседу на эту тему, по Холмс всякий раз менял разговор. Наконец, отчаявшись, я прекратил свои попытки.
Еще не было трех часов, когда мы возвратились домой. Холмс поспешил в свою комнату. Спустя несколько минут он появился передо мной в обличье бродяги. В лоснящемся, изрядно потрепанном костюме с поднятым воротником, в стоптанных башмаках, он являл собою великолепный образчик подобного типа людей.
— Я думаю, это необходимо, — сказал он, бросив взгляд в зеркало над камином. — Мне хотелось бы взять и вас с собою, Уотсон, но это невозможно. На верном пути я или нет, но скоро мы узнаем, в чем тут дело. Надеюсь вернуться через несколько часов.
Я только что закончил пить чай, когда он возвратился в превосходном настроении, размахивая каким-то старым ботинком. Он швырнул его в угол и сел за стол.
— Сейчас я отправляюсь дальше.
— Куда же?
— На другой конец Вест-Энда. Возможно, вернусь не скоро. Не ждите меня, если я запоздаю.
— Как успехи?
— Ничего. Пожаловаться не могу. Я был в Стритхэме, но в дом не заходил. Дело довольно интересное, и я распутаю его. Но, простите, сейчас мне некогда. Я еще должен переменить этот костюм на более приличный.
По его поведению я видел, у него есть все основания быть довольным результатами своей работы. Глаза Холмса блестели, на всегда бледных щеках появился слабый румянец. Он ушел в свою комнату, переоделся в обычный костюм и поспешил к выходу. Через несколько мгновений я услышал, как захлопнулась дверь. Холмс снова отправился на «охоту».
Я ждал до полуночи, но, видя, что его все нет и нет, отправился спать. У Холмса, когда он шел по горячим следам, было обыкновение исчезать на долгое время, и меня ничуть не удивило его опоздание.
В котором часу он вернулся, не знаю, но, когда на следующее утро я пришел к завтраку, Холмс сидел за столом с чашкой чаю в одной руке и газетой в другой. Как всегда, он был бодр и подтянут.
— Простите, что я начал завтрак без вас, Ватсон, — сказал он. — Но вспомните, что скоро явится наш клиент.
— Да, уже за девять, — ответил я. — Кажется, я уже слышу звонок.
Это был мистер Холдер, но меня поразила перемена, происшедшая в нем. Его лицо, широкое и массивное, как-то осунулось, виски, казалось, побелели. Он вошел усталой походкой, вялый, и это представляло более тягостное зрелище, чем его бурное отчаяние вчерашним утром. Тяжело опустившись в придвинутое мною кресло, он с горечью проговорил:
— Не знаю, за какие уж грехи судьба так жестоко карает меня. Всего лишь два дня назад я был счастливейшим и беззаботным человеком. А сейчас опозорен и осужден на одинокую старость. Один удар за другим. Моя племянница Мэри покинула меня.
— Покинула вас?
— Да. Ее постель была не смята, комната пуста, а на столе лежала записка. Вчера я сказал ей: выйди она замуж за моего мальчика, и ничего подобного не случилось бы. Я говорил это безо всякой злобы, я был просто убит горем. Вероятно, я поступил необдуманно, Но в письме она ссылается на мои слова. Вот ее письмо.
«Дорогой дядя!
Я знаю, что принесла вам много горя. Если бы я поступила иначе, никогда не произошло бы этого ужасного несчастья. С этой мыслью я никогда уже не смогу быть счастливой под крышей вашего дома. Я покидаю вас навсегда. Не беспокойтесь о моем будущем и, пожалуйста, не ищите меня, потому что это будет бесцельно и может мне только повредить.
Всю жизнь до самой смерти я буду любить вас.
Мэри».
— Что означает это письмо, мистер Холмс? Может быть, это намек на самоубийство?
— Нет, нет, ничего подобного. Возможно, это как раз наилучшее разрешение вопроса. Я уверен, мистер Холдер, что ваши испытания близятся к концу.
— Вы так думаете? Вероятно, вы слышали что-нибудь, мистер Холмс? Может быть, узнали, где бериллы?
— Скажите, не посчитаете вы чрезмерной затратой тысячу фунтов за каждый камень?
— Я заплатил бы и по десять тысяч.
— Это излишне. Трех тысяч фунтов вполне достаточно. И кроме того, я полагаю, некоторое вознаграждение положено мне. Ваша чековая книжка при вас? Вот перо. Пишите чек на четыре тысячи фунтов.
С изумленным лицом банкир выписал чек. Холмс подошел к письменному столу, вынул из него маленький треугольный кусок золота с тремя бериллами и положил на стол.
Мистер Холдер, издав радостный крик, схватил найденное сокровище.
— Вы достали их!.. Я спасен, я спасен! — повторил он задыхаясь. Он весь светился от радости и со счастливой улыбкой прижимал к груди кусок диадемы.
— А ведь за вами числится еще долг, мистер Холдер, — сказал Холмс сурово.
— Долг? — банкир схватил перо. — Назовите любую сумму, и я выплачу ее.
— Нет, вы не мой должник. Вы обязаны принести извинения этому благородному юноше, вашему сыну. В продолжение ужасного испытания, через которое ему довелось пройти, он держал себя мужественно и благородно. Имей я сына, я был бы счастлив, если бы он вел себя так же.
— Значит, не Артур взял их?
— Я вам говорил это вчера и повторяю то же самое сегодня. — О, если это так, то поспешим скорее к нему и сообщим, что правда восторжествовала!
— Он уже все знает. Выяснив все, я беседовал с ним. Поняв, что он ничего не расскажет мне, я сам поведал ему подробности этой истории, и он признал их достоверность. Артур осветил лишь очень немногие детали, еще неясные мне. Новость, которую вы нам только что сообщили, возможно, побудит его рассказать вам все подробности.
— Ради всего святого, скажите, что это за невероятная тайна?
— Сейчас я вам все объясню и расскажу, каким путем мне удалось добраться до истины. Однако разрешите перед этим сообщить вам самое тяжелое: между вашей племянницей Мэри и сэром Джорджем Бэрнвеллом был сговор о похищении бериллов. Сейчас они оба скрылись.
— Моя Мэри?.. Это невозможно!
— К сожалению, это не только возможно. Это факт! Ни вы, ни ваш сын не знали как следует сэра Джорджа Бэрнвелла, принимая его в своем доме. А он один из опаснейших субъектов в Англии, проигравшийся картежник, отъявленный негодяй, человек без сердца и совести.
Ваша племянница не имела представления о подобных людях. Слушая его признания и клятвы, она верила, что только ею завоевана его любовь. Но он говорил то же самое многим до нее. Не знаю, как он сумел подчинить ее своей злой воле, но так или иначе она стала послушным орудием в его руках. Они встречались почти каждый вечер.
— Я не могу, не хочу этому верить! — вскричал банкир. Лицо у него сделалось пепельно-серым.
— А теперь я расскажу о том, что произошло в вашем доме вчера ночью. Когда ваша племянница убедилась, что вы ушли к себе, она спустилась вниз и разговаривала со своим любовником. Для этого Мэри приоткрыла окно, которое выходит на дорожку, ведущую к конюшне. Следы сэра Джорджа ясно отпечатались на снегу возле окна. Она рассказала ему о диадеме. Это пробудило его алчность. Он применил все свое влияние и окончательно подавил ее волю. Я не сомневаюсь в том, что она любит вас, но есть категория женщин, у которых любовь к мужчине способна преодолеть всякие другие чувства. Я думаю, Мэри из числа подобных женщин. Едва выслушав его требование о похищении диадемы, она заметила, что вы спускаетесь по лестнице. Тут, быстро закрыв окно, она и рассказала вам историю о свидании горничной с зеленщиком. Это была чистая правда, он действительно приходил к Люси.
После объяснения с вами Артуру не спалось. Его тревожили клубные долги. Ночью он услышал осторожные шаги. Они прошуршали мимо его двери. Он встал, выглянул за дверь и с изумлением увидел свою двоюродную сестру. Она шла крадучись по коридору и исчезла в вашей комнате. Ошеломленный этим зрелищем, Артур наскоро оделся и ждал в темноте дальнейших событий. Мэри появилась снова. При свете лампы в коридоре ваш сын увидел у нее в руках драгоценную диадему. Она спустилась по ступенькам. Трепеща от ужаса, Артур перебежал и спрятался за портьерой около вашей двери; оттуда он мог видеть все, что происходило в гостиной. Мэри украдкой отворила окно, передала кому-то диадему, а затем снова закрыла окно и поспешила в свою комнату, пройдя совсем близко от Артура.
Пока Мэри была в коридоре, Артур ничего не мог предпринять. Но едва она скрылась за дверью своей комнаты, он, осознав, каким сокрушительным несчастьем будет для вас пропажа диадемы, полуодетый и босой, бросился вниз, распахнул окно, выскочил через него в сад и помчался по дорожке, в конце которой в лунном свете был виден чей-то темный силуэт.
Сэр Джордж Бэрнвелл пытался скрыться, но Артур догнал его, и между ними завязалась борьба. Ваш сын тянул диадему за один конец, его противник — за другой. В драке ваш сын ударил сэра Джорджа и поранил ему лицо. Затем что-то неожиданно хрустнуло, и ваш сын, обрадовавшись тому, что диадема у него в руках, побежал обратно, закрыл окно и поднялся в вашу комнату. Только тут он заметил, что диадема погнута в пылу борьбы. Он пытался распрямить ее. Но в это время вошли вы.
— Боже мой!.. Боже мой!.. — задыхаясь, повторял банкир.
— Артур был убежден, что заслуживает благодарности за свой поступок, и его потрясло ваше несправедливое обвинение. Он не мог рассказать вам правду, не предав той, которая все еще была дорога ему. Он вел себя по-рыцарски и сохранил ее тайну.
— Так вот почему она вскрикнула и упала в обморок, когда увидела диадему! — воскликнул мистер Холдер. — Бог мой, каким же безумцем я был! А просьба Артура отпустить его хотя бы на пять минут! Бедный мальчик думал отыскать отломанный кусок диадемы на месте схватки. Как жесток я был с ним!
— По приезде к вам, — продолжал Холмс, — я в первую очередь внимательно обследовал территорию вокруг дома. Я надеялся, что найду на снегу какие-нибудь следы, которые могут помочь мне. Снега со вчерашнего вечера не выпадало, а сильный мороз должен был хорошо сохранить оттиски на нем. Я прошел по дорожке для обслуживающего персонала, но она была вся истоптана. Однако за ней, в стороне от кухонной двери, виднелись следы ботинок женщины, стоявшей рядом с мужчиной. Оставленные им круглые отпечатки показывали, что одна нога у него деревянная. Я заметил и то, что им помешали, так как женщина быстро пошла к двери дома. Об этом говорили более глубокие отпечатки носков ботинок и слабые отпечатки пяток. Человек с деревянной ногой подождал немного, а затем ушел.
Я тут же подумал, что это могли быть горничная и ее возлюбленный, о которых вы говорили мне. Впоследствии так это и оказалось.
Я обошел сад, но не заметил тут ничего, кроме беспорядочных следов, тянувшихся во все стороны. Это были следы полицейских. Но когда я дошел до дорожки, которая ведет к конюшне, мне открылась отпечатанная на снегу длинная и полная драматических событий история этой ночи.
Там протянулась двойная линия следов человека в ботинках и вторая двойная линия, которая, как я заметил с удовлетворением, принадлежала человеку, бежавшему босиком. Я был уверен, что эти следы принадлежат вашему сыну. Это потом вы подтвердили мне своим рассказом.
Первый человек шел в одном и в другом направлениях, второй — бежал. Поскольку следы его ног отпечатались там же, где остались следы ботинок, было очевидно, что второй человек гнался за первым. Я пошел вдоль следа, и он привел меня к окну вашей гостиной, где ботинки истоптали весь снег в ожидании. Затем я направился в обратную сторону. Следы тянулись примерно на сотню ярдов вниз по дорожке. Я заметил, что человек в ботинках остановился и обернулся. Снег был сильно истоптан, словно тут шла борьба. Наконец я обнаружил несколько капель крови, и это свидетельствовало о том, что я не ошибаюсь. После этого человек в ботинках бросился бежать по дорожке, и новые следы крови сказали мне, что ранен был он. У дороги в конце тропинки следы обрывались, так как мостовая там была очищена от снега.
Войдя в дом и, как вы помните, осмотрев подоконник и раму окна в гостиной через лупу, я сразу заметил, что кто-то перелезал через окно. Я далее смог различить контуры следа мокрой ноги, обращенного внутрь комнаты. После этого я был в состоянии уже представить себе все, что произошло. Какой-то человек ждал у окна, и кто-то принес ему драгоценности. Это заметил ваш сын. Он бросился преследовать вора и вступил в борьбу с ним. Каждый из них тянул диадему к себе. Ибо одному человеку сломать диадему было бы не под силу. Ваш сын вернулся со своим трофеем, обломок диадемы остался у его противника. До этого момента мне все было ясно. Но возникал вопрос: кто был боровшийся с вашим сыном, кто принес ему диадему? Мой старый принцип расследования состоит в исключении всего явно невозможного. Тогда то, что остается, — истина, какой бы неправдоподобной она ни казалась.
Я знал, что не вы принесли диадему. Значит, это могла сделать только ваша племянница или горничные. Но если бы это были горничные, то ради чего ваш сын согласился бы принять вину на себя? Тут не могло быть двух толкований. Поскольку вы сами говорили, что Артур любит свою двоюродную сестру, мне стало ясно: он молчит, оберегая ее тайну. Я вспомнил, что вы застали ее у окна и что она упала в обморок при виде диадемы. Теперь все предположения превратились в уверенность.
Но кто же ее сообщник? Разумеется, любовник. Лишь ради него она могла пойти на преступление вопреки привязанности и благодарности, которые должна была чувствовать к вам.
Я знал, что вы редко бываете в обществе и что круг ваших знакомых очень ограничен. Однако в их числе был сэр Джордж Бэрнвелл. Я слышал о нем прежде как о волоките. Любовником Мэри мог быть только он. И только у него могли находиться пропавшие бериллы.
Он должен был считать себя в безопасности, ибо он знал, что ваш сын не скажет о нем ни слова, чтобы не скомпрометировать свою собственную семью.
Ну, а теперь здравый смысл подскажет вам, какие меры я принял. Переодевшись бродягой, я отправился к дому сэра Джорджа. Познакомившись с его лакеем, я узнал, что его хозяин накануне поранил голову, и, наконец, за шесть шиллингов купил старые ботинки сэра Джорджа. С ними я отправился к вам в Стритхэм и убедился, что следы на снегу точно соответствуют ботинкам.
— Знаете, вчера вечером я видел какого-то бродягу на дорожке, — сказал мистер Холдер.
— Прекрасно. Это был я, — усмехнулся Холмс. — Я понял, что теперь сэр Джордж в моих руках. Затем я вернулся домой и переоделся в обычный костюм. Мне нужно было довольно тонко сыграть свою роль, чтобы избежать судебного процесса и огласки. Я знал, что этот хитрый негодяй отдает себе отчет, насколько связаны ваши руки в этом отношении.
Я пошел к нему и говорил с ним. Разумеется, вначале он все отрицал. Но когда я описал ему все подробности, он пытался угрожать мне и схватил висевшую на стене палицу. Мне пришлось принять свои меры. Только приставленный револьвер к виску сделал его благоразумнее. Я объявил ему, что мы согласны выкупить украденные им камни по тысяче фунтов за каждый. Только тут у него появились признаки раскаяния. «Черт возьми! — завопил он. — Я уже продал все три за шестьсот фунтов!»
Пообещав сэру Джорджу, что мы не станем возбуждать против него судебное преследование, я узнал адрес скупщика и после долгого торга приобрел у того камни за три тысячи фунтов.
Затем я отправился к вашему сыну, объяснил ему, что все страхи позади, и только к двум часам ночи добрался до дому после тяжкого трудового дня.
— Вы устранили угрозу огромного публичного скандала и спасли меня, — сказал банкир, поднимаясь с кресла. — Сэр, у меня нет слов, чтобы выразить свои чувства. Но вы убедитесь, что я не окажусь неблагодарным к вам. Ваше искусство превосходит все, что мне доводилось когда-либо слышать… А сейчас я поспешу к моему дорогому мальчику и буду просить у него прощения за несправедливость и жестокость. Что лее касается бедняжки Мэри, то ее поступок глубоко поразил меня. Боюсь, что даже ваше великое умение не поможет разыскать ее.
— Я полагаю, — сказал Холмс, — что могу с уверенностью утверждать: она сейчас там же, где и сэр Джордж Бэрнвелл. Несомненно также и то, что, какова бы ни была ее вина, она скоро получит более чем достаточное возмездие.