Как пел Хоранд Песня о Кудруне

Случилось раз вечером, что отважный витязь Дании стал петь и пел так, что очаровал всех людей и даже заставил умолкнуть птиц. С удовольствием слушал его король со своими воинами; с удовольствием слушала его и королева: песня его доносилась до нее через окно в то время, как сидела она на зубчатой крепостной стене.

— Что я слышу? — воскликнула прекрасная Хильда. — До ушей моих доносится песня, лучшая в мире. Ах, дай–то Бог, чтобы мои придворные умели так петь!

Она приказала привести к себе того, кто так хорошо пел. При появлении рыцаря она горячо благодарила его за то, что так приятно провела вечер. Дамы, бывшие с Хильдой, приняли воина столь же радушно.

— Пропой нам ту песню, что пел ты сегодня вечером, — сказала королева, — поднеси мне вместо подарка свои песни и пой мне их каждый вечер: за то получишь ты от меня щедрую награду.

— Госпожа, если желаешь, я буду петь тебе такие песни, что каждый, кто ни услышит мое пение, найдет

в нем облегчение скорби и позабудет свое горе. — С этими словами он ушел.

Когда миновала ночь и наступило утро, Хоранд начал петь, и от его сладостной песни умолкли птицы, распевавшие в кустах; недолго улежали в постелях люди. Чем громче и выше, тем лучше звучала его песня. Услыхал его и сам Хаген. Был он в это время у своей жены и вместе вышли они из покоя на зубчатые стены. Много было слушателей у заезжего гостя, слушала его и сама молодая королевна. Три песни пропел Хоранд одну за другою, и никому не показались они длинны.
Когда он кончил, молодая королевна поспешно оделась и послала за своим отцом. Пришел к ней король, и королевна, нежно ласкаясь к нему, стала просить его, чтобы приказал он певцу еще петь у них при дворе.

— Милая дочь моя, — отвечал ей король, — если бы согласился он пропеть для тебя сегодня вечером, я охотно дал бы ему за это тысячу фунтов, но это такие почтенные гости, что мы не можем заставлять их петь словно простых шпильманов.

Хоранд же хитрый так старался, что, казалось, никогда еще не певал он так по–рыцарски: его песня западала прямо в сердце, и никто не мог оторваться от нее душой; останавливались звери в лесах, змеи замирали в траве, забывали плыть рыбы в водах — все наслаждались его искусством. Никакая песня его не казалась длинной — ради нее забывали даже церковное пение.

Молодая девушка стала просить хоть тайно провести его в ее покои, чтобы не знали о том ни отец ее, ни мать. Услужил ей один из ее камергеров и получил за то щедрую награду: дала она ему двенадцать дорогих тяжелых запястий из светлого красного золота. Вечером привел он искусного певца в ее покои. Обрадовался певец: ради нее приехал он сюда из дальних стран и искусством своим стяжал он ее благосклонность. Королевна приказала камергеру своему стать у входа в дом, чтобы никто не мог войти к ней: хотела она вдосталь насладиться пением. В покоях с нею никого не было, кроме певца да воина Морунга.

Она просила витязя сесть.

— Дай мне послушать твоего пения, — сказала она, — то, что слышала я раньше, так мне понравилось, что слушать тебя кажется мне лучше всяких развлечений и всяких удовольствий.

— Я готов петь для тебя, прекрасная девушка, — отвечал ей Хоранд, — лишь бы отец твой, король Хаген, не снял с меня за это головы. Я считал бы честью служить тебе своим пением, если бы ты жила ближе к моей родине.

И он запел песню об Амиле, которой до тех пор не знал еще ни один христианин: слышал он ее в бурном море. Когда же пропел он ее, прекрасная девушка поблагодарила его.

— Друг, благодарю тебя, — сказала она и хотела щедро наградить его, но он отказался от всего и только взял ее пояс.

— Прости мне, что я оставляю его у себя, прекрасная девушка, — сказал он, — я отвезу его моему господину, и как же будет он рад моим вестям!

— Кто же твой господин и как зовут его? Носит ли он корону или владеет собственной землей? Ради тебя я расположена и к нему.

— Никогда не видал я другого такого богатого короля, — отвечал ей отважный датский воин. — Если никто не выдаст нас, прекрасная девушка, — продолжал Хоранд, — я скажу тебе, как господин мой отпустил нас в путь, ради тебя послав нас сюда, в замки и земли твоего отца.

— Скажи же, что предлагает мне твой господин. Если будет то согласно с моей волей, я скажу это тебе прежде, чем мы расстанемся.

— Предлагает он тебе свою любовь. Будь же к нему благосклонна, — из–за тебя он чуждается всех других женщин.

— Да наградит его Господь за его любовь ко мне! Если он во всем мне ровня, то я готова быть его женой, если ты согласишься петь мне каждый вечер и каждое утро.

— О том не заботься, — я охотно буду это делать. При дворе моего господина есть двенадцать певцов, которые поют еще лучше меня; но как ни сладки их песни, лучше их всех поет сам мой господин.

— Если господин твой так искусен, то я всегда буду любить его и всегда буду благодарна ему за его любовь ко мне. Если бы не боялась я своего отца, я охотно поехала бы с вами.

— Госпожа, есть у нас наготове семьсот воинов, — сказал ей на это Морунг, — рады они делить с нами и радость и горе. Если только удастся тебе добраться до моря, то не бойся, мы уж не уступим тебя свирепому Хагену. Мы теперь простимся с королем, ты же попроси отца, чтобы взял он тебя и твою мать с собою, чтобы взглянуть на наши мачты и корабли.

— Я охотно попрошу о том отца, да и вы тоже попросите, чтобы король и его воины позволили мне по–ехать с моими девушками к морю. Известите меня за три дня, согласен ли отец.

Старший из камергеров имел право часто заходить к королевне. Как раз в это время он вошел в покои и застал там обоих витязей. Не чаяли тут они сохранить свою жизнь.

— Что это за люди? — спросил он Хильду.

Никогда еще воины не чувствовали себя так плохо.

— Кто позвал вас обоих в эти покои? Коварно поступил с вами тот, кто это сделал! — продолжал камергер, обращаясь к витязям.

— Перестань сердиться и не губи их, — сказала Хильда, — если ты не хочешь навсегда навлечь на себя мою немилость, то ты должен тайно проводить их до их пристанища. Иначе плохую услугу оказало бы ему его рыцарское искусство петь.

— Так это тот витязь, что так хорошо поет? — сказал камергер. — Знавал я одного такого же певца, и его король не имел лучшего воина (отец его и моя мать были дети одного отца).

— А как его звали? — спросила девушка.

— Звали его Хорандом, и был он родом из Дании. Хотя и не носил он короны, но корона вполне пристала бы ему. Правда, теперь мы чужды друг другу, но когда–то мы вместе жили у Петеля прекрасного.

Узнал и Морунг камергера, и слезы полились из его глаз. Королевна ласково смотрела на витязя; камергер тоже заметил, что он плачет.

— Признаюсь тебе, госпожа, — сказал камергер, — это мои родичи. Не дай им погибнуть тут, позволь мне самому охранять их.

При этих словах камергера у витязей стало легче на сердце.

— Позволь мне, госпожа, поцеловать этих витязей, — продолжал камергер, — давно уже не приводилось мне расспрашивать хегелингов о короле Хетеле.

— Если эти гости твои родичи, то они мне еще милее; замолви же о них слово перед королем, чтобы он постарался удержать их здесь и не отпускал бы так скоро за море.

Тем временем приезжие рыцари успели потихоньку посоветоваться между собою, и Морунг сообщил камергеру, что приехали они в эту землю за Хильдой и что послал их за нею сам король Хетель.

— Со всех сторон тяжко мне, — сказал камергер, — не знаю я, как спасти короля моего от бесчестия; не знаю, как и вас избавить от смерти, — не вернуться вам живыми на родину, если только узнает Хаген, зачем вы приехали.

Тут рыцари открылись ему во всем и просили его помощи в этом деле.

Хитрый человек сумел так вывести их из дому, что король не узнал о их посещении. Дома тайно рассказали они Вате, как благосклонно отнеслась к Хетелю дочь Хагена, и стали совещаться с ним, как бы увезти им ее к себе домой.

— Лишь бы вышла она за ворота замка, — сказал Вате, — а там, какая бы жаркая сеча ни предстояла нам, молодой королевне не вернуться уж в дом своего отца.

Однако до поры до времени они решили молчать и сказали о том только воинам, спрятанным в кораблях. Обрадовались воины этой вести, давно уже скучали они в своем заключении.

На четвертое утро витязи поехали ко двору, чтобы перед отъездом проститься с королем и его воинами.

— Я ли не старался всеми силами удержать вас в своих владениях? — сказал им Хаген. — А вы все–таки хотите ехать!

— Прислал за нами сам король хегелингов, — отвечал Вате, — ни о чем не хочет он и слышать, пока не помирится с нами; сильно скучают по нам также и дома; потому–то и хочется нам поскорее ехать.

— Жаль мне вас, — продолжал Хаген, — так примите же от меня коней, платье, золото и драгоценные каменья, чтобы я мог хоть чем–нибудь отплатить вам за ваши великие дары. Иначе люди осудят меня.

— Я слишком богат, чтобы взять с собою твое золото, — отвечал Вате, — богатый Хетель никогда не простил бы нам этого. Об одном лишь попрошу я тебя, король, и ты сделаешь нам честь, исполнив нашу просьбу, — приезжай взглянуть сам на наши запасы; их, право, с лихвою хватило бы года на три. Теперь же, уезжая домой, мы раздаем их всем, кто пожелает. Да хранит вас здесь Господь! Мы же не можем более медлить. Хотелось бы нам очень, чтобы дочь твоя и королева сами приехали взглянуть на наше достояние. Если исполнишь ты нашу просьбу, король Хаген, то мы поднесем тебе там богатые подарки.
— Ну, если уж нельзя вас удержать, то завтра утром прикажу я оседлать сотню лошадей для молодых девушек и дам и сам поеду с ними, — хочется мне взглянуть на ваши корабли.

Ночью поехали они к морю и вынесли на берег бывшие с ними прекрасные вина и съестные припасы и таким образом значительно облегчили свой корабль.