Гимназисты
Глава XIV. Волнения восьмиклассников

Длинный, огромный двухсветный актовый зал был приготовлен к приему почетных посетителей.

Ждали попечителя учебного округа и какого-то сановника-старичка из высших придворных сфер, игравшего немаловажную роль в педагогическом мире.

Начальство из сил выбилось, стараясь придать надлежащий вид гимназистам. Это был первый актовый экзамен на аттестат зрелости, после целого ряда которых вчерашний ученик прощался навсегда со своей alma-mater и делался вполне самостоятельным лицом в студенческой фуражке.

Выпускные экзамены начались с истории. В программе стояли все четыре курса этого предмета, то есть: древняя, средняя, новая и русская истории, пройденные уже вкратце за все учебные гимназические годы. Теперь же в восьмом и последнем классе ее "пережевывали", по выражению преподавателя Лучинского, внове, но только уже вполне обстоятельно и распространенно.

К истории относились недурно. Самого Лучинского терпели, хоть чуть ли не открыто называли "Гномом" и "ископаемым" за маленький рост и несколько неопрятную внешность. Зато хронологию не выносили буквально, а на хронологию особенно и налегали на актовых экзаменах экзаменаторы. Немудрено поэтому, что сердца нечестивых ариан ёкали и били тревогу.

В актовом зале грозно возвышался стол, покрытый красным сукном. Вокруг него как бы робко толпились стулья, дальше чернели парты, принесенные из классов и заранее приготовленные для письменного русского экзамена, следовавшего после истории на другой же день.

Подтянутые, чистенькие, гладенькие ариане в мундирах, туго застегнутые на все пуговицы, глухо суетились и волновались, собираясь в группы:

- Ни аза годов не знаю! - торжественно объявил мрачный Комаровский, огромными шагами измеряя зал.

- Ну?

- Ей-ей! Забодают... Как пить дать, забодают...

- Срежет! - лаконическим звуком проронил Самсон.

- А я всю ночь, господа, не ложился, - неожиданно заявил хорошенький, похожий на барышню Гудзинский.

- А ты не хвались! Зазубрил небось... Рад! - огрызнулся на него Комаровский, не терпевший почему-то вертлявого Стася.

- Нисколько не рад! Чего вы лаетесь! - обиженно своим тоненьким голоском пропищал тот.

- Chere Marie! Наплюве на него, je vous prie! Он не стоит вашего мизинчика! - произнес, дурачась, Гремушин.

- Господа! - растерянно хватал всех за рукава Ватрушин, своими добрыми близорукими глазами и кивая по привычке направо и налево, - кто вел вторую пуническую войну, не помните ли? Из головы выскочило совсем.

- Кто-нибудь да вел, а шут его знает, кто... Береги свое здоровье, Кисточка, - послышался чей-то дурашливый голос.

Появился Соврадзе, весь благоухающий пачули, как именинник, и сверкая белыми, как кипень, зубами, заявил, что он "средней" ни в зуб толкнуть не знает.

- Ничего, вывезем, я суфлировать буду, так что небу станет жарко, - утешал его Гремушин.

- Вот чэловэк! А попечитель?

- И ему станет жарко! И он выйдет проветриться! - сострил кто-то.

Захохотали. Купидон, тоже особенно гладенький и прилизанный ради торжественного дня сегодня, как из-под земли вырос посреди гимназистов...

- Тише, господа-с! Прошу вас... Я записывать буду, - нервно зазвенел его голос.

- Нет, уж дудки теперь... Записывать нельзя. Мы сами скоро записывать станем! - послышались возмущенные голоса.

- He грубите-с! - растерялся наставник и вдруг выпучил глаза на Соврадзе.

- Господин Соврадзе... что-с с вами?

- Как что? - захлопал глазами армянин.

- Пахнете-с!..

- Это нэчего, душя моя... Привыйкайте... Это даже очэн прекрасно, когда от чэловэка дух хороший ыдет... Его высокопревосходительство очэн одобрять будэт... У них даже кучера при дворе душатся. Честное слово говорю, верно!

И незаметно юркнул за спины других. Неожиданно бурей влетел в зал общий любимец и баловень Каменский.

- Гг. будущие студенты! Слушайте! Необычайное происшествие! Неожиданное известие! Два известия! Ликуйте и плачьте, о ариане! За нечестие ваше да воздастся вам! - орал Миша, взгромоздившись на кресло, приготовленное для редкого посетителя в самом центре красного стола.

Ариане всколыхнулись и вмиг тесною густой толпой окружили Мишу Каменского.

- Слушайте, головорезы, - повысил он и без того свой звонкий тенор, - во-первых, гадюка исчезла.

- Кто? Куда? - так и застонало стоном кругом.

- Ренке ушел... Вчера днем присылал за бумагами. Письмо накатал, шельмец, какое... "Не нахожу мол, нужным оканчивать курс там, где оцениваются успехи каких-то жалких зубрил". Это он в твой огород, Юрочкин, - внезапно обернулся Миша к Радину, вспыхнувшему до корней волос, - а его, мол, превосходительство Нэда фон Ренке, Трэреренки, не ценят не в грош. И закатился, аки солнце в час вечерний... А за бумагами лакеуса прислал. Ей-Богу!

- Фи-гу-ра! Тоже с норовом!

- Ну, и шут с ним!

- Забодай его козел рогами!

- Дрянцо! - Послышались со всех сторон нетерпеливые, задорные голоса.

- Ну, а еще что? Говори, Мишка!

- А вторая новость еще почище будет! На помощь экзаменаторам, в число ассистентов Шавку назначили!

- О-о! - Стоном вырвалось из сорока молодых грудей. Насколько уход Ренке из гимназии за полтора месяца до выпуска не произвел впечатления, настолько появление на сегодняшнем экзамене Собачкина произвело полную сенсацию. Ариане приуныли. Некоторые были близки к отчаянию.

- Нда, вот так штука! - зазвенели нервные голоса.

- Видал миндал!

- Он тебе качанье-то припомнит!

- Думать надо!

- Синяки еще, чай, не прошли!

- Зарежет.

- Без ножа зарежет, что и говорить! - Наивный, розовый и пухлый, как сайка, Талин перебегал от одного восьмиклассника к другому и, страшно пуча свои рыбьи глаза, чуть не плача говорил:

- Ведь теперь, чего доброго, и университет насмарку! а?

- Попочка! Закройте ваш клювик... He расточайте перлы вашего остроумия! Наклейте пластырь на губку, душечка, цыпленочек вы мой! - подкатился к нему Миша, и тут же, увидя Радина, шепнул ему, лукаво подмигивая на рукав своего парадного мундира:

- У меня тут шпаргалка вшита... Первый сорт! Сестра на резинке вделала... Всю ночь хронологию в нее вкатывал... Здорово, брат!

- He попадись только, Попочка! - предупредил Юрий.

- Ну, вот! Я не Талин. Это он только способен влопаться, как баран, в лужу...

В стороне от других сидел Флуг и, запустив руки в свою характерную еврейскую шевелюру, повторял наскоро русскую хронологию. Ему надо было ответить на "пять" во что бы то ни стало.

Около десяти стало стекаться начальство в зал. Первым появился Луканька. Он нес сегодня свои седые баки как-то особенно торжественно и важно.

Вошел, быстро кивнул гимназистам, быстрым взором окинул стол и вдруг, кисло усмехнувшись, поднял голову и стал нюхать воздух. Потом подошел к группе ариан. Ему попалась как раз первою сияющая фигура Соврадзе, надушенная пачули до тошноты.

- Г. Соврадзе! Вы, душенька, кажется, аптекарский магазин ограбили? - произнес обычным своим брезгливым голосом инспектор.

- Зачэм ограбил? Ничэго не ограбил! - обиделся злополучный "мурза", - за свои дэнги купил... Тридцать пять копеек за лот платыл.

- Ради Бога, выйдите вы на улицу, проветриться! - взмолился Ирод, - ведь его высокопревосходительству может дурно сделаться от ваших духов.

- От хорроших духов нэ может дурно сделаться, - упрямо твердил Соврадзе, однако проветриться вышел и, вернувшись через пять минут обратно, взволнованно крикнул еще с порога:

- Оны ыдут!

И козелком запрыгал до своей парты.

Ариане встрепенулись и, как стая птиц, вспорхнули и разместились вмиг по своим местам. Все стихло, как по мановению волшебной палочки, в огромном актовом зале.

"Они", действительно, вошли, важные, спокойные, как и подобает быть начальству.

Вошли... Огромный Самсон прочел молитву своим громовым басом. Стулья задвигались. И экзамен начался.