Часть I Приготовление Гармахиса VII — Клеопатра — Генри Хаггард
Пробуждение Гармахиса. – Церемония его коронования фараоном Верхнего и Нижнего Египта. – Жертвоприношение нового фараона
Очнулся я на каменном полу святилища Изиды, в Абуфисе. Около меня стоял жрец с лампадой в руке. Он склонился надо мной, всматриваясь в мое лицо.
– Этот день – день твоего нового рождения, и ты жив и видишь его, Гармахис. Благодарение богам! Встань, царственный Гармахис, и не говори мне ничего, что произошло с тобой! Восстань, возлюбленный священной матерью! Иди, прошедший сквозь пламя, познавший, что лежит за мраком, иди, новорожденный!
Я встал, шатаясь, и пошел за ним; выйдя из темноты храма с потрясенной душой, я жадно вдохнул чистый утренний воздух, затем прошел в свою комнату и заснул. Ни одно сновидение не смутило моего сна.
Никто, даже отец не спрашивал меня о том, что я видел ночью и как я приобщился богам. После этого я усердно предавался поклонению матери Изиды и изучению тех таинств, к которым я имел ключ теперь. Кроме того, я изучал государственную политику, так как много великих людей – наших сторонников – тайно приходили ко мне со всех частей Египта и много говорили о ненависти народа к царице Клеопатре и о других вещах.
Близилась решительная минута. Прошло три месяца и десять дней с той ночи, когда я, сбросив телесную оболочку, был перенесен на лоно Изиды, которой угодно было, чтобы я по обычным обрядам в глубокой тайне призван был на трон Верхнего и Нижнего Египта. Когда настала священная минута, со всего Египта собрались великие мужи в виде жрецов, пилигримов, нищих. Между ними находился и мой дядя Сепа, переодетый доктором, стремящийся сдержать свой могучий голос, выдававший его. Я узнал его, встретив однажды на берегах канала, где гулял. Я узнал сейчас же, хотя было темно и большой капюшон, по обычаю докторов накинутый на голову, наполовину скрывал его лицо.
– Чума на тебя! – вскричал он, когда я назвал его по имени. – Может ли человек хотя на один час перестать быть самим собой? Сколько я мучился, чтобы научиться играть роль доктора, а ты узнал меня даже в темноте!
Потом по обыкновению громко он рассказал мне, что путешествовал пешком, чтобы избежать шпионов, скрывающихся по берегам реки. Он добавил, что вернется по воде, переодевшись иначе, так как, одевшись доктором, он вынужден разыгрывать доктора, ничего не понимая в медицине. «Наверное, между Анну и Абуфисом многие пострадали от моего лечения»[14]. И он громко захохотал, обняв меня, забывая свою роль. Сепа был слишком прямой и сердечный человек, чтобы играть роль, и хотел войти в Абуфис, держа меня за руку.
Наконец все были в сборе. Наступила ночь. Ворота храма заперли. В храме находились тридцать семь мужей, мой отец, великий жрец Аменемхат, старый жрец, который ввел меня в храм Изиды, старуха Атуа, которая согласно древнему обычаю должна была приготовить меня к помазанью, и пятеро других жрецов, поклявшихся хранить все это в тайне. Все они собрались во втором зале большого храма; я остался один, одетый в белое одеяние, в переходах, которые носят имена семидесяти древних царей, живших прежде божественного Сети.
Кругом была темнота, потом мой отец, Аменемхат, вошел, неся лампаду, и, склонившись низко передо мной, повел меня за руку в большой зал. Там и сям в темноте зала, между огромными колоннами, горели огни, озарявшие скульптурные изображения на стенах и длинные одеяния тридцати семи сановников, жрецов, князей, молчаливо сидевших в разных креслах в ожидании моего прихода. Перед ними, задом к семи святилищам, стоял трон, окруженный жрецами, державшими священные реликвии и знамена. Когда я вступил в мрачное святое место, все присутствовавшие поднялись и молча поклонились мне. Отец мой ввел меня на ступени трона, тихо велел мне стать тут и сказал:
– Сановники, жрецы и князья древних родов страны Кеми! Благородные мужи Верхней и Нижней Страны, собравшиеся на мой зов сюда, выслушайте меня! Я представляю вам князя Гармахиса, по праву потомка царственной крови древних фараонов нашей несчастной страны, Гармахиса, жреца таинств божественной Изиды, владыки таинств, наследственного жреца пирамид Мемфиса, наученного торжественным обычаям священного Озириса! Есть ли между нами кто-либо, кто может возразить против происхождения его от царственной крови?
Он замолчал. Мой дядя Сепа, поднявшись с кресла, сказал:
– Мы рассмотрели списки. В нем подлинно течет царственная кровь, его происхождение истинно!
– Есть ли кто-либо среди вас, – продолжал мой отец, – кто может отрицать, что царственный Гармахис по изволению богов приобщился матери Изиде, узнал священный путь к Озирису, допущен быть наследственным жрецом пирамид при Мемфисе и храмов при пирамидах?
Тогда встал старый жрец, мой проводник в святилище Изиды, и сказал:
– Никого нет, о Аменемхат! Я знаю это сам!
Еще раз мой отец повторил:
– Найдется ли кто между вами, кто мог бы возразить, что царственный Гармахис по злобе сердца или по нечистоте жизни, по лживости или порочности недостоин принять корону фараона всей страны?
Тогда встал пожилой князь из Мемфиса и ответил:
– Мы исследовали все это, и никто не может отрицать его достоинств!
– Хорошо, – сказал мой отец, – в князе Гармахисе не имеется недостатков, как в священном семени Нект-Небфа Озирийского. Пусть же старая женщина Атуа расскажет всем присутствующим о том, что произошло в час смерти моей жены, которая, исполнившись духа, пророчествовала о Гармахисе!
Тогда старая Атуа отделилась от тени колонн и важно рассказала все, что знала.
– Вы слышали, – сказал мой отец, – верите ли вы, что через мою жену говорил божественный голос?
– Верим все! – был общий ответ.
Снова встал мой дядя Сепа и сказал:
– Царственный Гармахис, ты слышишь? Знай же, что мы собрались здесь короновать тебя фараоном Верхнего и Нижнего Египта: святой отец Аменемхат отказывается от своих прав в твою пользу. Нам не придется совершать это со всей приличествующей пышностью и церемониями, так как мы должны сохранить в строжайшей тайне ради сбережения нашей жизни, хотя это дело дороже для нас самой жизни. Все же мы совершим твое коронование с достоинством и согласно древним обычаям, как только позволяют обстоятельства. Узнай же, в чем дело, и, узнавши, если ум твой не имеет препятствий, воссядь на трон фараонов и принеси присягу! Давно и долго стонет страна Кеми под тяжелым игом греков и трепещет при виде римских копий. Давно уже оскверняется наша древняя вера, а народ томится под властью иноземцев! Мы верим, что час освобождения настал, и торжественным голосом всего Египта и древних египетских богов, с которыми ты связан крепкими узами, взываем к тебе, князь: «Будь мечом нашего освободителя!» Слушай же! Двадцать тысяч верных и храбрых мужей ждут твоего слова и по твоему знаку встанут как один человек, чтобы избить греков, и из крови и тел их построить тебе трон на земле Кеми, прочнее и крепче древних пирамид, такой престол, чтобы далеко отбросить все римские легионы! Сигналом восстания будет смерть смелой развратницы Клеопатры. Ты должен позаботиться об ее смерти и ее кровью будешь помазан на царственном троне Египта. Можешь ли ты отказаться, наша надежда? Разве твое сердце не полно священной любви к родине? Можешь ли ты отнять от уст Египта чашу свободы или заставить пить горький напиток рабства? Твоя задача велика. Она может не удаться, и ты поплатишься тогда твоей жизнью, как мы. Но что из этого, Гармахис? Разве жизнь так уж сладка? Разве мы уж так дорожим каменистым ложем земли? Разве горечи и печали земли не ничтожны? Неужели мы дышим таким божественным воздухом, что побоимся взглянуть в лицо смерти? Что есть у нас на земле, кроме надежды и воспоминаний? Что видим мы, кроме теней? Разве побоимся с чистыми руками идти туда, где исполнение всего, где воспоминание теряется в собственном источнике и тени исчезают во всепроникающем свете? О Гармахис, истинно блажен тот человек, кто венчает свою жизнь пышным венцом славы! Смерть протягивает всему живущему свои мрачные цветы мака, и счастлив тот, кто сумеет внести эти цветы в свой венец славы! Какая смерть лучше для человека, чем смерть за свободу своей родины, за ее права, чтобы родная страна могла встать лицом к небу и, испустив клич свободы, снова облачилась в броню силы, растоптала ногами иго рабства, земных тиранов, наложивших печать неволи на ее чело? Кеми призывает тебя, Гармахис! Иди, иди, Освободитель, подобно Хору, спустись с неба, разбей цепи рабства, рассей врагов и царствуй на троне фараонов!
– Довольно, довольно! – вскричал я, и долгий ропот одобрения послышался у колонн и массивных стен. – Довольно! Разве нужно так заклинать меня? Если б я имел не одну, а сто жизней, я с радостью отдал бы их за Египет!
– Хорошо сказано, хорошо! – подхватил Сепа. – Теперь иди с этой женщиной, чтобы она омыла твои руки, перед тем как они коснутся священных эмблем, и помазала твое чело, прежде чем оно украсится диадемой!
Я пошел в отдельную комнату с Атуей. Там она, бормоча молитвы, налила мне на руки чистой воды над золотой чашей и, обмакнув в масло кусочек сукна, помазала им мое чело.
– О счастливый Египет! – бормотала при этом старуха. – Счастливый князь, будущий правитель Египта! О царственный юноша! Слишком царственный, чтобы быть жрецом, так, наверное, будут думать многие прекрасные женщины! Может быть, для тебя и изменят жреческий закон, иначе как же продолжится твой род фараонов? Как счастлива я, вынянчившая тебя, отдавшая мою плоть и кровь ради твоего спасения! О царственный красавец, Гармахис, родившийся для роскоши, счастья и любви!
– Перестань, перестань! – прервал я ее болтовню, которая раздражала меня. – Не называй меня счастливым, пока не узнаешь, как я кончу, и никогда не говори мне о любви; с любовью нераздельна печаль, мой путь иной и лучший!
– Ай-ай, как ты говоришь! Но и радость приходит с любовью! Не говори легко о любви, мой царь, ведь ты сам произошел от любви. Ля! Ля! Но это всегда так бывает! «Гуси, распустив крылья, смеются над крокодилами, – говорят в Александрии, – а когда гуси спят в воде, смеются крокодилы!» Пожалуй, женщины похожи на прекрасных крокодилов! Люди поклоняются крокодилам в Антрибисе – он называется теперь Крокодилополисом. Не правда ли? Люди поклоняются также женщинам во всем мире. Ля! Как вертится мой язык! А ты сейчас будешь коронован фараоном! Разве я не предсказала это? Ну, теперь ты чист, властитель двойной короны. Иди же!
Я вышел из комнаты со старухой, безумная болтовня которой звенела в моих ушах, хотя в ее безумии заключалось зерно мудрости.
Когда я вошел, сановники встали и снова поклонились мне. Тогда мой отец, не медля, подошел ко мне и дал мне в руки золотое изображение божественной Ма, богини истины, золотые изображения ковчегов бога Амега-Ра, божественных Моут и Кон и торжественно произнес:
– Клянешься ли ты живым величием Ма, величием Амега-Ра, Моут и Кон?
– Клянусь! – ответил я.
– Клянешься ли ты священной страной Кеми, священной водой Сигора, храмами богов и вечными пирамидами?
– Клянусь!
– Помни об ужасном наказании, которое постигнет тебя, если ты нарушишь клятву! Клянись, что будешь править Египтом согласно древним законам, что будешь оберегать поклонение богам, будешь справедлив, не будешь угнетать народ, что не изменишь ему, не будешь заключать союза с римлянами или греками, что выбросишь иноземных идолов и посвятишь всю свою жизнь свободе и счастью страны Кеми!
– Клянусь!
– Хорошо. Взойди на трон, чтобы я мог назвать тебя фараоном в присутствии твоих подданных!
Я взошел на трон. Подножием его был сфинкс, а балдахином – распростертые крылья бога Ма.
Аменемхат подошел ближе и возложил пшент[15] на мое чело, двойную корону на мою голову и царское одеяние на мои плечи. В руках я держал скипетр и бич.
– Царственный Гармахис, – вскричал он, – этими знаками я, великий жрец храма Ра-Мен-Ма в Абуфисе, короную тебя фараоном Верхнего и Нижнего Египта! Царствуй и благоденствуй, о надежда Кеми!
– Царствуй и благоденствуй, о фараон! – как эхо повторили все присутствующие, склоняясь передо мной.
Один за другим они принесли мне присягу и дали клятву. Потом отец взял меня за руку и в торжественной процессии повел меня в каждое из семи святилищ в храме Ра-Мен-Ма. Я приносил жертву, курил фимиам и священнодействовал как жрец. В царском одеянии я принес жертву в храме Хора, Изиды, Озириса, в храме Амен-Ра, в храме Пта, пока не достиг храма Царской комнаты, где уже мне как божественному фараону были принесены жертвы. Потом все ушли, оставив меня одного; теперь я был уже царем Египта.