Часть III Месть Гармахиса VII — Клеопатра — Генри Хаггард
Сдача войска и флота Антония перед Канопскими воротами. – Смерть Антония. – Приготовление напитка смерти
На другой день, с рассветом, Антоний выступил со своим войском, приказав своему флоту двинуться на флот цезаря; конница же должна была напасть на конницу цезаря.
Согласно приказанию, флот выстроился в три ряда. Но, встретив флот цезаря, галеры Антония вместо открытия враждебных действий подняли весла в знак приветствия и поплыли вместе. Всадники также опустили мечи и все перешли в лагерь цезаря, покинув Антония.
Антоний пришел в бешенство, на него страшно было смотреть. Он приказал своим легионам остановиться и ждать нападения. Один человек – тот самый воин, который накануне хотел убить меня, – пытался убежать. Но Антоний схватил его за руку, бросил на землю и, спрыгнув с коня, хотел убить его. Он уже поднял свой меч, в то время как человек, закрыв лицо руками, ожидал смерти. Но Антоний приказал ему встать.
– Иди! – сказал он. – Иди к цезарю и будь счастлив! Я любил тебя. Зачем же среди всех изменников убивать тебя одного?
Человек встал и, грустно взглянув на Антония, вдруг, охваченный стыдом, схватив меч, вонзил его в свое сердце и упал мертвый. Антоний стоял и молча смотрел на него.
Между тем легионы цезаря приближались, но как только они скрестили копья, легионы Антония повернулись и побежали. Видя это, солдаты цезаря не стали даже преследовать их, так что никто не был убит.
– Беги, господин, беги! – вскричал Эрос, слуга Антония, стоящий около него вместе со мной. – Беги, иначе тебя поведут пленником к цезарю!
Антоний повернулся и поскакал с тяжелым стоном. Я ехал рядом с ним. Проезжая Канопские ворота, где стояли толпы народа, Антоний сказал мне: «Иди, Олимп, иди к царице и скажи: Антоний шлет привет Клеопатре, которая предала его! Клеопатре шлет он привет и последнее прости!»
Я пошел к гробнице, а Антоний поехал во дворец. Придя к гробнице, я постучал в дверь. Хармиона выглянула в окно.
– Открой дверь! – крикнул я ей. Она послушалась.
– Что нового, Гармахис?
– Хармиона, – сказал я, – конец близок! Антоний бежал!
– Хорошо, – отвечала она, – мне надоело ждать!
На золотом ложе сидела Клеопатра.
– Говори, человек! – вскричала она.
– Антоний бежал, войско бежало, цезарь близко! Клеопатра, великий Антоний шлет тебе привет и последнее прости! Привет Клеопатре посылает тот, кого она предала!
– Это ложь! – вскричала она. – Я не предавала его! Олимп, иди скорее к Антонию и скажи: Клеопатра, которая не предавала его, шлет привет и последнее прости! Клеопатры больше нет!
Я побежал сейчас же, так как это согласовалось с моими целями, и в алебастровом зале нашел Антония, ходившего взад и вперед, поднимая руки к небу. Около него находился Эрос, один из всех слуг, оставшийся преданным погибшему человеку.
– Господин Антоний! – сказал я. – Египтянка посылает тебе прощальный привет. Египтянка умерла от своей собственной руки!
– Умерла! Умерла! – вскричал он. – Разве египтянка умерла? И это очаровательное тело будет пищей червей? О, что это за женщина! Сердце мое и теперь рвется к ней! Неужели она превзойдет меня, меня, который был велик и славен? Неужели я так ничтожен, что женщина окажется мужественнее меня и смело пойдет туда, куда я боюсь следовать за ней! Эрос, ты любил меня, когда я был ребенком, – вспомни, как я нашел в пустыне, обогатил, дал тебе место и богатство! Иди, выплати мне свой долг. Возьми этот меч и освободи Антония от всех его печалей!
– О господин мой, – вскричал грек, – я не могу! Как могу отнять я жизнь у богоподобного Антония?
– Не возражай, Эрос! В последней крайности я требую этого от тебя! Исполняй мое приказание или уходи и оставь меня одного! Я не хочу более видеть тебя, неверный слуга!
Эрос обнажил меч, Антоний встал на колени перед ним, раскрыв грудь и устремив глаза к небу.
– Я не могу! Не могу! – вскричал Эрос и, вдруг вонзив меч в свое сердце, упал мертвым.
Антоний встал и долго смотрел на него.
– Это благородно сделано, Эрос! – произнес он. – Ты выше меня и дал мне хороший урок!
Он встал на колени и поцеловал умершего, затем, быстро вскочив, вытащил меч из сердца Эроса, воткнул его в свой живот и с громким стоном упал на ложе.
– О ты, Олимп! – вскричал он. – Боль выше сил моих! Прикончи меня, Олимп, прошу тебя!
Жалость охватила мое сердце, но я не мог убить его! Я вытащил меч из кишок, остановил поток крови и, позвав слуг, прибежавших на шум, приказал им привести из моего дома старую Атую. Она сейчас же пришла и принесла с собой трав и живительное питье. Я дал лекарства Антонию и приказал Атуе идти скорее, насколько позволяли ей старые ноги, к Клеопатре в гробницу и рассказать ей об Антонии.
Она ушла и скоро вернулась, говоря, что царица жива и зовет Антония умирать в своих объятиях. С ней вместе пришел Диомед. Когда Антоний услышал слова Атуи, его слабеющие силы вернулись к нему.
Я позвал рабов, которые, спрятавшись за занавес и колонны, смотрели на умирающего великого человека, – с большими усилиями мы понесли все вместе Антония и положили к подножию мавзолея.
Клеопатра, боясь предательства, не хотела отворить дверей и выкинула из окна толстую веревку, к которой мы привязали Антония. Горько плача, Клеопатра вместе со своей Хармионой и гречанкой Ирой изо всей силы тянули веревку, в то время как мы поддерживали Антония, который с тяжелым стоном повис в воздухе, а кровь лилась ручьем из его раны. Дважды он был готов упасть на землю, но Клеопатра со всей силой любви и отчаяния тянула веревку, пока не втащила его в окно. Все, видевшие это ужасное зрелище, горько плакали и били себя в грудь, все, кроме меня и Хармионы.
После Антония я с помощью Хармионы взобрался в гробницу и втянул веревку за собой.
Там я нашел Антония на золотом ложе Клеопатры. Она с обнаженной грудью, с лицом, залитым слезами, с волосами, разметавшимися около лица, стояла на коленях около Антония, целуя его и вытирая кровь из его раны своим платьем и волосами. Как описать мой стыд, мой позор! Я стоял, смотря на нее, и прежняя любовь проснулась в моем сердце, безумная ревность закипела во мне – я мог погубить их обоих, но не мог уничтожить их любовь.
– О Антоний, любовь моя, супруг мой, бог мой! – рыдала Клеопатра. – Жестокий Антоний, как можешь ты умереть, оставив меня одну с моим позором? Я скоро последую за тобой в могилу, Антоний! Очнись, очнись!
Он поднял голову и попросил пить. Я дал ему вина с лекарством, которое могло немного успокоить жгучую боль его ран. Выпив, Антоний велел Клеопатре лечь на ложе рядом с ним и обнять его. Та исполнила его желание. Антоний еще раз выказал себя благородным мужем. Забыв свою ужасную боль и свои несчастия, он давал ей советы, заботился о ее спасении, но Клеопатра не хотела слушать его.
– Времени осталось немного, – сказала она, – будем говорить о нашей великой любви, которая длилась так долго и продолжится за пределами смерти. Помнишь ли ты ту ночь, когда ты в первый раз обнял меня и назвал меня своей любовью? О счастливая, счастливая ночь! Жизнь хороша, даже когда кончается так горько, если в жизни была хотя одна такая ночь!
– О египтянка, я хорошо помню все и часто вспоминаю эту ночь, хотя с этой ночи счастье отлегло от меня и я погиб, погиб в твоей любви, о ты, красота мира! Я помню, – добавил он, – как ты выпила жемчужину и твой астролог сказал тебе: «Час проклятия Менкау-ра близок!» Долго потом эти слова преследовали меня, да и теперь звучат в моих ушах.
– Он давно умер, любовь моя! – прошептала Клеопатра.
– Если он умер, то я следую за ним! Что значили его слова?
– Он умер, проклятый человек! Не будем говорить о нем! О, повернись и поцелуй меня! Твое лицо бледнеет, конец близок!
Антоний поцеловал ее в губы, и несколько минут они лежали у порога смерти, шепча друг другу нежные слова страсти, подобно влюбленным новобрачным. Даже мне, с ревностью, кипевшей в сердце, было страшно смотреть на них. Скоро я заметил тени смерти на его лице. Его голова упала назад.
– Прощай, египтянка, прощай, я умираю!
Клеопатра приподнялась на руках, тихо взглянула на его искаженное лицо и с криком упала без чувств.
Но Антоний еще был жив, хотя уже не мог говорить. Тогда я подошел к нему, встал на колени и, делая вид, что помогаю ему, прошептал на ухо:
– Антоний, Клеопатра любила меня и от меня перешла к тебе. Я – Гармахис, астролог, который стоял позади твоего ложа в Тарсе, я был главной причиной твоей гибели! Умри, Антоний! Час проклятия Менкау-ра настал!
Он приподнялся, с ужасом уставившись на мое лицо, затем, бормоча что-то, с громким стоном испустил дух.
Так совершилось мое мщение Антонию-римлянину, владыке мира.
Затем мы привели в чувство Клеопатру, так как я не хотел, чтобы она умерла теперь. С дозволения цезаря мы с Атуей взяли тело Антония, искусно набальзамировали его, по нашему египетскому обычаю закрыв лицо золотой маской по его чертам. Я написал на груди его имя и титул, нарисовал внутри гроба его имя и имя его отца и образ Нуты, сложившей крылья над ним. С большой пышностью Клеопатра положила его в алебастровый саркофаг, поставленный в склепе. Саркофаг был сделан такой большой, что в нем оставалось место для другого гроба: Клеопатра хотела лежать рядом с Антонием.
Через короткое время я получил известие от Корнелия Долабелла, благородного римлянина, служившего цезарю. Тронутый красотой Клеопатры, имевшей силу смягчать все сердца при одном взгляде на нее, он сжалился над ее несчастиями и приказал предупредить меня (я как врач имел право доступа в гробницу, где она жила), что через три дня она будет отослана в Рим со всеми детьми, кроме Цезариона, которого Октавий уже убил, чтобы следовать за триумфальной колесницей цезаря. Я сейчас же отправился к царице и нашел ее, как всегда теперь, погруженную в какое-то оцепенение, с окровавленным платьем в руках, тем самым платьем, которым она вытирала кровь из раны Антония. Она постоянно смотрела на него.
– Смотри, как они бледнеют, Олимп, – сказала Клеопатра, поднимая свое печальное лицо и указывая на кровяные пятна, – а он так недавно умер! Благодарность не исчезает скорее! Какие новости? Дурные вести написаны в твоих черных глазах, которые напоминают мне что-то забытое…
– Да, вести дурные, царица! – отвечал я. – Я получил их от Долабеллы, а он – от секретаря самого цезаря. Через три дня цезарь пошлет тебя в Рим с князьями Птолемеем и Александром и княжной Клеопатрой, чтобы увеселять глаза римской черни и следовать за триумфальной колесницей цезаря в Капитолий, на троне которого ты клялась сидеть!
– Никогда! Никогда! – вскричала она, вскочив на ноги. – Никогда не пойду в цепях за колесницей цезаря! Что мне делать? Хармиона, что мне делать?
Хармиона встала и стояла перед ней, смотря из-под длинных ресниц своих опущенных глаз.
– Госпожа, ты можешь умереть спокойно! – произнесла она.
– Да, правда, я забыла, я могу умереть! Олимп, есть у тебя яд?
– Нет, но если царица желает, завтра я приготовлю яд, такой сильный и приятный, что сами боги, выпив его, наверное бы заснули!
– Приготовь мне его, властитель смерти!
Я поклонился и ушел. Всю ночь работали мы с старой Атуей, изготовляя страшный яд. Наконец все было готово. Атуя вылила его в хрустальный фиал и поднесла к огню. Он был прозрачен, как чистейшая вода.
– Ля, ля! – запела она пронзительным голосом. – Напиток для царицы! Пятьдесят капель этой водички, пропущенной через прелестные губки, отомстят за тебя Клеопатре, о Гармахис! Как хотела бы я быть там, чтобы видеть гибель губительницы! Ля! Ля! На это, должно быть, приятно посмотреть!
– Месть – это стрела, которая часто падает в голову стрелка! – отвечал я, вспомнив слова Хармионы.