Признание Рейнарда История хитрого плута, лиса

Рейнард и Гримберт уже какое-то время шли вместе, когда Рейнард заговорил:
«Дорогой кузен, в сильном страхе я пребываю, потому что чувствую опасность и боюсь за свою жизнь. Я столь глубоко раскаиваюсь в своих грехах, что хотел бы исповедаться перед тобой прямо сейчас, дорогой кузен. Здесь ведь негде найти священника, а мне очень хочется облегчить душу».
«Если хочешь исповедаться, дядюшка, прежде обещай, что не вернешься впредь к воровству и разбою».
Рейнард сказал, что, конечно, он это обещает.
«Слушай же теперь, дорогой кузен, мою исповедь. Confiteor tibi, pater [11], во всех прегрешениях, что я совершил, и рад буду понести за них наказание».
«Что ты такое говоришь? — спросил его Гримберт. — Если хочешь исповедаться, говори по-нашему (по-английски), чтобы я мог тебя понять».
«Согрешил я против всех зверей, — продолжал Рейнард, — особенно же против Медведя Брюна, моего дяди, из-за меня он окровавил себе всю голову. И еще против Кота Тиберта, охотника до мышей, который по моему совету полез в нору, где попался в ловушку и был сильно избит. Пострадал и Петух Шантеклер, который из-за меня лишился многих своих детей.
Да и король с королевой пострадали. Много клеветы я наговорил, так что им и до конца дней не отмыться. Но более всего досталось от меня Волку Изегриму. Я называл его дядей, но это неправда, потому что он мне вовсе не родня. Я сделал его монахом в Элмаре, где и я сам принял постриг, но не было ему от этого ни толку, ни выгоды. Я привязал его за ноги к колокольной веревке, потому что звонить в колокола — это было для него лучшим уроком, и за любую провинность он отправлялся учиться звонить. Но он стал звонить с такой силой, что все люди на улице испугались и недоумевали, что творится на колокольне. И все сбежались туда, и не успел он еще и слова сказать, чтобы попроситься в монастырь, как его избили до полусмерти. Еще по моему наущению он стал ловить рыбу и тоже был сильно избит. Потом я отвел его в дом богатого священника из Вермедоса. В доме была у священника кладовка, в которой хранились отличнейшие окорока, развешенные по стенам. И много раз в этой кладовке я набивал себе пузо, и, поскольку это вошло у меня в привычку, я проделал лазейку в эту кладовку, куда и уговорил пролезть Изегрима. Он нашел там множество бочек с говядиной и копченые свиные бока, и стал он пожирать это мясо без меры. И так он наелся, что не смог потом пролезть в мой лаз, потому что живот у него раздулся от съеденного. А я бросился в деревню, поднял там ужасный шум и переполох, и послушай, что я сделал потом. Побежал я в дом к священнику, который в это время сидел за столом и обедал. А кушал он цыпленка, такого большого и жирного, какого только можно себе представить. Я схватил со стола этого цыпленка и бросился бежать что было мочи. Священник с криками бросился за мной в погоню. „Схватите его и убейте! Никто еще на свете не видывал эдакого разбоя, чтобы Лиса в моем собственном доме с моего стола своровала цыпленка на глазах у всех. Не было еще на свете таких отъявленных воров!" И он схватил столовый нож и бросил мне вдогонку. Но промахнулся, и я убежал. Тогда он отшвырнул от себя стол и бросился за мной в погоню с криками: „Поймайте его и убейте!" И многие другие тоже бросились вместе с ним, и все они хотели меня погубить.
Долго я бежал и наконец добрался до Изегрима. И там я бросил цыпленка, потому что мне тяжело было его нести, хотя и с большой неохотой я с ним расстался. После чего юркнул в свою лазейку, будто всегда там и сидел. Священник подобрал цыпленка и тут увидел Волка. „Копайте здесь, друзья, — воскликнул он, — там прячется Волк-воришка, смотрите, чтобы он не убежал". И все они бросились на него с кольями и палками и так громко кричали, что соседи повыскакивали из своих домов, и так его избили палками и камнями, что он чуть не испустил дух. Протащили его по камням и по ухабам, выволокли за деревню и бросили в канаву, где он и пролежал всю ночь. Я так и не узнал, как же он потом оттуда выбрался. А он ведь обещал быть моим другом и помогать во всем на протяжении целого года, если только я устрою так, что он сможет наесться до отвала.
Еще отвел я его в одно место, где, как я ему сказал, на насесте сидели семь жирных куриц и петух. А рядом была крышка люка. Забрались мы на этот насест, и я ему говорю: „Верь мне, если пройдешь в эту дверь, то за ней найдешь еще великое множество жирных куриц". Изегрим со смехом стал пробираться к двери и слегка ее приоткрыл, пошарил там и тут, а потом и говорит мне: „Рейнард, ты плут и обманщик, потому что здесь ничего нет". Тогда я ответил ему: „Дядя, ты найдешь то, что ищешь, если проползешь чуть подальше, ведь победа приходит к тому, кто не боится трудов и риска. Кур, которые имеют обыкновение там сидеть, я прогнал". Итак, я заставил его ползти дальше, и так далеко он забрался, что свалился на пол, потому что насест был узкий. И с таким грохотом, что все, кто там спал, вскочили на ноги, а те, кто спали у огня, закричали, что дверь наверху открыта и что-то из нее упало, но что это такое — они не могут понять. Они вскочили и засветили свечу, и когда увидели волка, то так его избили и исколотили, что он был едва живой.
И много раз вводил я его в такие опасности, так много, что сейчас все и не упомню. Пожалуй, если постараться, то я смогу и еще кое-что припомнить, я потом тебе об этом расскажу. Еще возлежал я с его женой, госпожой Эрсвиной, и очень я об этом сожалею. Это было для нее огромное бесчестье, и я очень в этом раскаиваюсь».
«Я не понимаю тебя, дядя, — сказал Гримберт, — я тоже нарушал закон с его женой, а ты делаешь свои признания и как будто чего-то недоговариваешь».
«Не понимаю я, о чем ты ведешь речь и кто обучил тебя таким речам».
«Ах, дорогой дядюшка, великий это стыд, если приходится говорить открыто о том, как это случилось, — я возлежал со своей тетушкой».
«Я — твой дядя, и мне следует рассердиться на тебя, если ты плохо говоришь о женщинах. Вот, племянник, я рассказал тебе все о своих грехах, что только мог вспомнить, наложи на меня епитимью и позволь мне искупить свои грехи. Ибо я глубоко раскаиваюсь в содеянном».
Гримберт был хитер и умен. Он сорвал с дерева веточку и сказал:
«Теперь, дядя, ты должен трижды ударить себя этим прутом, потом положить его на землю и перепрыгнуть через него три раза, не сгибая при этом лап и ни разу не споткнувшись. После чего ты поднимешь его с земли и крепко поцелуешь в знак смирения и искупления грехов. И тогда ты очистишься от всех беззаконий, совершенных до нынешнего дня, ибо я прощаю тебя».
Лис обрадовался.
Тогда сказал Гримберт своему дяде:
«Итак, дядя, с нынешнего дня ты должен творить добрые дела, читать молитвы, исправно посещать церковь, блюсти праздники и подавать милостыню. И должен оставить свою грешную и неправедную жизнь, навсегда забыть воровство и измену, и прибудет тогда с тобой благодать».
Лис пообещал все исполнить, и они вдвоем отправились к королевскому двору.

Путь их проходил мимо монастыря, где жили черные монахини, и перед монастырскими стенами во множестве прохаживались куры, гуси и цыплята. Лис и Гримберт шли и беседовали, как вдруг Лис свернул с верного пути и направился туда, где у амбара ходили птицы. Среди этих птиц Лис увидел одного толстого молодого цыпленка, который отбился от своих сородичей и бродил в одиночестве. Лис бросился на него и схватил, да так сильно, что перья полетели во все стороны. Однако же цыпленок вырвался.
«Дядя, несчастный, что ты делаешь, — воскликнул Гримберт, — неужто ради одной курицы ты готов опять впасть во все грехи, в которых ты исповедовался? Ты должен искренне раскаяться!»
«И правда, кузен мой, — отвечал ему Рейнард, — я совсем забыл. Моли Бога, чтобы Он простил меня, этого никогда больше не повторится».
И двинулись они дальше, перешли через небольшой мостик. Но Лис постоянно оглядывался и смотрел на птиц, он не мог от них оторваться, просто прирос к ним, как мясо прирастает к костям. Даже под страхом быть повешенным он не в силах был отвести взгляд, пока те наконец не скрылись из виду.
Это заметил Гримберт и сказал ему:
«Гнусное и непристойное такое поведение, когда ты не можешь оторвать взгляд от кур».
«Ты возводишь на меня напраслину, кузен, потому что отвлекаешь меня от молитв и размышлений. Я хочу прочесть „Отче наш" и помолиться за души всех птиц и гусей, которых я предал и обманным путем выманил из убежища этих святых сестер».
Гримберту такие слова не слишком пришлись по душе, но Лис так и глядел на кур все время, пока они не вышли вновь на прямую дорогу. Вскоре они повернули к королевскому двору. Когда они подходили к королевским покоям, у Рейнарда на душе было очень тяжело, ведь он знал, что ему придется держать ответ за свои кражи и злодеяния, которые он совершил.