Домик в лесу — Рассказ Андреевской Варвары

Вѣрочка Долина только-что встала послѣ тяжкой болѣзни, и хотя, по словамъ лѣчившихъ ее докторовъ, была уже внѣ всякой опасности, но тѣмъ не менѣе чувствовала еще такую слабость, что положительно не могла ходить; вслѣдствіе чего ее по нѣсколько разъ въ день катали въ креслѣ, какъ разслабленную старушку; кромѣ того она почти ничего не кушала,-- все ей казалось невкуснымъ, противнымъ, гадкимъ.
Анна Львовна, -- такъ звали мать дѣвочки,-- очень этимъ тревожилась, въ особенности когда доктора однажды объявили, что окончательное выздоровленіе должно послѣдовать только въ такомъ случаѣ, если появится аппетитъ -- а его-то какъ разъ и не было!
-- Что тутъ дѣлать? Какъ быть!-- съ отчаяніемъ повторяла несчастная мать, и, послѣ долгихъ размышленій, въ концѣ-концовъ порѣшила безотлагательно вести Вѣрочку въ деревню, надѣясь, что свѣжій воздухъ и новая обстановка навѣрное принесутъ желаемую пользу.
Вѣрочка была единственною дочерью Анны Львовны: она въ ней, какъ говорится, души не лаяла, въ особенности съ той поры, какъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ лишилась сначала старшей дѣвочки, Наташи, умершей скоропостижно въ имѣніи бабушки, пока она сама съ больнымъ мужемъ жила за границей, а потомъ и мужа, который, по слабости здоровья, не могъ перенести подобнаго удара.
Легко себѣ представить ужасъ и отчаяніе Анны Львовны: бѣдная женщина не могла опомниться отъ одного горя, а тутъ вдругъ на голову надвинулась новая гроза!
-- Да, да, въ деревню! Скорѣе въ деревню...-- повторяла она, уцѣпившись за эту мысль, какъ утопающій за соломенку, и, не откладывая дѣла въ долгій ящикъ, при первой возможности, привела задуманный планъ въ исполненіе.
Вѣрочка очень пассивно отнеслась къ извѣстію о предстоящей поѣздкѣ, какъ вообще относилась ко всему... Ее ничто не радовало, ничто не огорчало... Словомъ, бѣдняжка находилась въ такомъ тяжеломъ состояніи, что трудно передать.
Переѣздъ совершился благополучно; большую часть дороги приходилось дѣлать въ вагонѣ, остальную на лошадяхъ. Вѣрочка почти все время оставалась въ какомъ-то забытьи.
-- Посмотри какіе прекрасные цвѣты,-- обратилась къ ней Анна Львовна, ласково взявъ ее за руку и указывая на широкую поляну, которая дѣйствительно почти сплошь была покрыта самыми разнообразными цвѣтами, всевозможныхъ видовъ и оттѣнковъ.
Вѣрочка лѣниво вскинула глазами, едва повернула голову и постаралась улыбнуться; но, Боже мой, что это за ужасная вышла улыбка!.. Она скорѣе напоминала гримасу или судорогу. Глядя на нее, сердце несчастной матери обливалось кровью.
Въ продолженіе первыхъ двухъ недѣль послѣ переѣзда въ деревню, Вѣрочка однако нѣсколько оправилась; чистый благотворный воздухъ не могъ не оказать своего вліянія; маленькая больная окрѣпла настолько, что начала понемногу интересоваться окружающею обстановкою, и неоднократно заявляла желаніе какъ можно дольше оставаться на дворѣ, требуя, чтобы ее отвозили отъ дома все дальше и дальше.
Въ одну изъ подобныхъ прогулокъ, горничная Дуня, на которой лежала обязанность катать кресло, предложила Вѣрочкѣ доѣхать до сосѣдняго лѣса, сказавъ, что въ глубинѣ его находится очень красивый домикъ лѣсничаго, который имѣетъ большой огородъ, гдѣ растетъ очень много ягодъ.
-- Пожалуй, -- согласилась Вѣрочка:-- я не прочь взглянуть на его домикъ, если тебѣ не будетъ затруднительно такъ далеко катить меня.
-- О, барышня, нисколько,-- возразила Дуня.
-- Онъ живетъ одинъ?
-- Нѣтъ, съ пріемной дочерью.
-- Большая она или маленькая?
-- Какъ вамъ сказать? Пожалуй, вашихъ лѣтъ будетъ, или немного старше; а какая умница, ежелибъ вы знали, какая ловкая, проворная... одна цѣлымъ домомъ управляетъ, хозяйничаетъ...
-- Развѣ у нея нѣтъ матери?
-- Можетъ быть и есть, только она ее не знаетъ.
-- Какимъ образомъ? я не понимаю, что ты хочешь сказать.
-- Ахъ, барышня, это цѣлая исторія, и очень печальная; если вы познакомитесь съ Наташей,-- такъ зовутъ эту дѣвочку,-- то она когда-нибудь сама вамъ разскажетъ все. И не знаю подробностей; мнѣ извѣстно только, что Наташа была найдена старымъ лѣсникомъ однажды въ лѣсу зимою, полумертвою отъ холода; еслибы онъ не сжалился надъ нею и не привелъ къ себѣ, то она навѣрное замерзла бы...
-- Бѣдняжка! Какъ бы мнѣ хотѣлось видѣть ее,-- воскликнула Вѣрочка, крайне заинтересованная словами горничной, которая во все время разговора продолжала катить поставленное на колеса кресло впередъ и впередъ безостановочно.
-- Вотъ и пріѣхали,-- сказала она наконецъ, указывая рукою на виднѣвшійся поблизости домикъ съ соломенною крышею.
-- Но подъ какимъ предлогомъ мы туда явимся?
-- Да просто спросимъ молока или ягодъ.
-- Это не покажется неловкимъ?
-- Нисколько; туда дачники постоянно заходятъ, Наташа очень охотно подаетъ все, что у нея спрашиваютъ; вы чего бы желали потребовать?
-- Ахъ, Дуня, развѣ ты не знаешь, что я не хочу ничего и что мнѣ все противно!
-- Вотъ видите, барышня, какія вы! А доктора только и твердятъ, что вамъ надо больше кушать,-- отозвалась горничная, взглянувъ съ состраданіемъ на больную.
-- Что же дѣлать, если не могу; доставь мнѣ удовольствіе, спроси для себя чего-нибудь, иначе вѣдь дѣйствительно неудобно.
Дуня сначала не хотѣла согласиться, но затѣмъ, видя настоятельное требованіе Вѣрочки, принуждена была уступить.
Нѣсколько минутъ собесѣдницы подвигались впередъ молча.
-- Жаль будетъ, ежели мы не застанемъ Наташу,-- заговорила наконецъ Вѣрочка.
-- Этого не можетъ случиться,-- возразила Дуня.
-- Почему?
-- Потому что она почти никуда не выходитъ, и, какъ я уже сказала вамъ, цѣлый день исключительно занимается хозяйствомъ; да вотъ постойте, никакъ она легка напоминѣ и сама идетъ сюда.
Изъ-за угла дѣйствительно показалась какая-то дѣвочка, держа въ рукахъ лейку, и очевидно направляясь въ расположенный по близости огородъ, чтобы поливать гряды.
-- Это она?-- шепотомъ спросила Вѣрочка.
Горничная утвердительно кивнула головой, и затѣмъ, обратившись къ маленькой крестьянкѣ, вѣжливо попросила принести кружку молока и немного ягодъ. Наташа немедленно повиновалась; поставивъ лейку на траву, она сію же минуту побѣжала въ погребъ, откуда живо принесла то и другое.
-- Кушайте, барышня, на здоровье, -- сказала она Вѣрочкѣ:-- молоко самое свѣжее, холодное, а ягоды только часъ тому назадъ собраны съ огорода.
-- Благодарю, -- отвѣчала Вѣрочка, и молча передала Дунѣ только что принесенное угощенье.
-- Вы больны?-- продолжала между тѣмъ маленькая крестьянка, ласково взглянувъ на Вѣрочку.
-- Да, я была очень больна; теперь мнѣ легче, только слабость еще чувствую и не могу ходить.
-- Вы должны больше кушать.
-- Въ томъ то и бѣда, что мнѣ все кажется невкусно.
-- Какъ жаль! А у насъ такое чудное молоко; выпейте полчашки.
-- Нѣтъ, спасибо; пускай за меня выпьетъ Дуня.
-- Тогда позвольте принести вамъ хотя козьяго.
-- Козьяго?-- съ удивленіемъ переспросила Вѣрочка:-- развѣ его пьютъ?
-- Нѣкоторые даже очень охотно.
-- Я никогда не пробовала.
-- Попробуйте.
И не дожидая отвѣта, дѣвочка снова пустилась бѣжать по направленію къ погребу, откуда черезъ нѣсколько минутъ вернулась, держа въ рукахъ кружку, наполненную свѣжимъ козьимъ молокомъ.
-- Попробуйте,-- повторила она:-- козье молоко для больныхъ въ особенности полезно.
Вѣрочка нерѣшительно поднесла къ губамъ кружку и послѣ перваго же сдѣланнаго глотка объявила, что козье молоко ей очень нравится.
-- Если бы вы могли приносить къ намъ это молоко каждый день, то моя госпожа была бы вамъ очень благодарна,-- съ радостью замѣтила тогда Дуня.
-- Съ. большимъ удовольствіемъ, -- отозвалась Наташа:-- у насъ его много.
Вѣрочка, между тѣмъ, съ наслажденіемъ выпила цѣлую кружку, и пробывъ еще съ полчаса около маленькаго домика съ соломенною крышею, очень неохотно отправилась въ обратный путь: ей хотѣлось подольше остаться съ Наташей, она находила ее крайне симпатичною, и кромѣ того нѣсколько разъ собиралась просить разсказать свою печальную исторію: но затѣмъ, пораздумавъ, разсудила весьма основательно, что при первой встрѣчѣ оно можетъ показаться неловкимъ.
-- Такъ мы будемъ ожидать молока,-- сказала Дуня, прощаясь съ пріемною дочерью лѣсничаго.
-- Непремѣнно, -- отозвалась послѣдняя. И дѣйствительно, съ наступленіемъ слѣдующаго дня, каждое утро аккуратно являлась на мызу Анны Львовны, чтобы снабжать Вѣрочку козьимъ молокомъ, которое, отличаясь своимъ цѣлебнымъ свойствомъ, по прошествіи самаго непродолжительнаго времени оказало на нашу маленькую больную такое благотворное вліяніе, что она двигалась и ходила безъ посторонней помощи совершенно свободно.
Анна Львовна воспрянула духомъ, и, конечно, видя свою дорогую дѣвочку здоровою, считала бы себя совершенно счастливою, еслибы могла допустить возможность. счастья при томъ грустномъ настроеніи, въ которомъ находилась, вслѣдствіе тяжелыхъ думъ о невозвратныхъ утратахъ; что же касается Вѣрочки, то она, конечно, чувствовала себя превосходно, не желала ничего лучшаго, и жалѣла объ одномъ, что Наташа постоянно приходила слишкомъ рано, и имъ никакъ не удавалось побесѣдовать; нѣсколько разъ она сама, нарочно съ этой цѣлью отправлялась черезъ лѣсъ въ домикъ лѣсничаго, но тамъ Наташу всегда заставала настолько занятою разными домашними дѣлами, что о разговорѣ нечего было и думать; а ей такъ хотѣлось узнать печальную исторію маленькой дѣвочки, которой она была обязана спасеніемъ собственной жизни... такъ хотѣлось разспросить ее... и въ свою очередь постараться оказать какую-нибудь услугу...
Однажды -- это было какъ разъ въ праздничный день -- Вѣрочка, съ разрѣшенія матери, отправилась въ домикъ лѣсничаго, рѣшивъ во что бы то ни стало добиться давно желаннаго разговора.
Наташу она застала въ большихъ хлопотахъ: къ ея отцу (какъ она обыкновенно называла старика лѣсничаго Михея) вчера издалека пріѣхала сестра, которой Михей чрезвычайно обрадовался и которую онъ не видѣлъ уже болѣе десяти лѣтъ; надо было позаботиться о завтракѣ, объ обѣдѣ.
Гостья съ перваго разу не сдѣлала особенно пріятнаго впечатлѣнія на Наташу, но потомъ, когда она послѣ ужина долго о чемъ то шепотомъ разговаривала съ лѣсничимъ и при этомъ горько плакала -- ей стало жаль ее.
-- О чемъ же они говорили?-- спросила Вѣрочка.
-- Не могу сказать, барышня, они говорили Такъ тихо, что я ничего не слыхала; только, должно быть, о чемъ-нибудь Очень серьезномъ, потому что папа мой сегодня просто на себя непохожъ... и она тоже самое; оба какіе то скучные, растерянные... Смотрятъ на меня такъ странно, точно я въ чемъ виновата передъ ними, или они передо мной...
-- А раньше ты не видѣла здѣсь эту женщину?-- перебила Вѣрочка.
-- Никогда.
-- Ты называешь лѣсничаго отцомъ, а я все думала, что онъ приходится тебѣ дѣдушкой...-- продолжала Вѣрочка, невольно потупившись при мысли, что наконецъ наступаетъ рѣшительная минута, когда она можетъ приступить къ дѣлу.
-- Собственно говоря, онъ мнѣ никакъ не приходится,-- возразила Наташа:-- я его называю отцомъ потому, что онъ меня кормитъ и воспитываетъ.
-- А гдѣ же твой настоящій отецъ, гдѣ твоя мама?
-- Не знаю, милая барышня, а какъ бы хотѣлось узнать... Старикъ лѣсничій очень добрый, онъ обращается со мною хорошо, любитъ, бережетъ, никогда не обижаетъ, но это все не то, какъ посмотришь на другихъ дѣвочекъ, у которыхъ есть свои родные папа и мама.
Въ голосѣ Наташи слышались слезы.
-- Почему же ты живешь здѣсь, а не дома? Разскажи пожалуйста, разскажи подробно, если это не секретъ.
-- Какой секретъ! вся деревня знаетъ, что я не родная дочка Михею. Онъ подобралъ меня въ лѣсу, когда я совсѣмъ замерзала..
-- Но въ лѣсъ-то ты вѣдь пришла откуда-нибудь?
-- Почему же онъ не отвелъ тебя обратно?
-- Когда Михей принесъ меня на рукахъ вотъ въ эту избушку, отогрѣлъ и привелъ въ чувство, я сама со слезами умоляла позволить мнѣ остаться тутъ, и, несмотря на всѣ его разспросы, кто я такая, откуда пришла и почему не хочу вернуться обратно, отвѣчала только одними рыданіями: ну, онъ сжалился и оставилъ.
-- Но потомъ, современемъ, ты, конечно, ему объяснила все?
Наташа отрицательно покачала головой.
-- Нѣтъ; сначала я боялась всякихъ объясненій, а потомъ онъ даже пересталъ и допытываться, видя, что послѣ каждаго подобнаго разговора, я принималась плакать.
-- Слѣдовательно, онъ и до сихъ поръ ничего не знаетъ?
-- Ничего.
-- Ну, а сама-то ты помнишь, какими судьбами очутилась въ лѣсу?
-- Помню.
-- И помнишь, откуда пришла туда?
-- Помню.
-- Почему же тебѣ не хотѣлось все чистосердечно разсказать Михею?
-- Я боялась, что онъ отведетъ меня обратно.
-- Куда?-- допытывалась Вѣрочка.
-- Туда, откуда я пришла, -- уклончиво отвѣчала Наташа.
Въ эту минуту позади раздался шорохъ; обѣ дѣвочки обернулись и увидѣли въ нѣсколькихъ шагахъ отъ себя высокую, худощавую старуху; она была одѣта во все черное, глаза ея казались заплаканными, а блѣдное, изнуренное лицо выглядѣло сильно взволнованнымъ.
-- Я слышала вашъ разговоръ, -- обратилась она къ Наташѣ дрожащимъ голосомъ:-- ты должна во что бы то ни стало разсказать все подробно... Прошу тебя объ этомъ... Умоляю... Слышишь, умоляю!-- добавила она послѣ минутнаго молчанія, взглянувъ на дѣвочку такимъ долгимъ, испытующимъ взглядомъ, что послѣдняя невольно потупилась.
Вѣрочка догадалась, что передъ ними стоитъ сестра лѣсничаго, и не могла понять, почему ей вздумалось такъ настоятельно требовать признанія.
-- Чего вы отъ меня хотите?-- спросила между тѣмъ Наташа.
-- Чтобы ты сказала, гдѣ находилась до той минуты, пока мой братъ нашелъ тебя въ лѣсу, и зачѣмъ ты туда попала?
-- Я убѣжала изъ цыганскаго табора,-- отрывисто проговорила Наташа,-- и затѣмъ, точно испугавшись собственныхъ словъ, хотѣла удалиться, но старуха удержала ее.
-- Ты убѣжала изъ цыганскаго табора?-- повторила она, дѣлая удареніе на каждомъ словѣ -- изъ цыганскаго табора?..-- Значитъ, я не ошиблась... Значитъ, это правда! О, Господи, благодарю тебя! Наконецъ-то, кажется, наступаетъ предѣлъ моимъ страданіямъ... Говори скорѣе, дорогая дѣвочка, какимъ образомъ ты попала въ таборъ? Вѣдь ты не родилась цыганкою, а попала туда случайно...
Наташа медлила отвѣтомъ.
-- Не бойся, ты больше туда не воротишься,-- продолжала старуха, какъ бы угадывая, что ея маленькая собесѣдница не рѣшается говорить изъ страха.
-- Цыгане украли меня, когда я была очень маленькою,-- отвѣчала Наташа, которая сама, охваченная какимъ-то непонятнымъ волненіемъ, молчать дольше была не въ силахъ; я гуляла въ полѣ съ няней... Няня утомилась, прилегла на траву и крѣпко заснула, а я, увлекаясь васильками, незамѣтно для самой себя отошла отъ нее, должно быть, очень далеко, такъ какъ, сколько ни звала, сколько ни кричала, она не могла меня слышать... Вмѣсто нея ко мнѣ подошла отвратительная старая цыганка, и, не обращая вниманія на мои крики, повела къ себѣ силою... Съ тѣхъ поръ начались страшные, тяжелые дни, о которыхъ я до сихъ поръ не могу вспомнить безъ содроганія... Я питалась Богъ знаетъ чѣмъ, спала на голой землѣ... Меня учили пѣть разныя глупыя пѣсни, плясать и выдѣлывать всевозможныя штуки; били, когда это не удавалось, заставляли просить милостыню.
-- Бѣдная, дорогая моя Наташа, вѣдь это я одна во всемъ виновата!..-- вскричала вдругъ совершенно неожиданно сестра Михея, слушавшая разсказъ дѣвочки съ величайшимъ вниманіемъ и бросившись цѣловать ея руки.
Наташа смотрѣла на нее удивленными глазами, Вѣрочка то же самое.
-- Да, да, я одна во всемъ виновата,-- продолжала между тѣмъ старая женщина:-- ты не узнаешь меня, конечно, а я вѣдь та самая няня, которая не съумѣла тогда уберечь тебя и сдѣлала несчастною.
-- Какъ!-- вскричала Наташа:-- значитъ, ты знаешь, гдѣ находятся теперь мои родители, моя бабушка... Знаешь, кто я такая?
-- Кто ты такая и гдѣ находится въ данный моментъ твоя бабушка, мнѣ извѣстно; но что касается родителей -- нѣтъ; я потеряла ихъ изъ виду съ тѣхъ поръ, какъ съ тобою приключилось несчастіе; бабушка, у которой ты жила, пока отецъ и мать находились за границей, узнавъ обо всемъ случившемся, немедленно выгнала меня вонъ, причемъ, когда послѣ неоднократныхъ поисковъ оказалось что ты пропала безъ вѣсти, родителямъ твоимъ написали будто ты скоропостижно скончалась; по мнѣнію бабушки, подобное извѣстіе для нихъ должно было быть легче... Отецъ твой, однако, говорятъ, умеръ съ отчаянія, а мать навѣрное до сихъ поръ убивается...
-- У меня была еще маленькая сестричка... Я ее смутно помню... Ты ничего не знаешь о ней?
-- Нѣтъ же; говорю тебѣ, что положительно всю твою, семью потеряла изъ виду.
-- А о томъ, что я нахожусь здѣсь, у Михея, какимъ образомъ ты провѣдала?
-- Одна наша общая съ нимъ дальняя родственница сообщила мнѣ, что Михей нѣсколько лѣтъ тому назадъ нашелъ въ лѣсу какую-то бѣдную дѣвочку и взялъ къ себѣ на воспитаніе... Услыхавъ это, я почувствовала, что меня точно ножомъ въ сердце кольнуло, точно кто подсказалъ, что эта дѣвочка должна быть ты -- я бросила все... Отказалась отъ мѣста, отъ работы, и какъ безумная пустилась въ путь-дорогу, считая минуты, чтобы скорѣе увидать брата и узнать отъ него истину; но братъ въ этомъ дѣлѣ знаетъ столько же, сколько я сама; вчера мы съ нимъ протолковали касательно тебя чуть не до разсвѣту, и хотя много данныхъ заставляютъ думать, что я наконецъ напала на желанный слѣдъ, но въ общемъ я все-таки еще сомнѣвалась... Мнѣ хотѣлось разспросить тебя, но братъ предупредилъ, что ты не любишь никакихъ разспросовъ, и никогда не дашь на нихъ точнаго отвѣта... У сейчасъ вдругъ слышу разговоръ вашъ съ маленькой барышней! О, самъ Господь натолкнулъ меня сюда... Какъ я рада, какъ счастлива; съ сегодняшняго же дня приступаю къ поискамъ твоей матери, чтобы сообщить ей Неожиданную радость.
-- Вамъ не далеко придется искать ее,-- вмѣшалась Вѣрочка и, разразившись громкимъ рыданіемъ, бросилась обнимать пораженную подобной неожиданностью Наташу.
-- Что вы хотите сказать?-- спросила старуха съ недоумѣніемъ.
-- Я хочу сказать, что эта дѣвочка по всей вѣроятности моя родная сестра... Что она та самая Наташа, которую мама оплакиваетъ давно... Оплакиваетъ постоянно... Господи, какъ она будетъ счастлива, а я то... я... Да я просто готова съума сойти отъ радости, что у меня такая славная сестричка!
Съ этими словами Вѣрочка крѣпко схватила за руку Наташу и потащила ее почти бѣгомъ по направленію къ мызѣ; старуха едва успѣвала слѣдовать за ними...
Не берусь описывать того радостнаго волненія, которое пришлось переживать всѣмъ героямъ моего маленькаго разсказа, когда Вѣрочка, вихремъ Ворвавшись въ комнаты, въ короткихъ словахъ, захлебываясь отъ сильнаго внутренняго волненія, сообщила матери обо всемъ случившемся.
Анна Львовна въ первую минуту рѣшительно ничего не могла понять и даже испугалась, полагая, что Вѣрочка снова заболѣла и начинаетъ бредить; но затѣмъ, когда вслѣдъ за нею на порогѣ появилась знакомая фигура бывшей няньки, которая въ точности подтвердила и выяснила факты, мало-по-малу: увѣровала въ истину, и, заливаясь слезами, заключила въ объятія свою дорогую Наташу.
Какъ мать, такъ равно и дочь не нуждались больше ни въ какихъ подтвержденіяхъ... Въ этомъ объятіи сказалось все: оба любящія сердца не только безъ словъ или объясненій, но даже безъ малѣйшаго намека поняли и догадались, насколько они одно другому близки, дороги...
-- Милая, дорогая...-- шепотомъ твердила Анна Львовна:-- какое счастье -- ты жива, ты здѣсь съ нами, въ родной семьѣ... Ахъ, еслибы твой отецъ могъ теперь насъ увидѣть.
-- Мамочка, ненаглядная,-- такъ же тихо отвѣчала Наташа и, припавъ своей золотистой головкой къ груди матери, казалось, хотѣла выплакать на ней все то горе, которое ей пришлось пережить за время пребыванія въ цыганскомъ таборѣ...
Вѣсть о неожиданномъ событіи въ семьѣ Долиныхъ быстро разнеслась не только на мызѣ, но даже въ цѣлой деревнѣ; не было ни одного дома, ни одной хижинки, гдѣ бы не говорилось и не трактовалось о томъ, что хорошенькая Наташа, бывшая пріемная дочь лѣсника Михѣя, изъ прежней крестьянской дѣвочки вдругъ преобразилась въ богатую барышню; но такъ какъ Наташу всѣ знакомые очень любили за кроткій нравъ и доброе сердце, то у нея завистниковъ не оказалось, какъ можетъ быть случилось бы съ каждою другой; всѣ, начиная отъ стариковъ и кончая малымъ ребенкомъ, непритворно радовались ея радости.
Анна Львовна въ тотъ же день написала матери обо всемъ случившемся, прося ее немедленно пріѣхать взглянуть на дорогую внучку; Михея она непремѣнно тоже хотѣла перетащить на мызу, предлагая ему мѣсто управляющаго; но онъ ни за что не соглашался разстаться со своей хижинкой, категорически заявивъ, что, пока живъ и имѣетъ силы, никому не уступитъ своего званія лѣсничаго.
Вѣрочка и Наташа очень часто приходили навѣщать его; прогулка къ домику, въ лѣсу, была ихъ любимою прогулкою, во время которой онѣ каждый разъ съ новымъ удовольствіемъ вспоминали тотъ радостный и незабвенный для нихъ день, когда бывшей нянѣ въ кондѣ-концовъ удалось возвратить несчастной матери ребенка, котораго она считала давно уже погибшимъ.
Маленькая козочка, выкормившая своимъ молокомъ и поставившая на ноги Вѣрочку была немедленно переведена на мызу, гдѣ, по просьбѣ Вѣрочки, въ ея распоряженіе предоставили цѣлый лугъ, чтобы, разгуливая по немъ, она могла вдоволь угощаться травою.
Всѣмъ жилось хорошо и спокойно; глядя на окружающую обстановку, Анна Львовна могла бы считать себя совершенно счастливою, если бы только это счастіе не омрачалось грустною мыслью о томъ, что съ нею нѣтъ ея дорогого, незабвеннаго супруга -- та же мысль порою являлась и обѣимъ сестрамъ.