Профессор и повар - Сказка Честертона

I. Разностороннее орудие.

Прочная дружба между ученым и поваром началась, когда повар бросил в учёного кастрюлю. Если бы не этот галльский жест, учёный убил бы повара; а так они стали уважать и даже любить друг друга. Быть может, это сообщение надо бы пояснить.
Повар плыл из Америки, где был шефом в роскошном отеле, во Францию, где собирался стать простым крестьянином. Потерпев кораблекрушение, он доплыл до острова в большой кастрюле, прихватив с собой не два меча, как Робинзон Крузо, а два огромных ножа, чтобы защищаться от акул. Тем самым, он мог разрезать мясо, если оно ему попадётся, точно так же, как мог состряпать обед, если будет из чего стряпать.
На его счастье, из лесу вышел профессор, очень похожий на дикаря, но в цилиндре и с ружьём. А самое главное, он тащил большого кабана.
— Вот, щёлкнул, — сообщил он повару. — Прекрасное вышло фото!
— Ещё прекрасней, — заметил повар, — что у нас есть кабан.
— Дело в том, — разъяснил учёный, — что я изобрёл фоторужьё. Неужели вы о нём не слышали?
Очень уж много лишних забот, — продолжал он, — треноги всякие, камеры. Эта штука снимает и стреляет сразу. Представляете, сколько я успел! Львы в последнем прыжке, падающий слон… Вот только с моей рассеянностью… Видите ли, меня представили многим земным правителям. Естественно, я хотел запечатлеть их, что и делал в конце беседы, но, проявив фотографию, с огорчением обнаруживал агонию или труп. Помню, снял я премьера в прыжке, но он был какой-то странный. Словом, мне пришлось бежать на этот остров.
— Прекрасно вас понимаю, — отвечал повар. — Можно представить, как за вами гонялись. Вам грозил суд, а то и самосуд…
— Не скажите, — возразил профессор. — Мною скорее восхищались. Хотели сделать царем, а кто попроще — богом.
Повар удивился, а рассеянный профессор отрешённо смотрел на него.
— Вы очень фотогеничны, — сказал он в конце концов. — Просто пират, с такими ножами! Надо бы…
И он неспешно поднял фоторужьё. Но повар, ничуть не рассеянный, кинул в него кастрюлю, которая дала возможность понять ошибку.

II. Научный ум

Профессор и повар подружились. Следующая схватка только укрепила их дружбу.
Однажды учёный объяснял другу устройство своего фоторужья, расписывая при этом преимущества таких механизмов над древним оружием вроде больших ножей. Однажды, поведал он, ему удалось взять в плен целую толпу дервишей, которые не боялись смерти, но резко возражали против фотографий.
— Это показывает, — заключил он, — как много даёт современная наука.
— Мне кажется, — сказал повар, — дело тут не в новой науке, а в древнем предрассудке. Если бы не было заповеди, камера вам не помогла бы. Что ж до ружья, мне припоминается случай, который и сейчас рассказывают у нас в Бургундии, чаще всего — тем, кому ещё нет шести.
— Это случилось с вами? — спросил профессор.
— Видимо, да, — ответил повар, — но я был так мал, что знаю всё из преданий. У меня или ещё у кого-то был злой дядя, которого звали доктор Симон. Носил он фрак, шляпу, бакенбарды и очень длинное ружьё. За ним всегда ходила очень пятнистая собака. Да что там, вы и сами их видели в старинных детских книжках! Племянник дядю боялся и вечно от него бегал, но недобрый доктор кричал ему: «Не убежишь! У меня самое длинное в мире ружьё». И впрямь, и в саду, и в парке, и в лесу мальчик видел чёрное дуло, глядящее на него, словно зловещий глаз.
Рассказывал повар медленно, словно душа его витала в дальних садах, среди мохнатых деревьев, под пышными облаками; но вдруг сел прямо и сказал деловито:
— Он помолился святому Николаю, который не замедлил прийти во сне и дать довольно странный совет: «Не беги от него, беги к нему». После этого святой как-то слишком быстро исчез, хотя и в облаке славы, но мальчика он не подвёл. Завидев дуло, тот буквально приник к нему, и доктору оставалось дёргать ружьё, чтобы обрести необходимую дистанцию. В конце концов он сам попытался убежать, всё в тех же целях, но мальчик, заметим — очень умный, обзавёлся большим ножом и успешно гнал родича через поля и долы. У этой истории есть не только красивая виньетка, но и мораль: «Глуп, кто глядит на край земли».
— Не верю, — сказал профессор и подпрыгнул, взмахнув ружьём, от чисто умственной радости.

III. Морской змий

Необитаемый остров, на котором поселились повар и профессор, стал свидетелем ссоры между закадычными друзьями. Причины её весьма тонки, а значит — интересны пытливому уму.
Профессор был исключительно кроток и деликатен. Правда, он убил немало народу, но по рассеянности, стремясь сфотографировать их своим знаменитым фоторужьём. Однако у него, как у всех учёных, был и предмет ненависти. Он твердо верил, что морского змия нет и быть не может, беспощадно обличая всех, кто думал иначе. Представляете, как неудобно вышло, когда, гуляя у моря, повар увидел этого самого змия, длинного, словно морской парад. Повар был коренастым, круглоголовым и здравомыслящим французом, но и он забеспокоился, представив себе, как воспримет это зрелище его чувствительный друг. Тут профессор вышел из хижины, машинально щёлкнул фоторужьём и убил чудовище. Повар огорчился; живой змий мог нырнуть или вообще исчезнуть, мертвому же змию предстояло долго тлеть у берега. Действительно, он лежал на песке, свернувшись кольцами, большими, как римские арки. Профессор походил около него и, к удивлению повара, зевнул.
— Что-то я сплю, — сказал он. — Сны всякие снятся…
— Вот что, — сказал повар, — применим логику. Если вам снится змий, снятся и убеждения. И то и другое — мнимости. Но если убеждение мнимо, змий может оказаться настоящим.
— Ах, надо бы проснуться! — сказал профессор. — Не кольнёте ли вы меня одним из ваших ножей? Поскольку они мне снятся, это не больно.
Пока повар колебался, профессор выхватил у него нож и взмахнул им, восклицая:
— Да и вы мне снитесь! Наяву я к вам очень привязан и, если убью вас во сне, проснусь от горя. Тогда мы с вами позавтракаем.
Сказав так, он кинулся на повара, но тот, как все французы, прекрасно фехтовал. Вскоре профессор выронил нож и явственно очнулся. Минуту-другую он стоял в отчаянии, потом заметил:
— Совсем из головы вылетело! А где доказательства, где факты? Проявим фотографию… сейчас, сейчас…
Перепрыгнув через змия, напоминавшего каменный вал, он нырнул в хижину и вынес оттуда реактивы, чтобы узнать наконец, есть ли змий на фотографии.
Когда оказалось, что морское чудище оставило отпечаток не только на неверной сетчатке, но и на безупречной пластинке, профессор начал бредить, поскольку только в бреду люди видят всяких змиев.
Повар ухаживал за ним с дружеской нежностью и профессиональной прытью. Прыть эта очень пригодилась, поскольку профессор не стрелял дичи и приходилось есть злосчастного змия. Стряпал его повар искусно, приправляя травами, скрывая соусами, чтобы больной не догадался, что он ест. Мало того, повар ещё и гордился, ибо слышал от иезуитов, что сумасшедших и больных можно вводить в заблуждение. Лгал он не воровато, как наш бакалейщик, глядящий при этом на копчик носа, а весело, смело, браво, как лгут потомки латинян.
Сперва он сказал, что круглые ломтики — это жирафья шея, а когда профессор распознал излишнюю солоноватость, пояснил, что жираф долго плавал в море и, кстати, его длинную шею можно было принять за мифическое чудище. Войдя во вкус, он предположил, что свою роль сыграло и прибрежное растение, входившее в соус.
— Корни его, — сообщил он, — уходят в воду, где шевелятся, привлекая рыб. Такой корень с рыбой на корне, высунувшись из волн, мог сойти за змия.
— Как просто! — удивился профессор. — Что же я сам не додумался?
— Сегодня, — говорил повар через несколько дней, — я приготовил птицу, которую называют цепным жаворонком, поскольку плавают они цепочкой, ухватив клювом чей-то хвост. Когда первая из них взлетит, цепь тянется за ней, что очень похоже на длинную змею.
— Вот-вот! — оживился профессор. — Я думаю, они пытаются съесть друг друга.
— Но не могут, — отвечал повар, — клюв слишком мал. Недаром их называют и «неудачливый живоглот».
— Да, да, да, — тихо ликовал профессор. — Я знал, что есть разумное объяснение.
Когда он окреп и осторожно вышел из хижины, змия уже доели и ничто не мешало смотреть на зелень острова и синеву моря.
— То, что случилось, чисто субъективно, — говорил профессор. — Я бы так сказал, оно — внутри нас.
— Теперь — да, — согласился с ним повар.