Тасино горе
Глава XII. Это была кошка! - Добрый гений
-- Ах! -- вторил Тасе чей-то незнакомый крик со стороны окошечка.
И вмиг послышалось чирканье спички. Окно осветилось, осветилась и каморка.
Тася, вся замирая от страха, открыла глаза и... Громко расхохоталась. Напугавшие ее так светящиеся точки оказывались двумя ярко горящими глазами замечательно красивой рыжей кошечки. Кошка была преласковая. Она терлась о колени Таси и заглядывала ей в лицо, умильно помахивая своим желто-бурым хвостиком.
A в окошко, теперь освещенное ярким огнем свечи, смотрела белокурая головка девочки с большими ласковыми глазами и двумя туго заплетенными косичками по плечам.
Появление белокурой головки так удивило Тасю, что она мигом забыла и про рыжую кошку, и про недавние страхи.
-- Как ты сюда попала? -- с удивлением спрашивала она белокурую незнакомку.
-- Очень просто. Я встала на сундук, где хранятся платья m-lle Орлик, потом на стул и дотянулась до окошка. Мне стало жаль тебя, я и пришла навестить тебя и успокоить. Ты, должно быть, боишься темноты.
-- Кто ты? -- снова спросила Тася, которой сразу понравилось открытое, симпатичное личико девочки.
-- Я Дуся.
-- Кто?
-- Дуся, Евдокия. Девочки меня так прозвали. Они любят меня.
-- Твои девочки злючки. Я их терпеть не могу, твоих девочек! -- снова вспыхнула Тася.
-- Нет, девочки добрые, -- убежденно и спокойно подтвердила Дуся. -- Ты верно злая сама, если считаешь злыми других. Увидишь, какие они добрые. Ярышка извиняется перед тобой, за то что отнимала y тебя шляпу, и просит передать тебе, чтобы ты не беспокоилась, что сделала ей больно.
-- Я и не беспокоюсь...
-- Вот ты какая! -- и белокурая девочка изумленно вытаращила глаза, как бы разглядывая Тасю, потом, словно спохватившись, сказала: -- Красавица прислала тебе пирожное.
-- Кто прислал?
-- Маргарита. Самая красивая и самая большая из всех девочек. Вот она и прислала тебе сладенького. Только я откусила кусочек: хотела узнать, из чего оно сделано. Ты не сердишься?
-- Нет. Ты славная! Ты не знаешь, скоро выпустят меня отсюда?
-- Нет, не скоро. Ты верно проведешь ночь в карцере. У нас всегда запирают на ночь девочек, которые не умеют быть добрыми. Меня ни разу не запирали, a Ярышку много раз. Она самая большая шалунья из всего пансиона.
-- Но я боюсь оставаться в карцере на ночь! -- закричала сердитым голосом Тася.
-- Почему ты так кричишь? Разве я глухая? -- удивилась Дуся. -- Ты кричи нашей кухарке: она плохо слышит, ей надуло в уши после бани. A мне не надуло, и я хорошо слышу, -- спокойно пояснила белокурая Дуся и, помолчав немного, добавила снова: -- так ты боишься? Господин Орлик говорит, что боятся только люди с нечистой совестью. A знаешь, -- снова, после минутного молчания, проговорила она, -- я приду к тебе ночевать, хочешь?
-- Да ведь тебе достанется.
-- Нет. Меня очень любят и Василий Андреевич, и Анна Андреевна. Меня никогда не бранят. Верно оттого, что я сиротка.
-- Ты сиротка? -- удивилась Тася.
-- Да, Я тебе все расскажу, когда мы уляжемся. Только надо выпустить Милку. A то она будет мяукать и разбудит весь дом.
И с этими словами голова и свечка исчезли в окошке, и на минуту в каморке водворилась прежняя темнота. Через секунду, однако, свет снова появился, за дверью щелкнула задвижка, и на пороге, освещенная мерцающим светом свечи, появилась белокурая головка Дуси. Она казалась очень худеньким и маленьким созданием с прозрачно-болезненным личиком и не детски серьезными глазками, которые смотрели так открыто и прямо, что, глядя в эти глаза, самый отъявленный лгунишка не посмел бы солгать.
-- Ну, вот и я! -- произнесла худенькая девочка. -- Вдвоем не будет страшно здесь в карцере. Только Милку выгони. Пошла вон, Милка! -- замахала она рукой на кошку.
Последняя с недовольным мяуканьем, выгибая кольцом свою красивую, полосатую спину, выскользнула из комнаты.
-- Ну, ложись же. Ты к стенке, a я с краю, чтобы успеть утром вскочить и убежать на случай, если Сова или Сушка зайдут сюда.
-- Кто? -- изумилась Тася.
-- Сова -- это Настасья Аполлоновна, надзирательница. Сушка -- сестра господин Орлика, Анна Андреевна. У нас y всех здесь прозвища. Только меня Дусей называют. A y остальных девочек y всех названия. Самая старшая, Маргарита Вронская -- Красавица. Вторая, Степанида Иванова -- графиня Стэлла, ее прозвали так в насмешку. Она очень важничает перед всеми нами. Горбатенькая Вавилова -- Карлуша. Ты видела несчастную девочку с горбом? Так вот она Карлуша. Машенька Степанович -- Гусыня. Она очень глупенькая. Немку Лизу Берг зовут Птичкой. Она все поет целый день. Фиму Ярош -- Ярышкой. Потом идет Малютка -- Нина Рузой. Потом двух близнецов, сестер Нагибиных, Анночку и Софочку, зовут Зайкой и Лиской, потому что одна такая беленькая, как зайчик, a y другой остренькое личико, как y лисички. Маруся Васильева -- Коташка или Котик, и, наконец, мы зовем черненькую Галю Каховскую -- Пчелкой. Вот тебе и весь пансион. У нас славные девочки. Только графиня Стэлла чуточку заносчивая, Гусыня -- глупенькая, Карлуша -- злючка немножко, да Ярышка -- проказница невозможная, и хохлушка с Коташкой также, а в общем все очень хорошие.
-- A господин Орлик и его сестра?
-- Они очень строги, но справедливые. Сова сердитая. Только если с ней вежливы, то и она не сердится никогда.
-- A ты давно в пансионе?
-- Давно. Раньше всех. Меня привезли сюда совсем маленькой, я и не помню даже когда. Сюда ведь не только для ученья возят, но и для исправления и воспитания сироток. Например, вот Гусыню сюда привезли от лени отучить. Ее из гимназии за лень исключили. Пансион господин Орлика отчасти и исправительное заведение.
-- Я знаю! -- процедила Тася сквозь зубы и густо покраснела в своем уголке.
-- Ах, да, я тебе пирожное принесла. От Красавицы. Ешь.
Тася взяла пирожное и в два приема съела его. Дуся удивленно смотрела на нее, пока она ела.
-- Что ты? -- спросила Тася.
-- Нет, ничего. Я думала, что ты со мной поделишься. Я всегда делюсь.
Тася промычала что-то и отвернулась к стене, оставив очень мало места для своей соседки. Но Дуся нимало не смутилась этим. Она была очень нетребовательная девочка. Дуся потушила свечку и примостилась, свернувшись клубочком, в углу постели.
Через несколько минут обе девочки, и беленькая Дуся, и порядочно измученная долгим путем и слезами Тася, крепко уснули, каждая на своем уголке.