Бог гонгов - рассказ об отце Брауне – Честертон

Стоял один из тех неприветливых, холодных дней ранней зимы, когда солнечный свет отливает не золотом, а, скорее, серебром, или нет — не серебром, а свинцом. Мрачное уныние охватило выстуженные конторы и дремлющие гостиные, но каким же унылым выглядело побережье Эссекса в эту пору! Безлюдное однообразие пейзажа лишь подчеркивали редкие фонарные столбы, напоминавшие о городской цивилизации меньше, чем лесные деревья, и деревья, оставлявшие более несуразное впечатление, нежели фонарные столбы. Тонкий снежный покров стаял, и теперь полоски талого снега, вновь прихваченного печатью мороза, тоже отливали свинцом, а не серебром. Незапорошенная еще свежим снегом полоса огибала самую кромку побережья, почти сливаясь с бледной, пенистой лентой прибоя.

Водная гладь ненатурально яркого цвета представлялась застывшей; так синеет кровеносный сосуд на обмороженном пальце. Ни единой живой души на многие мили вокруг, куда ни кинь взгляд, лишь два путника торопливо двигались вдоль берега. Один из них, высокий, длинноногий, шел широким, размашистым шагом.

И место, и время года не располагали к отдыху, но отец Браун нечасто отправлялся куда–нибудь отдыхать. Он уезжал, когда позволяли обстоятельства, предпочитая общество своего давнего друга Фламбо, в прошлом преступника, а теперь детектива. Священнику вздумалось наведаться в свой старый приход, и путники направлялись в Кобхоул на северо–востоке побережья.

Пройдя еще несколько миль, они отметили, что морской берег становится более ухоженным и обретает несомненное сходство с курортной набережной, уродливые фонари попадаются все чаще, не становясь, однако, изящнее от избытка украшений. Они миновали еще около полумили, и отец Браун изумленно воззрился на миниатюрный лабиринт, составленный из цветочных горшков, засаженных вместо цветов блеклыми, полого стелющимися растениями. Это походило не столько на садик, сколько на выложенные мозаикой клумбы между извилистыми тропами, на которых располагались скамейки с выгнутыми спинками. В атмосфере этого места он ощутил нечто, говорившее о близости приморского курортного городка, что, впрочем, не представляло для него особенного интереса. Бросив взгляд в глубь набережной, он увидел сооружение, не оставлявшее никаких сомнений.

Массивная курортная эстрада выделялась в серой дымке, словно гигантский гриб на шести ножках.

– Я полагаю, — заметил отец Браун, поднимая воротник пальто и плотнее заматываясь шерстяным шарфом, — мы приближаемся к курорту.

– Боюсь, — отозвался Фламбо, — перед нами один из тех прелестных уголков, которые уже мало кого прельщают.

Все старания оживить такое место зимой оканчиваются крахом. Исключение составляют, пожалуй, Брайтон да еще несколько известных городов. А это, должно быть, Сивуд, где проводит свои эксперименты лорд Пули. На Рождество он зазвал сюда сицилийских певцов, теперь, говорят, предстоит грандиозный матч по боксу. Да легче сразу утопить это стоячее болото! Здесь так же весело, как в заброшенном железнодорожном вагоне.

Круглая площадка возвышалась прямо перед ними, и священник рассматривал ее с непонятным любопытством, по–птичьи склонив голову набок. Эстрада отличалась обычной для таких построек вычурностью — немного приплюснутый, куполообразный свод, покрытый позолотой, нависал над шестью стройными колоннами, а все вместе вздымалось футов на пять выше уровня набережной на сферической деревянной платформе, напоминая очертаниями барабан. Необыкновенное сочетание снега с искусственным золотом крыши пробудило в памяти Фламбо и его товарища какое?то смутное, ускользающее воспоминание, одновременно изысканное и экзотическое.

– Понимаю, — вырвалось у Фламбо, — это Япония. Помните эти затейливые японские рисунки, на которых снег, покрывающий вершины гор, напоминает сахар, а позолота на крышах пагод блестит, словно пряничная глазурь? Посмотрите?ка, эта сцена точь?в?точь крохотный языческий храм.

– Похоже, — подтвердил отец Браун. — Давайте взглянем на божество этого храма.

С проворством, которого никак нельзя было ожидать от маленького священника, он вскочил на деревянную платформу.

– Великолепно, — отметил Фламбо, и в одну секунду его внушительная фигура тоже появилась на возвышении.

Сколь ни мала казалась разница в высоте между площадкой и набережной, можно было много увидеть в этих пустынных краях. Насквозь продуваемые зимним ветром сады сливались в серое марево подлеска, за ним тянулись приземистые строения одинокой фермы, а за ней не было видно ничего, кроме нескончаемых равнин Восточной Англии.

Взгляд, обращенный в сторону моря, упирался в безжизненное пространство, покой которого не нарушало даже случайное суденышко; чайки, и те как будто не летали, а плавно скользили над водой, словно тающие снежинки.

Возглас, раздавшийся сзади, заставил Фламбо резко обернуться. Голос, как это ни удивительно, исходил откуда?то снизу и потому адресовался скорее к подошвам Фламбо, нежели к нему самому. Он протянул руку и не смог удержаться от смеха. По неизвестной причине помост осел под ногами отца Брауна, и тот провалился вниз ровно на пять футов, отделявших площадку от набережной. Священник, однако, оказался как раз подходящего, а может быть, напротив, недостаточно высокого роста, ибо голова его выглядывала из отверстия в дощатом полу, точно голова Иоанна Крестителя на блюде. Крайнее изумление на лице священника, по?видимому, дополняло сходство.

Фламбо расхохотался.

– Дерево, должно быть, совсем прогнило, — заметил он. — Впрочем, странно, что эти доски выдержали меня, а вам удалось?таки отыскать непрочное место. Сейчас я помогу вам выбраться.

Вместо ответа священник с нескрываемым интересом разглядывал края провалившейся под ним доски, той самой, что казалась прогнившей, и лицо его принимало все более обеспокоенное выражение.

– Пойдемте же, — торопил Фламбо, все еще протягивая к нему руку. — Или вы не собираетесь выходить?

Священник по?прежнему молчал, сжимая в руке обломок щепки. Наконец он задумчиво ответил:

– Выходить? Нет, зачем же. Я намереваюсь войти сюда.

Он нырнул во мрак деревянного подпола с такой поспешностью, что большая шляпа слетела с его головы и шлепнулась поодаль. Теперь только шляпа, лежавшая у самого отверстия, напоминала о том, что секунду назад из него торчала голова достойного пастыря.

Фламбо еще раз огляделся и снова не увидел ничего, кроме морского простора, столь же неприветливого, как заснеженная равнина, и снежной равнины, столь же однообразной, как морская гладь.

Сзади послышалась возня, и маленький священник выбрался наружу еще стремительнее, чем скрылся недавно под обломками доски. Обеспокоенное выражение на его лице уступило место суровой решимости, а чрезмерную бледность можно было объяснить снежным отсветом.

– Ну как? — осведомился его рослый спутник. — Вы увидели божество языческого храма?

– Нет, — ответил отец Браун, — мне удалось найти кое?что поважнее. Я обнаружил следы жертвоприношения.

– Что вы хотите этим сказать, черт побери?

Отец Браун промолчал. Он нахмурился, всматриваясь в расстилавшуюся перед ними даль, и внезапно вытянул палец:

– Что это за дом? Вон там…

Проследив взглядом в указанном направлении, Фламбо увидел угол дома, стоявшего перед фермой, но почти полностью скрытого купами деревьев. Домик был неказистый, довольно далеко от набережной, однако его кричащая отделка позволяла предположить, что он являет собой такую же часть местных художественных изысков, как эстрада, миниатюрные садики и скамейки с изогнутыми спинками.

Отец Браун спрыгнул с деревянного помоста, Фламбо поспешил за ним. Заросли деревьев поредели, и путники увидели перед собой небольшую, но претендующую на дешевую роскошь гостиницу, каких очень много на курортах.

Подобное заведение в лучшем случае могло похвастать баром или закусочной, но уж никак не рестораном. Фасад украшали цветные витражи и блестящая облицовка, а свинцовая поверхность моря и колдовской сумрак деревьев придавали этой мишуре призрачность и печаль. Друзьям подумалось, что если бы в этой харчевне им и предложили трапезу, то их ожидал бы бутафорский окорок и пустая пивная кружка из тех, что идут в ход на сцене.

Впрочем, что можно сказать заранее? Подойдя ближе, они заметили перед буфетом, по всей видимости, закрытым, одну из тех чугунных скамеек, что украшали садовые дорожки, но эта была значительно длиннее и размещалась вдоль всего фасада гостиницы. Вероятно, ее поместили здесь для того, чтобы посетители могли, сидя на открытом воздухе, наслаждаться видом на море, хотя в такую погоду желающих провести время на воздухе, пожалуй, трудно было сыскать. И все же на круглом столике у самого конца скамейки стояла бутылка шабли, а рядом с ней — тарелка с изюмом и миндалем. Темноволосый молодой человек с непокрытой головой сидел за столиком и смотрел на море, поражая своей неподвижностью.

На расстоянии четырех ярдов незнакомец мог бы сойти за восковую фигуру, но как только путники приблизились к нему еще на ярд, он вскочил, точно чертик из табакерки, и произнес весьма учтиво, хотя и не без достоинства:

– Добро пожаловать, джентльмены. К сожалению, в данный момент я без прислуги, но могу приготовить вам что–нибудь на скорую руку.

– Весьма признательны, — отозвался Фламбо. — Значит, вы хозяин этого заведения?

– Да, — сказал темноволосый, вновь обретая свой бесстрастный вид. — Видите ли, мои официанты сплошь итальянцы, и, мне кажется, будет справедливо, если я дам им увидеть, как их соотечественник (лишь бы он не подкачал, конечно) уложит черномазого. Вы слышали, что поединок между Мальволи и Черным Недом все?таки состоится?

– Боюсь, мы не располагаем временем, чтобы подвергнуть серьезному испытанию вашу любезность, — отозвался отец Браун, — мой друг удовольствуется бокалом шерри, чтобы разогреться и выпить за итальянского чемпиона.

Достоинства шерри никогда не прельщали Фламбо, однако сейчас он не возражал против этого напитка и вежливо поблагодарил хозяина.

– Шерри, сэр, да?да, конечно, — повторял тот, направляясь к дому. — Вы простите меня, если я задержу вас на несколько минут. Как я уже говорил вам, в настоящий момент я без прислуги…

Он двинулся к мертвым окнам погруженного в темноту здания.

– Не стоит беспокоиться, — запротестовал Фламбо.

Хозяин обернулся к нему:

– У меня есть ключи, а дорогу в темноте я найду.

– Я вовсе не хотел… — начал отец Браун.

Его слова были прерваны рокочущим басом, который раздался из самого чрева пустой гостиницы. Оглушительно и неразборчиво прозвучало некое иностранное имя, и хозяин гостиницы рванулся навстречу обладателю грозного баса намного проворнее, чем направлялся за шерри для Фламбо.

Все происшедшее в эту и последующие минуты подтвердило, что он говорил своим гостям правду и ничего, кроме правды. Как потом частенько признавался Фламбо, да и сам отец Браун, ни одно из пережитых ими (иной раз самых отчаянных) приключений не приводило их в трепет, подобный тому, который они испытали, услышав рык великана?людоеда, разнесшийся в безлюдной тишине гостиницы.

– Мой повар! — заторопился хозяин. — Я совсем забыл про него. Он уходит! Шерри, сэр?

И в самом деле, на пороге появилась бесформенная громада, облаченная, как и подобает повару, в белый фартук и белый колпак; однако черная физиономия была преувеличенно важной. Фламбо уже доводилось слышать, что негры бывают превосходными кулинарами, и все?таки неуловимое противоречие между всем обликом негра и его поварскими атрибутами делало еще более странным то обстоятельство, что хозяин откликался на зов своего повара, а не наоборот.

Поразмыслив, Фламбо отнес все эти чудеса на счет крутого нрава — ведь капризы поваров экстра–класса давно вошли в поговорку. Появился хозяин с бокалом шерри в руке, и это было хорошо.

– Интересно, — как бы между прочим бросил отец Браун, — отчего на побережье так мало народу? Ведь бой предстоит грандиозный. Мы прошагали несколько миль и встретили только одного человека.

Владелец гостиницы пожал плечами.

– Видите ли, зрители приедут со стороны вокзала, это в трех милях отсюда. Им только бокс и нужен, остановятся в гостинице всего на одну ночь. В такую погоду не очень?то позагораешь на берегу.

– Да и на скамейке тоже, — добавил Фламбо, указывая на круглый столик.

– Приходится следить за тем, что происходит вокруг, — отозвался собеседник с непроницаемым видом.

Это был весьма сдержанный молодой человек с правильными чертами болезненно бледного лица. Его темный костюм не привлек бы их внимания, если бы не черный галстук, повязанный слишком высоко, словно подпиравший шею, и заколотый золотой причудливой булавкой. В лице его тоже не было ничего примечательного, кроме одной особенности, впрочем, вполне объяснимой излишней нервозностью, — он щурил один глаз, из–за чего другой заметно увеличивался и даже казался искусственным.

Последовавшее молчание было прервано небрежным вопросом хозяина:

– Так где же вы встретили этого прохожего?

– Самое любопытное, — ответил священник, — что мы встретились неподалеку, близ курортной эстрады.

Фламбо, который, расположившись на скамье, допивал свой шерри, в мгновение ока вскочил на ноги, изумленно воззрившись на своего товарища. Он открыл было рот, собираясь что?то сказать, но тут же закрыл его.

– Очень интересно… — задумчиво протянул темноволосый. — И как он выглядел?

– Я видел его в темноте, — начал отец Браун, — но он был… Как уже упоминалось, хозяин гостиницы говорил исключительно правду, и это всякий раз подтверждалось. Слова о том, что повар уходит, в самом буквальном смысле соответствовали истине, ибо в то время, как они беседовали, повар действительно вышел из дома, на ходу натягивая перчатки. Тот, кто в эту минуту красовался перед ними, не имел ни малейшего сходства с бесформенной черной глыбой, закутанной в белое. Теперь повар был щегольски изыскан, одет с иголочки, затянут во фрак последней моды так, что его глаза, и без того навыкате, выпирали из орбит. Высокий черный цилиндр на массивной черной голове был с шиком сдвинут набекрень. Меткий галльский юмор уподобил бы такую шляпу восьмерке зеркал. Да и сам негр чем?то напоминал свою глянцево блестевшую шляпу. Его темная, лоснящаяся физиономия отражала блики света под всеми восемью углами. Излишне упоминать о белых гетрах и белой манишке. Красный цветок дерзко торчал в петлице, будто только что распустился там. Манера, с которой он держал трость в одной руке и сигару в другой, была подчеркнуто нарочитой. Подобная нарочитость приходит на ум всякий раз, когда речь заходит о расовых предрассудках, — эдакое сочетание наивности и бесстыдства.

– Меня ничуть не удивляют суды Линча, — заметил Фламбо, гладя ему вслед.

– А меня, — ответил отец Браун, — перестали удивлять дела, замысел которых нашептан в преисподней. Но, как я уже говорил, — продолжал он в то время, как негр, демонстративно натягивая желтые перчатки, быстро двигался в сторону набережной, немыслимый персонаж мюзик?холла в обрамлении мрачного зимнего ландшафта. — Итак, как я уже говорил вам, мне трудно описать внешность встреченного нами человека. Могу сказать лишь, что у него были пышные старомодные усы и бакенбарды, очень темные, возможно, крашеные, ну, знаете, как на фотографиях банкиров?иностранцев. Был длинный лиловый шарф, повязанный вокруг шеи и трепетавший на ветру. У самого горла шарф скреплен наподобие того, как няньки закалывают на ребенке теплый шарф английской булавкой. Только это, — безмятежно продолжал патер, — была не английская булавка.

Человек, сидевший на длинной чугунной скамье, все так же невозмутимо вглядывался в морскую даль. Теперь, когда он застыл в прежней позе, Фламбо готов был спорить, что один глаз у него и впрямь больше другого. Глаза незнакомца были широко раскрыты, и Фламбо показалось, что под его пристальным взором левый глаз увеличивается.

– Это была длинная золотая булавка с выточенной обезьяньей головкой, — рассказывал священник, — заколотая весьма необычным образом. Еще на нем было пенсне и широкий черный…

Владелец гостиницы продолжал неподвижно всматриваться вдаль. Глаза на застывшем лице как будто принадлежали двум различным людям. Внезапно он сделал молниеносное движение.

Отец Браун, повернувшийся к собеседнику спиной, мог бы в следующее мгновение ничком упасть замертво. Фламбо не был вооружен, его крупные загорелые руки покоились на самом краю длинной скамьи. Вдруг плечи его напряглись, и он занес чугунную громаду высоко над головой, словно топор палача, готовый вот?вот опуститься. Вертикально вставшая скамья, которую он удерживал руками, походила на железную лестницу, по которой он вот?вот взберется к звездам, приглашая за собой всех остальных. Долговязая тень в мягком полумраке сумерек напоминала фигуру сказочного великана, размахивающего Эйфелевой башней. Эта чудовищная тень и лишь затем предощущение страшного удара испугали хозяина гостиницы. Бросив плоский, блестящий кинжал, он ретировался в дом.

– Бежим скорее! — крикнул Фламбо, яростно отшвыривая уже ненужную скамью.

Он подхватил под руку своего низкорослого спутника и потащил его сквозь оголенную пустошь сада, упиравшегося в закрытую калитку. Здесь Фламбо пригнулся, помолчал, затем произнес:

– Дверь на замке.

В это время с верхушки одной из декоративных елей слетело черное перо и опустилось наземь, задев поля его шляпы. Это испугало его сильнее, чем негромкий хлопок, прозвучавший в отдалении за секунду до того. Последовал еще один хлопок, и дверь, которую пытался открыть Фламбо, вздрогнула от всаженной в нее пули. Фламбо вновь распрямил напрягшиеся плечи, фигура его изменила привычные очертания. Три скобы и замок были сорваны в один миг, и он вылетел на безлюдную дорожку, высоко поднимая над собой дверную раму, подобно Самсону , несущему врата Газы.

Он как раз перебрасывал выломанную дверь через изгородь, когда третий выстрел взрыхлил снег у него под ногами. Более не церемонясь, он подхватил маленького патера, усадил его к себе на плечи и помчался по направлению к городу со всей скоростью, на которую был способен этот длинноногий великан. Так он пробежал не менее двух миль, прежде чем опустил священника на землю. Бегство друзей трудно было назвать достойным отступлением, хотя в памяти возникал классической образ Анхиса , но отец Браун все–таки расплылся в улыбке.

– Послушайте, — произнес Фламбо, когда они снова перешли на размеренный шаг в одном из переулков, где можно было не опасаться внезапного нападения, — я совершенно не понимаю, что все это значит, но если глаза не обманывают меня, то человек, которого вы так подробно описали, вам не встречался.

– В определенном смысле я встретился с ним, — ответил священник, нервно покусывая палец, — но было темно, и я не смог как следует рассмотреть его. Это произошло под той самой деревянной эстрадой. Боюсь, мое описание страдало неточностью, все?таки его пенсне было разбито, а тонкая золотая булавка вонзалась не в лиловый шарф, а прямо в сердце.

– По?видимому, этот тип с оловянными глазами как?то с ним связан, — заметил Фламбо, понизив голос.

– Если он имеет ко всему этому отношение, то весьма отдаленное, — с озабоченным видом промолвил отец Браун. — Может быть, я поступил неверно, повинуясь минутному порыву. Вероятно, у истории этой — тайная и зловещая подоплека.

Молча они миновали еще несколько улочек. В холодных голубоватых сумерках зажигались желтые фонари, все говорило о близости центра. Стены домов украшали броские афиши, извещавшие о поединке между Черным Недом и Мальволи.

– Знаете, — сказал Фламбо, — мне ни разу не доводилось убивать, даже в те времена, когда я был не в ладах с законом, но я почти сочувствую тому, кто пошел на убийство в этих ужасных местах. Из множества забытых Богом углов больше всего надрывают душу такие, как эта курортная эстрада, задуманная для развлечений, а теперь заброшенная. Я представляю себе некую личность с больной психикой, которая в окружении этого издевательски безлюдного пейзажа ощущает непреодолимую жажду убийства. Помню, я бродил среди ваших знаменитых холмов Суррея, не думая ни о чем, кроме жаворонков да полевого дрока, что попадался у меня на пути. Внезапно моему взору открылось округлое пространство, и тут же надо мною вздыбилась безгласная многоярусная громада, колосс, напоминающий римский амфитеатр, и при этом совершенно пустой. Высоко в небе парила птица. Это был стадион в Эпсоме . И я вдруг почувствовал, что ни один человек никогда больше не будет здесь счастлив.

– Как странно, что вы завели речь об Эпсоме, — отозвался патер. — Вы припоминаете так называемое саттонское преступление? Оба подозреваемых, мороженщики, если мне не изменяет память, жили в Саттоне. Впоследствии, правда, их освободили. Говорили, что убитый был найден задушенным как раз в той части Эпсома. Мне стало известно от одного ирландского полицейского, моего приятеля, что жертву обнаружили близ эпсомского стадиона. Тело было скрыто за одной из распахнутых дверей.

– И впрямь странно, — согласился Фламбо, — хотя это подтверждает мою мысль о том, что опустевшие места развлечений наводят невыносимую тоску. Если бы это было не так, навряд ли бы здесь совершилось убийство.

– Я не вполне уверен, что убийство… — начал отец Браун и запнулся.

– Не уверены в том, что это убийство? — спросил его спутник.

– В том, что оно совершено в таком уж безлюдном месте, — просто закончил священник. — Разве вам не кажется, что в этом?то безлюдье и заключается подвох? Неужели матерому убийце и впрямь необходимо полное уединение? А ведь человек почти никогда не остается совершенно один.

Более того, чем пустыннее местность, тем легче заметить человека. Нет, я думаю, тут другое… Кстати, вот и дворец или как он здесь называется.

Они вышли на небольшую, ярко освещенную площадь, самое приметное здание на которой украшали кричащие афиши и огромные фотографии.

– Ну и ну! — в величайшем изумлении вскричал Фламбо, наблюдая, как священник взбирается по широким ступеням. — Я и не знал, что в последнее время вы увлеклись кулачным боем. Хотите посмотреть матч?

– Не думаю, что матч состоится, — бросил отец Браун.

Они стремительно миновали фойе, анфиладу помещений и, наконец, зрительный зал, расчерченный рядами поднимавшихся мягких сидений и лож, опутанных канатами. Патер шел все тем же быстрым шагом и не глядя по сторонам, пока они не приблизились к конторке с надписью «Комитет». Лишь тогда он остановился и попросил служащего проводить его к лорду Пули.

Посетителям сообщили, что лорд чрезвычайно занят перед началом поединка, однако священник выказал способность добродушно и терпеливо повторять одно и то же, чему люди с бюрократическим складом ума, как правило, не способны противостоять. Спустя несколько мгновений совершенно сбитый с толку Фламбо предстал перед человеком, который выкрикивал указания вслед другому человеку, выходившему из комнаты: «Поосторожнее там с канатами после четвертого… А вам что здесь нужно?»

Лорд Пули был джентльменом и, подобно большинству уцелевших представителей этого сословия, вечно мучался денежными проблемами. Его льняные волосы припорошило сединой, глаза горели нетерпеливым блеском, нос был какой?то обмороженный.

– Всего несколько слов, — проговорил отец Браун. — Я пришел сюда, чтобы не совершилось убийство.

Лорд Пули подскочил в кресле, будто подброшенный пружиной.

– Черт меня побери, больше не вынесу, — закричал он.

Да?да, всех вас с вашими петициями, комитетами и святошами! Можно подумать, раньше, когда боксеры бились голыми руками, святых отцов это просто не касалось. Теперь у них есть защитные перчатки, так о каком же убийстве вы ведете речь?

– Я не имел в виду выступающих, — пояснил маленький патер.

– Так–так, — заметил аристократ с ледяным сарказмом. — Кого же тут собираются убить? Не судью ли?

– Я не знаю, кто именно будет убит, — ответил отец Браун, задумчиво гладя перед собой. — Если бы я знал, не пришлось бы лишать вас удовольствия, я бы просто помог ему скрыться. Собственно говоря, я не имею ничего против подобных состязаний, однако сейчас вынужден обратиться к вам с просьбой. Отмените матч!

– Всего–навсего? — иронически осведомился лорд, лихорадочно блестя глазами. — Как же вы объясните это двум тысячам зрителей?

– Я бы сказал им, — ответил патер, — что после боя в живых останутся одна тысяча девятьсот девяносто девять человек.

Лорд Пули бросил взгляд на Фламбо.

– Ваш приятель, по?видимому, не в себе? — спросил он.

– Ничего подобного! — возмутился сыщик.

– Послушайте, — продолжал беспокойный Пули, — дело гораздо серьезнее. Болеть за Мальволи съехалась целая шайка итальянцев, или кто они там, чернявенькие такие, нахальные субъекты. Вы представляете себе, что за народ эти южане? Стоит мне только заикнуться о том, что поединок отменяется, сюда нагрянет вся корсиканская банда во главе с Мальволи.

– Боже мой, речь идет о жизни и смерти, — произнес священник. — Скорее звоните в свой колокольчик и передайте объявление. И посмотрим, кто здесь появится первым.

На лице аристократа проступила заинтересованность; он потянулся к колокольчику, стоявшему на столе. Служащий явился почти мгновенно, и лорд Пули бросил ему:

– Мне нужно сделать важное сообщение для публики.

Будьте любезны, предупредите обоих претендентов, что бой придется отложить.

Некоторое время клерк смотрел на него остановившимся взглядом, словно перед ним вдруг возникло привидение, а затем исчез за дверью.

– Какие доказательства вы можете представить? — отрывисто произнес лорд Пули. — От кого вы получили эти сведения?

– Сведения я получил на курортной эстраде, — признался отец Браун, почесывая затылок. — Впрочем, нет, не только там. Я вычитал их в книге, которую приобрел в Лондоне, и весьма недорого, кстати.

Он извлек из кармана пухлый томик небольшого формата в кожаном переплете, и Фламбо, заглянув через плечо, отметил, что это старинное описание путешествий. Один лист в книге был загнут.

– «Единственной формой, в которой культ вуду …» — начал вслух читать отец Браун.

– В которой что? — переспросил аристократ.

– «…культ вуду, — не без удовольствия повторил отец Браун, — широко распространился за пределами Ямайки, служит поклонение духу Обезьяны или богу Гонгов. Эта форма культа имеет большое влияние в обеих частях американского континента, в особенности среди метисов, многие из которых по внешнему виду неотличимы от белых. Такая разновидность поклонения злым духам посредством человеческого жертвоприношения отличается от других тем, что кровь жертвы проливают не на алтаре во время торжественного обряда, но в гуще людской толпы. Под оглушительные звуки гонгов отворяются двери святилища, и бог Обезьян предстает восторженным взорам молящихся, а после этого…»

Дверь комнаты распахнулась, и на пороге, словно в портретной раме, вырос элегантный негр. Глаза его просто выкатывались из орбит, черный шелковый цилиндр был все так же чуть сдвинут набок.

– Эй, — завопил он, по–обезьяньи обнажая зубы, — эй, вы что тут? Грабите цветного джентльмена, отбираете его приз? Хотите спасти этого труса–итальяшку?

– Поединок всего лишь откладывается, — спокойно ответил лорд Пули. — Через несколько минут я вам все объясню.

– А вы кто такой, чтобы… — вскричал Черный Нед, приходя в бешенство.

– Я лорд Пули, — отозвался аристократ с достойной сдержанностью, — секретарь организационного комитета.

Советую вам немедленно выйти из комнаты.

– А это еще кто? — чернокожий боксер презрительно указал на священника.

– Меня зовут Браун, — промолвил тот, — и я советую вам незамедлительно покинуть эту страну.

Несостоявшийся чемпион в ярости застыл на месте, но вдруг, к вящему изумлению Фламбо, как, впрочем, и всех остальных, рванулся прочь, с шумом захлопнув за собой дверь.

– Вы любите Леонардо да Винчи? — спросил отец Браун, разглядывая плакат и ероша тусклые волосы. — Великолепная итальянская голова.

– Знаете что, — не выдержал лорд Пули, — поверив вам на слово, я поступил на свой страх и риск. Теперь, я полагаю, вы объясните нам, в чем дело.

– Вы совершенно правы, милорд, — ответил патер, — и мой рассказ не будет слишком долгим.

Он засунул кожаный томик в карман пальто.

– Я думаю, мы и без того уже многое понимаем, но, чтобы убедиться в моей правоте, вам стоило бы заглянуть сюда. Негр, который только что удалился, принадлежит к числу опаснейших людей на свете, ибо ум европейца сочетается в нем с кровожадными инстинктами дикаря. Аккуратную маленькую бойню, столь привычную его соплеменникам, он превратил в тайное сообщество убийц, пользующихся самыми последними достижениями науки. Правда, ему неизвестно ни то, что я знаю об этом, ни тем более то, что у меня нет доказательств.

Все молчали, и священник продолжил свой рассказ.

– Допустим, я хочу кого–нибудь убить. Разумно ли остаться наедине с жертвой?

Лорд Пули взглянул на маленького патера, и глаза его вновь блеснули ледяным сарказмом, но вслух он произнес:

– Если вы хотите кого–то убить, я бы посоветовал вам поступить именно так.

Отец Браун отрицательно покачал головой, будто был весьма искушен в убийствах.

– Вот и Фламбо так считает, — со вздохом вымолвил он. — Но подумайте сами: чем сильнее человек ощущает свое одиночество, тем менее он должен быть уверен, что он действительно один. На самом деле его окружает пустое пространство, и он особенно заметен. Вы видели когда?нибудь с вершины холма, как пахарь одиноко бредет за плугом? А пастуха среди долины? Приходилось ли вам, взобравшись на скалу, видеть одного?единственного человека на песчаном берегу? Вы бы заметили, если бы он расправился с крабом? Так неужели от вас ускользнуло бы, если бы он расправился с кредитором? Нет, нет и нет! Умный убийца, скажем, вы или я, никогда бы не стал искать полного одиночества, ведь это невозможно.

– А что бы он сделал?

– Только одно, — ответил маленький священник. — Он сделал бы так, чтобы окружающие смотрели в совершенно ином направлении. Человек задушен прямо у стадиона в Эпсоме. Да будь стадион пустым, всякий мог бы случайно увидеть преступление, — от бродяги, устроившегося под забором, до мотоциклиста на проселочной дороге. Но никто ничего не заметил на переполненном стадионе, когда трибуны бушевали, а всеобщий фаворит выходил, или не выходил, в финал. Галстук жертвы превращается в удавку, тело спрятано за распахнутой настежь дверью — и все это в один момент, в тот самый, нужный момент. Именно так, должно быть, случилось, — продолжал он, обращаясь к Фламбо, — с тем беднягой, чье тело я обнаружил под деревянным настилом. Убитого сбросили в провал, который отнюдь не был случайным, в кульминационный миг концерта, скажем, в ту минуту, когда смычок знаменитого скрипача с силой ударил по струнам или великий певец взял необыкновенную ноту.

Точно так же в нашем поединке удар, который отправил бы противника в нокаут, оказался бы не единственным в этом зале. Вот такой маленький фокус перенял у своего бога Гонгов чернокожий боец.

– Кстати, итальянец… — начал лорд Пули.

– Он к этой истории не имеет никакого отношения, — заверил отец Браун. — Да, он привез сюда нескольких своих соотечественников, но наши милейшие приятели — не итальянцы. Это мулаты, квартероны, окероны, африканские полукровки, хотя для нас, англичан, все иностранцы, если они грязны и темноволосы, на одно лицо. Кроме того, — добавил он, улыбнувшись, — боюсь, англичане не слишком склонны различать заповеди моей религии и дикарские верования вуду.

Прежде чем обоим друзьям довелось вновь побывать в Сивуде, и задолго до того, как полностью утихла буря погони за тайным обществом, в маленький курортный городок нагрянул весенний сезон. Прибрежную полосу заполонили семьи отдыхающих, купальщики, странствующие проповедники, негры–оркестранты.

Заговорщики вместе с их странными целями рассеялись в неизвестности. Тело человека из гостиницы обнаружили на мелководье, запутавшимся в морских водорослях; правый глаз его был мирно прикрыт, левый же, поблескивавший, как стекло в лунном свете, смотрел в небо.

Черного Неда удалось схватить, но он ударом левой руки уложил на месте троих стражей порядка. Оставшийся в живых полицейский был поражен в прямом и в переносном смысле, и негр сумел скрыться. После этого инцидента всю английскую прессу начало лихорадить, и еще несколько месяцев спустя во всей Британской империи не было важнее заботы, чем помешать черному тузу (каковым во всех отношениях был негр) ускользнуть через морские ворота страны.

Все, кто хотя бы отдаленно напоминал его, подвергались допросам с пристрастием, и многим приходилось тереть лицо, дабы подтвердить, что его бледность не вызвана толстым слоем белил. Всех до единого негров, живущих в Англии, обязали подчиняться строгому режиму и регулярно отмечаться в полицейском участке. Капитан корабля, выходящего в море, скорее предпочел бы иметь на борту исчадие ада, нежели чернокожего пассажира. Люди наконец осознали, насколько чудовищна, всеохватна и незаметна власть дикарского сообщества. Словом, к тому времени, когда Фламбо и отец Браун, остановясь у парапета набережной, наслаждались апрельским днем, слова «черный человек» означали в Англии почти то же самое, что они некогда значили в Шотландии .

– Он, должно быть, все еще в Англии, — заметил Фламбо, — и при этом здорово прячется. Попытайся он отбелить лицо, его бы непременно задержали в одном из портов.

– Видите ли, — виновато ответил священник, — он умный человек. Конечно, он не станет делать лицо светлее.

– Как же он поступил бы? — спросил Фламбо.

– Я полагаю, — ответил отец Браун, — он постарается сделать его еще темнее.

Фламбо остановился, взявшись за парапет, и захохотал.

Отец Браун, тоже опершись о перила, шевельнул пальцем, указывая на мнимых негров, которые пели внизу, в дюнах .