Предисловие Аллана Квотермейна — Сокровище озера — Генри Хаггард
Дописав сию книгу до конца, я вспомнил, что совсем забыл упомянуть, когда мне впервые пришло в голову отправиться в землю народа дабанда, к священному озеру Моун, на чьих берегах – или, если быть точным, невдалеке от его берегов – я нашел приют. А посему исправляю сейчас это упущение.
Есть в провинции Наталь один монастырь, куда я время от времени наведывался. Среди достойной братии там жил весьма ученый монах, ныне ушедший, как говорят зулусы. Наши взгляды во многом расходились, но я имел честь пользоваться его доверием и, смею заметить, дружеским расположением. Брат Амвросий, швед по рождению, стал называться так, приняв постриг, а настоящего имени его я не знаю. Несостоявшийся археолог и этнограф, он не свернул со святого пути, но сумел совместить недюжинные познания в этих науках с необычайным благочестием. Так, например, этот человек слыл крупнейшим знатоком бушменской росписи среди всех, кого я только встречал, и был гораздо более меня самого сведущ в истории, религиозных верованиях, нравах и обычаях обитателей Восточной, Центральной и в особенности Южной Африки. И поскольку наши пристрастия в различных областях знаний совпадали, мы с этим монахом регулярно переписывались, ибо не всегда имели возможность встретиться и поговорить лично.
Одно такое весьма содержательное письмо брат Амвросий прислал мне много лет назад из Мозамбика, куда его направили в качестве миссионера. Я до сих пор храню сие послание. И дабы быть точным, процитирую некоторые места из него.
Вот что писал мне монах:
Ныне я нахожусь на острове, куда прибыл по просьбе человека, освободившегося из неволи. Он призвал меня, поскольку один только я мог совершить обряд крещения и позаботиться о больном в его последний час. За это время подопечный поведал мне немало секретов. Петр, каковое имя он принял, ибо вошел в лоно христианской Церкви в день памяти означенного святого, отличался весьма примечательной наружностью. Весь облик и телосложение выдавали в нем араба, а родной язык его являл собой довольно устаревшее арабское наречие. При этом глаза у него были большие и круглые, совсем как у совы (он наверняка хорошо видел в темноте), а на красивом, с правильными чертами лице неизменно лежал отпечаток грусти. Полагаю, меланхолия вообще свойственна его народу.
Петр поведал мне, что принадлежит к немногочисленному племени, живущему в тени гор Руга, вблизи от крупного озера, названия коего я не знаю. Горы сии отстоят недалеко от непроходимой местности, расположенной по берегам одного из притоков реки Конго. Само поселение, как я понял, располагается в глубокой долине, окруженной скалами. Посредине в обрамлении леса лежит обширное озеро, которое у соплеменников Петра считается священным. В ответ на мои расспросы он объяснил, что там, на острове, живет жрица – обладающая магическими способностями красавица, которая считается тенью некоей богини. Она изрекает пророчества и раздает благословения своим подданным. Ей также приписывают способность вызывать дождь и избавлять их народ от всевозможных напастей. С этой женщиной у аборигенов связана масса легенд, настолько абсурдных, что мне даже жалко тратить время на их пересказ. Так, например, ее саму вместе с мужем, вождем племени, в определенном возрасте якобы приносят в жертву. И тогда место ее занимает другая – по слухам, дочь прежней жрицы.
Петр поведал мне еще кое-что, и это, уверен, заинтересует Вас, мой дорогой друг. Хоть я и очень занят, но, разумеется, поспешил написать это письмо, главным образом дабы изложить суеверия и легенды, что бы они там ни значили, пока все еще свежо в моей памяти. Мы с Вами частенько беседовали о всевозможных африканских загадках, включая табу. Так вот, этот человек поведал мне о таких формах запретов, о каких я и не слыхивал. Только представьте, вся дичь для членов его племени считается табу, и никто не смеет охотиться на диких зверей и есть их. Судя по всему, они там все поголовно вегетарианцы, хотя порой и вносят разнообразие в режим питания, употребляя мясо козы или коровы, коих разводят во множестве. Но и это еще не все. Петр уверял, что его соплеменники якобы живут бок о бок с дикими зверями и умеют управлять ими точно так же, как мы – собаками, лошадьми и другими домашними животными. Якобы они запросто отсылают лесных тварей прочь и призывают обратно, куда бы те ни скрылись, заставляют выполнять любые команды и даже могут натравить их, на кого захотят.
Я допытывался у Петра, в чем причина такой поразительной власти его соплеменников над дикой природой (откровенно говоря, мне это кажется совершенно неправдоподобным), но в ответ он лишь твердил о жрецах, исповедующих пифагорейское учение о переселении душ. Позволю себе заметить, что это весьма популярная в Африке теория, в особенности если имеешь дело с местными вождями-узурпаторами. Изволите ли видеть, Квотермейн, эти дикари полагают, что когда душа покидает тело человека, то она переселяется в дикого зверя. Ну а поскольку он, в известном смысле, остается для людей родичем, то и удостаивается с их стороны почитания и поклонения.
Несколько странно слышать из уст современного уроженца Африки о подобных языческих суевериях, и я бы очень удивился, имей его россказни под собой хоть малейшее основание. Маловероятно, что Петр поведал мне правду, но все ж таки, друг мой, если Вам вдруг представится случай, постарайтесь сами во всем разобраться. Ведь мы оба ищем на обширных просторах Африки следы осколков древних цивилизаций и верований, подобных вавилонской астрологии и пантеону богов Древнего Египта.
Далее в письме говорилось о кончине Петра, а затем брат Амвросий описывал найденный им где-то на Восточном побережье образчик резного орнамента, выполненного, по его мнению, в далеком прошлом бушменами. Хотя нет ни малейших доказательств того, что они могли забраться так далеко на север.
Странная история, рассказанная брату Амвросию умирающим Петром, не выходила у меня из головы. В конце концов именно она побудила меня отправиться в путешествие, каковое я и описал на страницах этой книги.
Перечитывая теперь эту расширенную версию своего дневника, который я вел в то время, я засомневался, удалось ли мне в полной мере передать чувство суеверного страха, глубоко укоренившееся в сердцах народа дабанда и создавшее в их стране совершенно особенную атмосферу. Полагаю, что, если бы мне пришлось задержаться там дольше, я наверняка бы лишился рассудка. Немудрено, что мои нервы расшатались, ибо я оказался в довольно унизительном положении: меня использовали там как своего рода живой амулет, окружив завесой тайн и ничего толком не объясняя, – для язычников-африканцев это в порядке вещей.
Хочу заметить также, что, взвесив впоследствии все факты, я убедился, что Ханс был прав, какие бы доводы ни приводили старый Кумпана и прочие; на самом деле они решили вернуть Кенеку в землю Моун, чтобы подвергнуть его каре за богохульство, совершенное в молодости. Сдается мне, дабанда жаждали мести и, пока он был жив, окруженная тайной жрица, которую именовали Тенью или Сокровищем озера, просто не могла выбрать себе другого мужа – а ведь именно этого и добивались жрецы и члены Совета.
И последнее. Полагаю, кое-кто из читателей может спросить, почему я не указал точные координаты земли Моун и одноименного священного озера. Смешно, право слово. Если вы задаетесь этим вопросом, то внимательно перечтите прощальное письмо Аркла, и сами все поймете. Ведь Кумпана недвусмысленно дал мне понять, что если я хоть одному белому человеку расскажу, где они находятся (или же объясню, как туда добраться), то нас с Хансом ждут большие неприятности. Не то чтобы я так уж испугался старого колдуна, но, с другой стороны, кто их разберет, на что они там способны: я имел возможность на своем личном опыте убедиться в таинственном могуществе жрецов дабанда. Как говорится, береженого и Бог бережет, а потому я счел благоразумным не проливать свет на этот вопрос, во всяком случае пока.