Рассказ Милочка — Андреевская Варвара

На дворѣ стоялъ одинъ изъ тѣхъ непривѣтливыхъ осеннихъ дней, про которые можно по справедливости сказать, что "въ такую погоду добрый хозяинъ собаку не выгонитъ"; мелкій, точно сквозь сито моросившій дождь, шелъ не переставая, съ самаго утра и подгоняемый отъ времени до времени сильными порывами пронзительнаго вѣтра, безцеремонно падалъ на шляпы, пальто и зонтики прохожихъ.
По улицамъ и тротуарамъ небольшаго уѣзднаго городка N...-- гдѣ происходитъ разсказъ мой -- виднѣлись цѣлыя лужи, и все окружающее пространство казалось окутаннымъ густымъ туманомъ, среди котораго тамъ и сямъ мелькали тусклые, едва мерцающіе фонари; свѣтъ отъ нихъ, и въ обыкновенную пору не особенно завидный, теперь казался еще мизернѣе.
-- Ну, ужъ погодка!-- проговорила вслухъ сама себѣ бѣдно-одѣтая старушка, торопливо шагавшая по скользкому тротуару; она держала въ рукахъ довольно объёмистую корзинку съ яблоками и казалась очень утомленною.-- "Скорѣе бы добраться до дому,-- продолжала женщина свои размышленія,-- хоть по часамъ-то оно рановато, да дѣлать нечего, видно сегодня надо отказаться отъ выручки!.."
Съ этими словами старушка бережно накрыла товаръ свой промокшею отъ дождя тряпкою и, грузно шлепая по водѣ и грязи стоптанными сапогами, чуть не бѣгомъ пустилась по направленію къ дому.
Идти пришлось порядочно, такъ какъ жилище ея находилось въ одной изъ отдаленныхъ частей города, гдѣ вмѣсто тротуаровъ тянулись простые деревянные мостки, а фонарей почти совсѣмъ не было; но вотъ наконецъ длинное путешествіе кончилось. Татьяна -- такъ звали старушку -- навернула въ ворота низкаго, одноэтажнаго дома и, поднявшись по лѣстницѣ, по прошествіи нѣсколькихъ минутъ очутилась въ маленькой, совершенно бѣдной, хотя въ то же самое время чрезвычайно опрятной комнаткѣ.
Только-что успѣла она поставить на столъ корзинку съ яблоками, зажечь свѣчу, снять насквозь промокшее платье и обувь, какъ вдругъ услышала стукъ въ наружныя двери.
-- Кто тамъ?-- спросила Татьяна.
-- Мы, бабушка, пусти!-- отозвался дѣтскій голосъ.
Татьяна молча отодвинула дверную задвижку, на порогѣ показался мальчуганъ лѣтъ восьми, онъ держалъ за руку прелестную маленькую дѣвочку.
-- Мы уже два раза, бабушка, стучали,-- заговорилъ мальчуганъ,-- только тебя все не было дома.
-- А намъ очень хотѣлось кушать,-- добавила дѣвочка:-- мама же спитъ, не просыпаясь, почти съ тѣхъ поръ, какъ ты ушла на рынокъ продавать яблоки.
-- Бѣдняжки, вы должны дѣйствительно проголодаться, садитесь скорѣе къ столу, я накормлю васъ чѣмъ-нибудь, а пока вотъ возьмите полакомтесь...
И добрая женщина, доставъ изъ корзинки два самыя, большія яблока, подала одно изъ нихъ мальчику, котораго звали Федей, а другое его сестренкѣ Людмилочкѣ.
Дѣти поблагодарили Татьяну и принялись кушать полученный гостинецъ съ большимъ аппетитомъ, при чемъ внимательно слѣдили глазами за каждымъ движеніемъ старушки, которая, подойдя къ шкафу, вынула оттуда миску со щами, и немного гречневой каши, вѣроятно оставшіяся отъ обѣда.
-- Садитесь,-- обратилась она къ своимъ маленькимъ посѣтителямъ.
Послѣдніе не заставили дважды повторить любезное предложеніе; щи и каша на голодный желудокъ показались имъ очень вкусными, они кушали съ видимымъ наслажденіемъ и, противъ обыкновенія, даже совсѣмъ не разговаривали, безпрестанно наполняя маленькіе ротики; въ комнатѣ, минутъ около десяти, царствовала полнѣйшая тишина, нарушаемая только легкимъ позвякиваніемъ оловянныхъ ложекъ о тарелки; наконецъ Татьяна заговорила первая.
-- А что, мама послѣ меня не жаловалась больше на боль въ груди, и не кашляла?-- обратилась она къ Федѣ.
-- Сначала немного охала, потомъ перестала и заснула.
-- Въ горницѣ-то у васъ я думая холодно; ты не топилъ сегодня?
-- Чѣмъ топить, бабушка, когда нѣтъ ни дровъ, ни денегъ, чтобы купить ихъ.
Старушка грустно покачала головой; опять наступило молчаніе, и опять она же первая нарушила его слѣдующими словами:
-- Закусили немножко, утолили голодъ?
-- Спасибо, бабушка, закусили, теперь мы больше не голодны, дай тебѣ Богъ здоровья.
-- А коли не голодны, такъ пойдемте къ мамѣ, можетъ ей что-нибудь надобно, вѣдь она, бѣдняга, слаба, встать съ постели безъ посторонней помощи не въ силахъ.
Дѣти поспѣшно выскочили изъ-за стола и послѣдовали за Татьяной по направленію къ выходной двери.
Пройдя черезъ холодныя сѣни, они вошли въ крошечную, сырую, непривѣтливую горенку, гдѣ жили Федя и Людмилочка, или просто Милочка, какъ обыкновенно называли маленькую дѣвочку домашніе. Жили они со своею матерью, бѣдною вдовою, которая, оставшись послѣ смерти мужа безъ всякихъ средствъ, собственными трудами прокармливала себя и семью, до тѣхъ поръ, пока была здорова и имѣла достаточно силъ, чтобы работать, но къ несчастію силы скоро истощились, здоровье оказалось надорваннымъ, она слегла; и вотъ тутъ-то для бѣдныхъ малютокъ наступилъ цѣлый рядъ мучительныхъ, голодныхъ дней и всевозможнаго лишенья, такъ что еслибы не добрая сосѣдка, бабушка Татьяна, то имъ навѣрное пришлось бы очень жутко.
-- Тише, не шумите,-- шепнула имъ старушка, осторожно шагая по полу, и держа въ рукѣ сальный огарокъ, который тщательно прикрывала ладонью, чтобы свѣтъ отъ него не обезпокоилъ больную.
Но больная, повидимому, не обратила ни малѣйшаго вниманія на него, потому что продолжала по прежнему лежать покойно, и даже не пошевельнулась.
-- Спитъ,-- проговорилъ едва слышно Федя.
-- Спитъ должно быть,-- такъ же тихо отвѣчала Татьяна, затѣмъ поставила свѣчу на сундукъ и приблизилась къ кровати.
Освѣщенная едва пылающимъ сальнымъ огаркомъ комната представляла ужасную картину: холодъ, сыростъ, нищета... вотъ что наполняло ее, вотъ что гнѣздилось въ ней всюду... Бѣдная больная женщина, далеко еще не старая, лежала на сколоченной изъ простыхъ досокъ койкѣ, и когда-то очевидно красивое лицо ея, теперь смотрѣло угрюмо; оно было совершенно блѣдно, искажено страданіемъ, носъ какъ-то заострился, губы посинѣли, длинныя, костлявыя руки, словно плетки, тянулись вдоль исхудалаго туловища... глаза оставались закрытыми.
Татьяна нагнулась къ больной совсѣмъ близко, взяла за руку, попробовала пульсъ, дотронулась до похолодѣвшаго лба, послушала біеніе сердца, затѣмъ, вставъ на колѣни, осѣнила себя крестнымъ знаменіемъ, припала головою къ подушкѣ, и едва сдерживая рыданіе проговорила тихо, тихо:
-- Скончалась, несчастная, одна одинешенька безъ всякой помощи! Еслибы я это могла предвидѣть, не ушла бы на базаръ сегодня торговать яблоками.
-- Бабушка, что ты говоришь? О чемъ плачешь?-- тревожно спросилъ Федя, держа за руку Милочку, которая, не сознавая своего печальнаго положенія, совершенно спокойно смотрѣла на старушку, и никакъ не могла сообразить, что такое случилось.
-- Встаньте, друзья мои, на колѣни... Помолитесь за маму. Она умерла...-- пояснила Татьяна.
Федя разразился громкимъ рыданіемъ; Милочка глядя на него тоже заплакала, но затѣмъ почти сейчасъ же обратилась къ старушкѣ съ вопросомъ, что значитъ слово "умерла".
-- Это значитъ, что ее взялъ Боженька... Что она больше не будетъ жить съ вами, и что вы ее никогда, никогда не увидите.
Милочка пристально взглянула на мать, горько заплакала и, припавъ головкою къ ея блѣдному лицу, принялась молча покрывать его поцѣлуями. Федя дѣлалъ тоже самое. Глядя на нихъ, у Татьяны, какъ говорится, сердце разрывалось на части.
Эта нѣмая сцена продолжалась довольно долго, затѣмъ старушка, желая положить ей конецъ, осторожно отстранила Милочку отъ трупа матери, взяла ее на руки, и позвавъ Федю, удалилась съ ними обратно въ свою каморку, гдѣ, наскоро устроивъ двѣ постели, одну просто на полу, другую на скамейкѣ, уложила дѣтей спать, и сама отправилась къ остальнымъ сосѣдямъ, обитателемъ маленькаго домика, чтобы сообщить обо всемъ случившемся, и предложить на общія средства похоронить бѣдную женщину.
Предложеніе было охотно принято; сосѣди оказались очень добрыми, несмотря на то, что почти всѣ, безъ исключенія, были люди недостаточные.
Съ наступленіемъ слѣдующаго дня начались различныя хлопоты; больше всѣхъ конечно волновалась Татьяна.
Федя ходилъ блѣдный, растерянный; глаза его опухли отъ слезъ; Милочка же какъ будто успокоилась... она почти не плакала, а только глядѣла на всѣхъ не то съ удивленіемъ, не то съ какимъ-то безотчетнымъ страхомъ, и постоянно прижималась или къ братишкѣ, или къ бабушкѣ Татьянѣ, которая, пріютивъ сиротокъ у себя, цѣлые три дня даже не отлучалась на базаръ торговать яблоками, что для нея было очень чувствительно, такъ какъ она жила на вырученныя деньги, и средства начали замѣтно истощаться.
Вечеромъ, въ день похоронъ матери Феди и Милочки, Татьяна, уложивъ дѣтей спать, глубоко задумалась: жаль ей было бросить малютокъ, жаль разстаться съ ними, а между тѣмъ оставлять у себя тоже было немыслимо; она рѣшительно не знала на чемъ остановиться, какъ поступить... Цѣлая вереница мыслей, одна другой мрачнѣе, одна другой печальнѣе, тянулись въ ея покрытой сѣдиною головѣ; старушка сидѣла неподвижно на придвинутомъ къ окну табуретѣ, безцѣльно смотрѣла на улицу, гдѣ, кромѣ почернѣвшей отъ времени и сырости стѣны сосѣдняго дома, ничего не было видно; по всей вѣроятности она долго, долго просидѣла бы подобнымъ образомъ, увлеченная тяжелыми думами, еслибъ не услыхала, что кто-то осторожно постучался въ двери.
-- Кто бы могъ придти въ такую позднюю пору?-- проговорила она вздрогнувъ, и встала съ мѣста, чтобы впустить неожиданнаго посѣтителя.
-- Кто тамъ?-- спросила она нерѣшительно, прежде чѣмъ отворить дверь.
-- Я, тетушка Татьяна, отопри!-- отозвался женскій голосъ.
-- Да кто такой "я" -- назовись по имени.
-- Господи! неужели не узнала, я -- Настасья.
-- Ахъ, Настасья, милая, очень рада! Откуда Богъ принесъ, здравствуй!
И широко распахнувъ дверь, старушка съ распростертыми объятіями встрѣтила дорогую гостью, которая оказалась ея племянница, пріѣхавшая изъ пригородной деревни съ цѣлымъ возомъ молока, сливокъ и прочихъ молочныхъ продуктовъ для продажи.
-- Все это оставила неподалеку на постояломъ дворѣ, а сама забѣжала къ тебѣ на ночлегъ, не выгонишь?-- сказала молодая женщина, усаживаясь на скамейку,-- ба, да что это у тебя два ночлежника никакъ? Откуда Богъ послалъ, одинъ лучше другого!-- добавила она, взглянувъ на спящихъ сиротокъ.
Татьяна въ короткихъ словахъ передала племянницѣ печальную исторію Феди и Милочки. Настасья слушала внимательно; она, нѣсколько разъ заходя къ Татьянѣ, видала мать бѣдныхъ малютокъ, знала ее еще здоровою, и теперь, услыхавъ о ея смерти, искренно пожалѣла.
-- Что же ты однако думаешь дѣлать, тетушка, съ этими дѣтьми?-- спросила она, когда старушка замолчала.
-- Что дѣлать?
-- Да.
-- Ума не приложу, Настенька; выгнать на улицу жалко, а оставить у себя невозможно. Сама знаешь мои достатки, живу перебиваясь изо-дня въ день; одной кое-какъ хватаетъ, да и то не всегда, а тутъ еще двоихъ дѣтей прокормить, шутка ли сказать... откуда я возьму... Потомъ тоже воспитать ихъ надо, въ школу опредѣлить, или ремеслу какому научить! Гдѣ мнѣ на старости лѣтъ такими дѣлами заниматься... Ни ума, ни силъ не хватаетъ!-- Настасья вполнѣ согласилась съ мнѣніемъ своей собесѣдницы; разговоръ между ними продолжался довольно долго; много было сказано разныхъ разностей, разныхъ предположеній, наконецъ на общемъ совѣтѣ порѣшили такъ: Милочка должна была остаться жить съ Татьяной по крайней мѣрѣ года два, однимъ словомъ, до тѣхъ поръ, пока немножко подростетъ и пока для нея еще ничего не надобно, кромѣ хорошаго ухода, а затѣмъ Татьяна намѣревалась какъ-нибудь устроить ее въ пріютъ; что же касается Феди, то Настасья обѣщала увезти его съ собою въ деревню.
-- Мы возьмемъ мальчика вмѣсто сына,-- говорила она,-- мой мужъ будетъ очень радъ; дѣтей у насъ нѣтъ, и мужъ нѣсколько разъ говорилъ, что охотно поискалъ бы пріемыша.
-- Такъ что ты завтра же увезешь Федю?
-- Конечно!
-- А если мужъ твой передумалъ, если онъ разсердится и не захочетъ взять его?
-- Нѣтъ же, тетушка, по-русски говорю тебѣ, мой Максимъ давно желаетъ имѣть пріемнаго сына, онъ навѣрное обрадуется и очень полюбитъ Федю, который, какъ кажется, добрый, хорошій мальчикъ...-- Тутъ рѣчь крестьянки вдругъ оборвалась на полуфразѣ, она услыхала, что кто-то тихо всхлипываетъ.
-- Федя, что съ тобою? не спишь развѣ?-- тревожно окликнула мальчика Татьяна, замѣтивъ, что онъ повернулся на постели и, уткнувшись лицомъ въ подушку, судорожно вздрагиваетъ всѣмъ своимъ маленькимъ, тщедушнымъ тѣльцемъ.
-- Я еще не успѣлъ заснуть, бабушка, и слышалъ весь вашъ разговоръ!-- отозвался мальчикъ сквозь слезы.
-- О чемъ же ты плачешь, касатикъ?
-- Какъ о чемъ плачу, бабушка, развѣ мнѣ легко будетъ разстаться съ Милочкой, вѣдь теперь кромѣ ее у меня никого не осталось на свѣтѣ... да и тебя, бабушка, жалко... долго вѣдь жили вмѣстѣ, привыкъ... мама очень любила тебя и часто говорила: славная эта Татьяна, добрая... Татьяна вмѣсто отвѣта взяла Федю на руки, положила его головку къ себѣ на плечо и, крѣпко обхвативъ за талію, сама готова была расплакаться.
-- Ну, полно, полно,-- вмѣшалась Настасья, ласково погладивъ мальчика по курчавымъ волосамъ,-- не на вѣкъ разстанешься съ Милочкой и съ бабушкой; разъ, а иногда и два раза въ мѣсяцъ, мы доставляемъ сюда молоко для продажи; ты будешь пріѣзжать съ нами постоянно; не плачь же, не горюй, въ деревнѣ тебѣ очень понравится.
Мальчикъ ничего не отвѣчалъ, а только тихо всхлипывалъ.
-- У насъ есть лошадь,-- продолжала между тѣмъ Настасья,-- коровы, овцы, курицы, жизнь веселая... Зимой будешь играть въ снѣжки съ другими ребятишками, лѣтомъ ходить въ поле и въ лѣсъ за грибами да за ягодами...
Весь этотъ монологъ Настасья проговорила какъ-то скоро, отрывисто; она чувствовала, что, глядя на взаимную тоску старушки и мальчика-сиротки, у нея слезы подступаютъ къ горлу; она боялась, что не совладаетъ съ собою, расплачется, и начала говорить безъ склада и лада все, что приходило на умъ, надѣясь этой болтовней сколько нибудь утѣшить Федю.
Слова ея, однако, не пропали даромъ; Федя, слушая ихъ, хотя не пересталъ плакать, но тѣмъ не менѣе невольно задумался о веселыхъ играхъ среди товарищей, о ежедневныхъ прогулкахъ по лѣсу, о томъ, что ему, вѣроятно, будутъ позволять ухаживать за лошадью, задавать ей кормъ, водить на водопой... Пылкое дѣтское воображеніе мальчика рисовало ему такія заманчивыя картины, что онъ, увлекшись ими, незамѣтно для самого себя, мало-по-малу сладко задремалъ, и въ концѣ-концовъ уснулъ такъ крѣпко, что даже не слыхалъ, какъ Татьяна снова уложила его на прежнее мѣсто и прикрыла одѣяломъ.
На слѣдующее утро Федя проснулся довольно поздно; когда онъ открылъ глаза, въ комнатѣ кромѣ Милочки, копошившейся въ коробкѣ съ лоскутками и куклами, сшитыми покойною матерью изъ старенькихъ тряпочекъ, никого не было. Онъ лѣниво потянулся на постелѣ и, стараясь припомнить всѣ подробности вчерашняго разговора, опять чуть не расплакался.
-- Милочка,-- окликнулъ онъ сестру,-- гдѣ бабушка Татьяна, гдѣ та женщина, которая пріѣхала вчера сюда поздно вечеромъ?
-- Развѣ эта женщина еще вчера пріѣхала?-- вмѣсто отвѣта въ свою очередь спросила дѣвочка.
-- Ахъ да, я и забылъ, ты вѣдь спала, когда она вошла въ комнату и ничего не знаешь; но гдѣ же теперь-то она, вотъ что для меня интересно?
-- Ушла вмѣстѣ съ бабушкой.
-- Давно?
-- Порядочно.
-- Куда?
-- Бабушка на рынокъ, продавать яблоки, чтобы на вырученныя деньги купить хлѣба, а женщина въ городъ по какому-то дѣлу; она должно быть очень добрая, Федя.
-- Почему ты такъ думаешь?
-- Потому что обѣщала принести намъ къ обѣду творогу, сметаны, молока и сливокъ; все это вѣдь очень вкусно... мы угостимся на славу, угостимся такъ, какъ давно, давно не угощались...
-- Но за то потомъ, Милочка, долго не будемъ обѣдать вмѣстѣ.
Милочка взглянула на брата вопросительно.
-- Да,-- продолжалъ послѣдній,-- долго, долго!-- и, вставъ съ постели Началъ поспѣшно складывать и прибирать ее вмѣстѣ съ подушкой и одѣяломъ.
-- Почему же мы долго не будемъ вмѣстѣ обѣдать?-- спросила Милочка серьезно.
-- Потому, моя голубушка, что женщина эта сегодня же увезетъ меня съ собою...
-- Какъ увезетъ?
-- Просто посадитъ на телѣгу и увезетъ.
-- Куда?-- все съ большимъ я большимъ безпокойствомъ спрашивала Милочка.
-- Далеко... въ деревню... я уже больше не буду жить у бабушки...
-- А я-то какъ же?
-- Ты останешься здѣсь.
-- Останусь здѣсь?
-- Да.
-- Безъ тебя, Федя?
Мальчикъ утвердительно кивнулъ головой.
Милочка привстала съ мѣста; хорошенькое личико ея моментально покрылось блѣдностью, губы задрожали, она бросилась на шею брата и, охвативъ ее рученками, такъ и повисла, обливаясь горючими слезами.
-- Нѣтъ, Федя, не бывать этому, не пущу я тебя къ ней, ни за что не пущу!
-- Да, голубка моя, тебя и не спросятъ.
-- Не пущу, не пущу! Противная, гадкая женщина!-- кричала она на всю комнату,-- не хочу я ни творогу ея, ни сметаны, ни сливокъ...
И не переставая плавать, бѣдная малютка положительно приходила въ отчаяніе.
Видя безграничное горе сестренки, Федя, позабывъ о собственныхъ страданіяхъ, принялся ее уговаривать какъ только могъ и умѣлъ. Самымъ краснорѣчивымъ образомъ старался онъ описать свою жизнь въ деревнѣ, и прелесть ихъ свиданій здѣсь у бабушки аккуратно разъ или два въ мѣсяцъ.
Милочка сначала вовсе не слушала рѣчь Феди, заглушая ее криками и всхлипываніемъ, затѣмъ, немного успокоившись, притихла; но выраженіе ея личика сдѣлалось до того сумрачно, до того печально, что, глядя на него, Федя, безгранично любившій сестру, даже испугался.
Около получаса бѣдные сиротки просидѣли другъ противъ друга молча, наконецъ въ сѣняхъ послышался шорохъ, наружная дверь отворилась и на порогѣ показалась Татьяна съ корзинкой въ рукахъ.
-- Все распродала, слава Богу,-- сказала она, вынимая изъ корзинки толстый ломоть хлѣба и еще нѣсколько свертковъ,-- придетъ Настасья, принесетъ намъ деревенскаго гостинца, устроимъ обѣдъ на славу!
-- Я, бабушка, не буду кушать ея гостинцевъ,-- возразила Милочка,-- она гадкая, злая, хочетъ увезти отъ насъ Федю,-- и бѣдная дѣвочка снова разразилась громкими рыданіями. Татьянѣ стоило большого труда уговорить ее; Милочка твердо стояла на своемъ, утверждая, что ни за какія блага въ мірѣ не прикоснется ни къ творогу, ни къ сметанѣ, ни къ сливкамъ. И дѣйствительно, когда Настасья, по прошествіи нѣкотораго времени, принесла обѣщанное угощеніе, она на-отрѣзъ отъ него отказалась.
-- А тебѣ, Федюша, чулочки красные купила,-- обратилась молодая женщина къ Федѣ,-- надѣнь на дорогу, чтобы ноги не озябли, да шарфикъ голубенькій намотай на шею -- будешь у меня молодецъ-молодцомъ.-- Федя улыбнулся, поблагодарилъ свою пріемную мать и сѣлъ за столъ вмѣстѣ съ остальными; обѣдъ прошелъ очень скучно, всѣмъ было какъ-то не по себѣ, не смотря на то, что принесенный Настасьею творогъ, сметана и сливки казались чрезвычайно аппетитными и что давно-давно въ убогой комнаткѣ бѣдной продавщицы яблокъ никто не запомнилъ подобнаго угощенія.
-- Милочка, зачѣмъ забилась въ уголъ?-- ласково обратилась къ ней Настасья,-- иди кушать, развѣ не любишь молочнаго?
Милочка вмѣсто отвѣта сердито насупила брови и отвернулась.
-- Оставь ее,-- сказала бабушка Татьяна,-- она не хочетъ.
-- Неужели, Милочка, ты не любишь такого вкуснаго кушанья?-- продолжала молодая женщина.
-- Напротивъ, очень люблю!
-- Тогда почему же отказываешься?
-- Потому что все это твое, а я тебя не люблю, ты гадкая, противная!-- сквозь слезы отозвалась маленькая дѣвочка.
-- Чѣмъ же, Милочка, я гадкая, противная?
-- Тѣмъ, что хочешь увести отъ насъ Федю!
-- Но, душенька, вѣдь у меня ему лучше будетъ,-- возразила Настасья и, вставъ изъ-за стола, подошла ближе къ дѣвочкѣ, ласково погладила ее по головкѣ и осторожно потянула къ столу.
-- Отчего лучше?
-- У меня въ деревнѣ хорошенькій домикъ, лошадка есть, коровы, курочки, барашки; лѣтомъ, когда на дворѣ будетъ тепло, Федя станетъ ходить въ лѣсъ гулять... а сколько цвѣтовъ-то разныхъ у насъ на полѣ -- и красные, и синіе, и желтые... всякіе... всякіе...
Слушая рѣчь молодой женщины, Милочка, сама того не замѣчая, очутилась вмѣстѣ съ нею за обѣденнымъ столомъ, и несмотря на твердое намѣреніе ни къ чему не прикасаться, мало-по-малу принялась за вкусное кушанье съ большимъ аппетитомъ.
-- Вотъ такъ-то лучше,-- сказала бабушка,-- а то что пользы капризничать, ни себѣ, ни другимъ никакого удовольствія.
Милочка сквозь слезы даже улыбнулась; по окончаніи обѣда Настасья начала собираться въ дорогу; Федя молча слѣдилъ глазами за каждымъ ея движеніемъ, и чѣмъ ближе дѣло подвигалось къ концу, тѣмъ блѣднѣе, задумчивѣе и угрюмѣе становилось его миловидное личико. Вся окружающая обстановка, несмотря на свою неприглядность, казалась ему теперь чѣмъ-то роднымъ, близкимъ... ему жаль было каждаго уголка, но больше всего, конечно, жаль бабушку и Милочку, которую онъ никогда не видалъ такою грустною какъ сегодня.
Присѣвъ на скамейку, мальчуганъ задумался... Живо вспомнилась ему покойная мама, вѣчно хлопотавшая о томъ, чтобы ея дорогія дѣтишки были по возможности сыты и въ теплѣ; да оно и дѣйствительно такъ было, пока бѣдная женщина чувствовала себя въ состояніи работать, то каждый добытый подчасъ съ большимъ трудомъ грошъ тащила домой; но за то потомъ, когда надорванныя силы не выдержали и она слегла, для нихъ наступило нехорошее время, пришлось близко познакомиться съ нуждою, зачастую дрожать въ нетопленной горницѣ, оставаться безъ обѣда и по необходимости выходить на улицу въ рваной обуви и старенькихъ платьицахъ... Какъ часто въ подобныя тяжелыя минуты маленькая Милочка, заливаясь слезами, громко заявляла что ей холодно... что она хочетъ кушать... А мама?... Бѣдная, дорогая мама... смотрѣла на нее съ горечью, плакала сама, и ничего не могла подѣлать... Силы измѣняли съ каждымъ часомъ, она таяла какъ воскъ... Ужасно, ужасно, мысленно повторялъ себѣ Федя, и подъ вліяніемъ печальныхъ думъ готовъ былъ расплакаться; но печальныя думы осаждали его; склонивъ курчавую головку, онъ сидѣлъ неподвижно. Но вотъ, окончившая наконецъ сборы Настасья прервала его размышленія лаконическимъ словомъ: "готово". Федя встрепенулся, вздрогнулъ.
-- Какъ! уже?-- проговорилъ онъ упавшимъ голосомъ.
-- А что, ты словно испугался?
-- Нѣтъ, тетя Настя, ничего; только вотъ какъ же это... значитъ надо прощаться съ бабушкой и съ Милочкой...
-- Да, конечно, и не теряя времени, потому что я должна какъ можно скорѣе отправиться на постоялый дворъ, гдѣ мои земляки, вѣроятно, давно уже ожидаютъ меня,-- Федя не двигался съ мѣста,
-- Ну, что же, касатикъ, прощайся!-- замѣтила Настасья. Тогда мальчикъ подошелъ къ бабушкѣ, пристально взглянулъ ей въ глаза и, замѣтивъ, что они подернуты слезою, громко разрыдался.
-- Прощай, родная!-- проговорилъ онъ, едва переводя духъ.
-- Прощай, голубчикъ! Господь съ тобою, будь счастливъ... не грусти... скоро увидимся...-- отозвалась Татьяна скороговоркою, видимо стараясь казаться покойною.
Федя охватилъ старушку за шею обѣими руками, да такъ и повисъ на нѣсколько минутъ; затѣмъ молча оттолкнулъ ее, бросился къ Милочкѣ, прижалъ ее къ себѣ крѣпко, крѣпко.
-- Не пущу!-- вскричала Милочка, вцѣпившись въ братишку обѣими руками,-- гадкая, противная, злая тетя Настя, зачѣмъ она увозитъ тебя, Федя! Милый, дорогой, не уѣзжай! Останься съ нами!..
Федя прижалъ Милочку еще сильнѣе; оба они горько плакали; бабушка Татьяна и Настасья, предвидя, что разставанью не будетъ конца, подошли къ нимъ и съ трудомъ кое-какъ оттащили въ разныя стороны,
-- Федя, не ходи, останься съ нами!-- продолжала кричать Милочка,-- пусть противная тетя Настя ѣдетъ одна въ свою деревню, Богъ съ нею, не надо тебѣ ни цвѣтовъ, ни ягодъ, ничего, ничего не надо... останься съ нами... не ходи!..
Но Федя уже не слышалъ голоса сестренки: онъ былъ далеко...
Тетушка Настасья чуть не силою тащила его по направленію къ постоялому двору, гдѣ дѣйствительно, какъ она предполагала, земляки давно уже были готовы и только ждали ея возвращенія, чтобы отправиться въ путь.
Добрая бабушка Татьяна тѣмъ временемъ дѣлала всевозможныя усилія чтобы какъ нибудь успокоить Милочку; посадила къ себѣ на колѣни, начала ласково гладить по головкѣ, уговаривать; но затѣмъ, видя, что ни то, ни другое не приноситъ пользы, принялась разсказывать сказки, до которыхъ Милочка была большая охотница.
Грустно склонивъ головку на плечо старушки, малютка, изрѣдка всхлипывая и отъ времени до времени утирая рукавами катившіяся слезы, слушала тихую рѣчь съ большимъ вниманіемъ, въ особенности когда вопросъ зашелъ о Красной Шапочкѣ и о томъ, какъ лютый волкъ, нарядившись бабушкой, чуть-чуть не проглотилъ свою маленькую внучку.
-- Какая глупенькая была Красная Шапочка! Неужели она не могла отличить волка отъ бабушки?-- замѣтила Милочка, когда старушка кончила сказку.
-- Вѣрно не могла или не умѣла, моя пташечка.
-- Я бы всегда и вездѣ узнала тебя, бабушка, и не только волкъ, но даже самъ косматый медвѣдь никогда не сбилъ бы меня съ толку.
Старушка улыбнулась на замѣчаніе Милочки, радуясь въ душѣ, что ея любимица въ концѣ-концевъ перестала плакать.
-- Ну-ка, моя крошечка, займись куколками да тряпочками,-- продолжала она, спуская дѣвочку съ колѣнъ.
-- А ты, бабушка, что будешь дѣлать?
-- Я-то?
-- Да, пойдешь куда-нибудь?
-- Отправлюсь на рынокъ; надо припасти деньжонокъ къ завтрему, чтобы купить кое-чего къ обѣду и ужину.
-- Возьми меня съ собою.
-- Нѣтъ, Милочка, нельзя.
-- Почему нельзя?
-- Сегодня больно холодно, да и дождь пошелъ.
-- Ничего, бабушка, я тепло одѣнусь.
-- Нѣтъ, пташечка дорогая, нельзя, лучше въ другой разъ, сегодня же посиди дома, тѣмъ болѣе, что мнѣ, прежде чѣмъ идти на рынокъ, придется сбѣгать еще довольно далеко къ огороднику.
-- Зачѣмъ?
-- Взять у него для продажи обѣщанный четверикъ яблокъ.
Милочка больше не настаивала и молча принялась перебирать сложенные въ ящикѣ лоскутки, бережно свертывая каждый изъ нихъ въ трубочку и въ сотый разъ перекладывая съ мѣста на мѣсто. Все это она продѣлывала до тѣхъ поръ, пока Татьяна оставалась въ комнатѣ, но едва успѣла послѣдняя захлопнуть за собою дверь, ящикъ, лоскутки и тряпочныя куклы моментально были отброшены въ сторону, и совершенно, повидимому, покойное личико маленькой сиротки снова приняло мрачное выраженіе, глаза наполнились слезами.
-- Федя, Федя!-- проговорила она въ полголоса, закрыла лицо рученками, задумалась, заплакала и просидѣла въ такомъ положеніи до тѣхъ поръ, пока Татьяна не вернулась обратно отъ огородника.
-- Здравствуй, бабушка!-- сказала она ей, стараясь улыбнуться.
-- Здравствуй, голубка, здравствуй; что ты тутъ безъ меня подѣлывала, все играла въ куколки?
Милочка ничего не отвѣчала, лгать она не любила, а правды сказать не хотѣлось. Старушка, между тѣмъ, сложивъ мѣшокъ съ яблоками подъ кровать, отсыпала изъ него нѣсколько десятковъ въ корзинку и, поцѣловавъ дѣвочку, отправилась распродавать ихъ на рынокъ.
На слѣдующій день погода немного прояснилась, на дворѣ сдѣлалось теплѣе, и Татьяна, отправляясь на свой обычный промыселъ, взяла Милочку съ собою. Милочкѣ съ перваго раза очень понравилось торговать яблоками, она помогала Татьянѣ отсчитывать ихъ, получать деньги, но затѣмъ это начало надоѣдать ей; мысль о Федѣ не покидала ее, и страшная, убійственная тоска порою до того сосала маленькое сердечко, что она положительно не знала на что рѣшиться, что предпринять.
Татьяна видѣла это и отлично понимала, но помочь бѣдѣ было не въ ея власти; она надѣялась только на милость Божію, да на то, что бѣдная сиротка навѣрное въ концѣ-концовъ привыкнетъ къ мысли о разлукѣ съ братомъ, и жизнь ихъ вдвоемъ потечетъ обычнымъ порядкомъ... Но не такъ думала Милочка; она втайнѣ задалась мыслью во что бы то ни стало отыскать братишку, соединиться съ нимъ, и для этого даже нѣсколько разъ заводила рѣчь съ бабушкой, гдѣ находится деревня, куда тетя Настя завезла Федю, и какъ она называется.
Татьяна, которой, конечно, даже въ голову не могла придти настоящая причина подобныхъ разспросовъ, отвѣчала охотно, но Милочка изъ разсказовъ ея поняла очень немного, хотя это, впрочемъ, не помѣшало ей все-таки въ одинъ прекрасный день привести задуманный планъ въ исполненіе, т.-е., воспользовавшись отсутствіемъ старушки, рѣшиться тихонько убѣжать изъ дома на поиски дорогого брата.
Прежде чѣмъ выйти на улицу, Милочка поспѣшно надѣла на ноги новые чулки, башмаки и повязала на голову красненькій платочекъ съ бѣлыми крапинками, подаренный ей въ день Ангела одною сосѣдкою; затѣмъ, вспомнивъ, что путь, по словамъ бабушки, предстоялъ далекій, она захватила кусокъ чернаго хлѣба и яблоко, и спустившись по грязной лѣстницѣ, ведущей въ ихъ скромное жилище, торопливо вышла за ворота съ намѣреніемъ направляться все прямо, куда глаза глядятъ. Заворачивая изъ улицы въ улицу, маленькая бѣглянка по. прошествіи самаго непродолжительнаго срока, очутилась наконецъ за заставой, въ полѣ.
Широкая, гладко наѣзженная дорога тянулась длинною полосою впередъ, такъ далеко, что, казалось, и конца ей не будетъ; маленькія ножки Милочки двигались скоро, скоро. Мысль увидѣться съ Федей придавала силу и энергію; дѣвочка бѣжала безостановочно -- часъ, два, три... Наконецъ, физическая усталость взяла верхъ, Милочка почувствовала, что, несмотря на горячее желаніе идти и идти впередъ, она этого не можетъ, вслѣдствіе чего, свернувъ немного въ сторону, къ опушкѣ лѣса, почти въ изнеможеніи опустилась на траву. По счастію, за послѣдніе дни погода разгулялась настолько, что выпавшій недавно сильный дождь не оставилъ особенныхъ слѣдовъ, трава нѣсколько пообсохла, хотя земля, конечно, была сырою и холодною, но Милочка этого не замѣтила.
-- Присяду, немножко отдохну, закушу хлѣбцемъ да яблокомъ, а тамъ опять пущусь дальше!-- подумала она, и вытянувъ усталыя ножонки, съ наслажденіемъ принялась кушать.
Кругомъ все было тихо, покойно. Нигдѣ не слышно ни звука, только дерево, подъ которымъ притаилась Милочка, изрѣдка шелестило своими осенними полусухими, сѣроватыми листьями, словно съ кѣмъ-то перешептываясь; но шелестъ этотъ не только не безпокоилъ нашу маленькую путешественницу, а еще, напротивъ, нравился. Ей казалось, что онъ говоритъ о Федѣ, о покойной матери, о бабушкѣ...
-- Бабушка, бѣдная, добрая бабушка, какъ она должна теперь безпокоиться!-- невольно подумала Милочка,-- она такъ любитъ, такъ бережетъ меня... и вдругъ, вернувшись домой съ базара, не застанетъ своей Милочки... Ужъ не вернуться ли назадъ?.. А Федя?.. Если я вернусь назадъ, надо будетъ сознаться бабушкѣ, что я тихонько ушла изъ дома съ цѣлью отправиться его отыскивать; бабушка разсердится, больше не пуститъ, станетъ наблюдать за мною... придется навсегда отказаться отъ мысли увидѣть его!.. А пріѣдетъ ли онъ въ городъ или нѣтъ -- это еще неизвѣстно; нѣтъ, ни за что на свѣтѣ не вернусь домой... Лучше пусть бабушка поскучаетъ немного, вѣдь потомъ я опять буду съ нею, скажу всю правду, гдѣ была... что дѣлала... какъ напала на слѣдъ Федюши... знаю заранѣе, что бабушка не будетъ бранить меня...
Разсуждая подобнымъ образомъ, дѣвочка, убаюкиваемая шелестомъ листьевъ, закрыла глаза и крѣпко заснула.
На дворѣ между тѣмъ начало смеркаться: пасмурное осеннее небо заволоклось тучами, пошелъ дождь, въ воздухѣ сдѣлалось сыро, холодно, платье на Милочкѣ промокло, а она все продолжала лежать неподвижно и спала тѣмъ хорошимъ, крѣпкимъ, безмятежнымъ сномъ, какимъ обыкновенно спятъ маленькія дѣти.
Во снѣ ей грезился Федя: какъ будто она нашла его въ какомъ-то необыкновенномъ хрустальномъ дворцѣ, окруженномъ густымъ тѣнистымъ садомъ; въ саду этомъ стояло нѣсколько бесѣдокъ, сдѣланныхъ изъ пряниковъ, до которыхъ -- скажемъ, между прочимъ -- Милочка была большая охотница; Федя, взявъ ее за руку, водилъ по дорожкамъ и предлагалъ попробовать укусить уголъ пряничной бесѣдки; Милочкѣ все это казалось очень страннымъ, но тѣмъ не менѣе она привстала на цыпочки, раскрыла свой маленькій ротикъ, и только что собиралась воспользоваться предложеніемъ брата, какъ вдругъ услыхала гдѣ-то по близости шорохъ и... проснулась.
Когда она открыла глаза, ни Феди, ни хрустальнаго дворца, ни пряничной бесѣдки, конечно, не было, но шорохъ слышался совершенно ясно; при этомъ она немедленно замѣтила около себя присутствіе какого-то живого копошившагося существа.
"Вѣрно тотъ самый сѣрый волкъ, который хотѣлъ проглотить Красную Шапочку", подумала дѣвочка и уже готова была отъ страха раскричаться и расплакаться, какъ вдругъ, повернувъ голову по тому направленію, откуда слышался шорохъ, къ крайнему своему удовольствію, вмѣсто предполагаемаго сѣраго волка, замѣтила прекрасную, большую, темно-каштановаго цвѣта собаку, которая стояла совсѣмъ близко и смотрѣла такими умными, ласковыми глазами, что дѣвочка сразу почувствовала къ ней полное довѣріе.
-- Каштанъ, сюда!-- раздался между тѣмъ гдѣ-то по близости женскій голосъ.
Милочка обернулась и увидѣла на дорогѣ высокую вороную лошадь, на которой сидѣла чрезвычайно миловидная амазонка, а нѣсколько поодаль ѣхалъ молоденькій жокей.
-- Боже мой, что это? кажется, ребенокъ?-- съ удивленіемъ вскричала амазонка.-- Степанъ, сойдите скорѣе съ сѣдла, посмотрите ближе, можетъ быть, мнѣ только такъ показалось.
Жокей поспѣшно исполнилъ приказаніе своей госпожи, соскочилъ съ лошади, привязалъ ее къ дереву, и подойдя къ Милочкѣ, осторожно приподнялъ ее съ земли.
-- Посмотрите, ваше сіятельство, какая хорошенькая дѣвочка,-- сказалъ онъ, поднося Милочку къ амазонкѣ.
-- Въ самомъ дѣлѣ! Настоящая красотка... но только, она, бѣдненькая, должно быть очень промокла и озябла... Какими судьбами, душенька, ты попала сюда, одна въ такую позднюю пору и непогоду?-- обратилась амазонка къ Милочкѣ и взяла ее изъ рукъ жокея, чтобы посадить къ себѣ на сѣдло.-- Кто ты такая, откуда, куда идешь?-- продолжала допытываться амазонка, ласково обнявъ сиротку и стараясь отогрѣть въ своихъ рукахъ ея окоченѣлыя рученки.
-- Я иду изъ города по очень нужному дѣлу,-- смѣло отвѣчала Милочка и, дрожа отъ холода, прижалась къ незнакомкѣ.
-- За какимъ же дѣломъ?-- спросила послѣдняя.
-- Отыскать деревню, гдѣ живетъ Федя.
-- Какой Федя?
-- Мой братъ.
-- Почему же онъ живетъ въ деревнѣ, а не въ городѣ вмѣстѣ съ тобою?
-- Его увезла туда тетушка Настасья, ахъ, она такая противная, я не люблю ее...
-- А тебя какъ зовутъ, моя милая крошка?
-- Настоящее имя мое Людмила, мама же прозвала меня Милочка, и теперь, хотя мамы больше нѣтъ съ нами, она у Боженьки, тамъ высоко, на небѣ, но меня все-таки по прежнему зовутъ Милочкой.
-- Это имя къ тебѣ подходитъ какъ нельзя лучше, потому что ты дѣйствительно настоящая Милочка.
Милочка не поняла смысла словъ своей собесѣдницы и взглянула на нее вопросительно.
-- Да, да, ты настоящая Милочка,-- продолжала амазонка, осыпая поцѣлуями лицо и шею дѣвочки.-- Какую превосходную находку сдѣлали мы съ тобою, Степанъ!-- добавила она, обратившись къ жокею,-- знаешь что: возьми дѣвочку на свое сѣдло, постарайся прикрыть какъ-нибудь отъ непогоды ливреей, она, несчастная, совсѣмъ застыла... мы ее отвеземъ въ Подгорное, и если у бѣдняжки не окажется родителей, то я навсегда оставлю ее у себя.
Жокей почтительно поклонился.
-- Идите ко мнѣ, Милочка,-- сказалъ онъ малюткѣ, осторожно снимая ее съ колѣнъ госпожи и усаживая на собственное сѣдло;-- холодно вамъ, бѣдная дѣвочка, да, озябли, очень?
-- Холодно,-- отвѣчала Милочка, дрожа словно въ лихорадкѣ.
-- Не зналъ я, что живую находку встрѣчу по дорогѣ, прихватилъ бы пледъ, ну, да ужъ теперь дѣлать нечего, взять его негдѣ, постараюсь хоть въ ливрею закутать, авось не замерзнете.-- И крѣпко охвативъ дѣвочку за талію, Степанъ крупною рысью поскакалъ вслѣдъ за своей госпожей.
-- Куда мы ѣдемъ?-- спросила его Милочка по прошествіи нѣсколькихъ минутъ.
-- Въ Подгорное.
-- Что значитъ "Подгорное"?
-- Такъ называется имѣніе графини.
-- Какой графини?
-- Моей доброй госпожи, которая сію минуту подобрала васъ, мокрую и холодную, на полѣ подъ деревомъ.
-- А далеко отъ Подгорнаго деревня, гдѣ живетъ Федя?
-- Какъ она называется?
-- Не знаю.
-- Трудно тогда сказать, далеко ли, можетъ быть, близко, а можетъ быть, и совсѣмъ въ другой сторонѣ.-- При мысли о Федѣ маленькое сердечко Милочки опять заныло болѣзненно; она задумалась и, припавъ головою къ плечу жокея, начала дремать; вороной конь между тѣмъ бѣжалъ крупною рысью, и по прошествіи часа или около этого, наконецъ, остановился у подъѣзда роскошнаго деревенскаго дома графини Ладерсъ.
Графиня была еще довольно моложавая и очень богатая женщина; два года тому назадъ она овдовѣла, и теперь безвыѣздно жила одна въ имѣніи покойнаго мужа. Домъ у нея былъ роскошный, помѣщеніе обширное.
Сойдя съ лошади, она приказала жокею отнести Милочку въ комнаты и съ рукъ на руки передать старшей горничной Раисѣ, которая сейчасъ же первымъ дѣломъ сняла съ нее мокрое платье, бѣлье и замѣнила ихъ свѣжими, сухими, гораздо лучшими, конечно, принадлежащими ея маленькой дочери. Во время переодѣванья Раиса старалась занять дѣвочку различными разсказами, но Милочка слушала разсѣянно, такъ какъ, во-первыхъ, не переставала думать о Федѣ, а во-вторыхъ, чувствовала сильную усталость и голодъ, о чемъ даже откровенно заявила Раисѣ.
Раиса немедленно принесла ей кусокъ жаркого и стаканъ теплаго молока; бѣдная сиротка принялась за то и за другое съ большимъ аппетитомъ.
-- Теперь пойдемъ къ графинѣ, ты должна поблагодарить ее за ужинъ и пожелать покойной ночи,-- сказала горничная, и взявъ Милочку за руку, повела черезъ цѣлый рядъ ярко освѣщенныхъ комнатъ въ зало, гдѣ сидѣла графиня въ обществѣ только-что пріѣхавшихъ гостей.
-- А вотъ она, легка на поминѣ, моя живая находка, честь имѣю представить,-- замѣтила графиня гостямъ, и посадивъ маленькую дѣвочку къ себѣ на колѣни, принялась съ видимымъ удовольствіемъ гладить рукою ея шелковистые, бѣлокурые волосы.-- Посмотрите, какая она хорошенькая!
-- Да, да, пресимпатичная!-- послышалось со всѣхъ сторонъ.
-- Дайте мнѣ ее, графиня, дайте сюда,-- говорили дамы. Милочка, какъ какая-нибудь рѣдкая цѣнная вещь, безпрестанно переходила изъ рукъ въ руки; ею всѣ любовались, въ голосъ называли хорошенькою, симпатичною; она же на всѣ похвалы только отмалчивалась и, съ любопытствомъ оглядываясь направо и налѣво, повидимому все еще не могла опомниться, какими судьбами попала въ такія роскошныя палаты, о которыхъ никогда въ жизни до сихъ поръ не имѣла ни малѣйшаго понятія и которыя невольно напоминали ей волшебныя сказки бабушки Татьяны.
-- Тыяшуришь глазки; должно быть спать хочешь?-- сказала графиня.-- Раиса, возьмите ее, уложите, бѣдняжка очень утомлена.
Милочка подала рученки горничной, вмѣстѣ съ нею снова вышла изъ комнаты, легла въ чистую мягкую постельку, съ наслажденіемъ вытянула усталые члены, и проговоривъ вполголоса:
-- Спокойный ночи, Раиса,-- сейчасъ же крѣпко уснула. Проспала она на одномъ и томъ же боку вплоть до самаго )тра; во снѣ сначала снилась ей блѣдная, больная, умирающая мать, затѣмъ снилась бабушка Татьяна, и наконецъ Федя; съ послѣднимъ она очень рада была увидѣться, теперь онъ уже не заставлялъ ее кусать уголъ отъ пряничной бесѣдки, а взявъ за руку, молча смотрѣлъ въ глаза и слушалъ подробный разсказъ о томъ, какъ она тихонько убѣжала изъ дому и очутилась у богатой графини.
Когда же, на слѣдующее утро, она снова проснулась, и, открывъ глаза, увидѣла себя въ роскошно убранной комнатѣ, то сразу сообразила, что Федю видѣла только во снѣ, что на самомъ дѣлѣ его тутъ не было... Передъ нею стояла вчерашняя женщина, она ласково улыбнулась ей и подавала роскошное, голубое шелковое платье, отдѣланное кружевами.
-- Видишь, Милочка, какъ графинюшка о тебѣ заботится,-- сказала она дѣвочкѣ,-- вчера съ вечера изволила отдать приказаніе портнихѣ, чтобы изготовить для тебя цѣлый костюмчикъ.
Милочка не могла оторвать глазъ отъ костюмчика, до того онъ былъ красивъ и изященъ; а когда Раиса надѣла его на нее и, расчесавъ длинные волосы, скрѣпила ихъ бантикомъ, то ужъ положительно пришла въ восторгъ.
Къ завтраку она спустилась въ столовую; графиня встрѣтила ее съ распростертыми объятіями и повела показывать картины, цвѣты, клѣтку съ попугаемъ, бѣлую собачку Вибишку; Милочкѣ все это очень нравилось.
-- А вотъ здѣсь въ ящикѣ для тебя приготовлены куклы и игрушки,-- продолжала графиня, подавая Милочкѣ довольно помѣстительную шкатулку изъ полисандроваго дерева.
Милочка открыла ее... и Боже мой! чего, чего только въ этой шкатулкѣ не было! Куклы одѣтыя, неодѣтыя, чайный сервизъ, обѣденный сервизъ, картонные домики, деревянныя птицы, картонные звѣри...
Милочка съ удовольствіемъ принялась разбирать ихъ; графиня любовалась своею "живою находкою", какъ она иногда шутя называла дѣвочку, и втайнѣ отъ души желала, чтобы у нея не нашлось родителей, и чтобы она навсегда осталась жить въ Подгорномъ.
Бѣдная же бабушка Татьяна между тѣмъ, вернувшись съ базара и не найдя Милочки дома, въ первую минуту нисколько не встревожилась, полагая, что она вѣроятно вышла поиграть съ уличными ребятишками или съ кѣмъ-нибудь изъ сосѣдей отправилась на кладбище навѣстить могилу матери, какъ иногда это дѣлывала; когда же наступилъ часъ обѣда и дѣвочка не возвращалась, старушка отправилась ее разыскивать.
-- Слушай, Михѣевна,-- окликнула она проходившую черезъ дворъ старушку тряпичницу,-- не видала ли гдѣ мою Милочку?
-- Какъ не видать, видѣла.
-- Гдѣ же, когда?
-- Она давно уже вышла изъ дома, такая нарядная, въ красномъ платьѣ, новыхъ чулкахъ и съ узелочкомъ.
-- Давно, ты говоришь?
-- Почти сейчасъ вслѣдъ за тобою.
-- Странно; куда бы она могла дѣваться!
-- Не знаю...
И Михѣевна отправилась своей дорогой, а бабушка Татьяна, грустно покачавъ сѣдою головой, поплелась было обратно въ комнату; но тамъ ей не сидѣлось, она, словно предугадывая, что съ дѣвочкою случилось что-то особенное, неладное, не могла спокойно сидѣть на одномъ мѣстѣ.
-- Господи! Ужъ не раздавили ли ее лошади грѣхомъ на улицѣ!-- прошептала она съ ужасомъ, набожно перекрестившись, и, быстро соскочивъ съ мѣста, отправилась въ городъ искать Милочку по всѣмъ угламъ и закоулкамъ. Поиски ея конечно не увѣнчались ни малѣйшимъ успѣхомъ; не только найти Милочку, но даже напасть на слѣдъ ея, не было никакой возможности.
Печальная, изнеможенная, убитая горемъ, вернулась старушка въ свое скромное жилище. Ей не только по душѣ жаль было Милочку, но еще ко всему этому она чувствовала какъ бы укоръ совѣсти противъ несчастной матери сиротки, противъ Феди, за то, что не съумѣла усмотрѣть за нею; она заранѣе представляла себѣ отчаяніе бѣднаго мальчика, когда онъ узнаетъ объ исчезновеніи сестренки.
-- Бѣдный Федя, онъ, пожалуй, не перенесетъ!-- безпрестанно повторяла старушка, слоняясь изъ угла въ уголъ, какъ помѣшанная.
Цѣлую ночь провела она безъ сна; на утро съ первыми лучами восходящаго солнца опять отправилась на поиски, а вечеромъ вернулась домой еще больше обезкураженная.
Такимъ образомъ прошла вся недѣля; въ воскресенье долженъ былъ пріѣхать Федя вмѣстѣ съ тетушкой Настасьей; бѣдный мальчикъ ждалъ минуты свиданія съ сестрою и бабушкой съ большимъ нетерпѣніемъ.
За время своего пребыванія въ деревнѣ на чистомъ воздухѣ и на хорошей пищѣ, онъ уже успѣлъ замѣтно окрѣпнуть, поправиться; глаза его смотрѣли на свѣтъ Божій какъ-то особенно весело; щеки покрылись яркимъ румянцемъ... Бомбой влетѣлъ онъ въ крошечную комнатку Татьяны; взглянувъ на исхудалое лицо послѣдней, состарѣвшейся за это короткое время на цѣлыя десять лѣтъ, онъ такъ и ахнулъ и какъ вкопаный остановился на порогѣ.
-- Бабушка, ты больна?-- спросилъ онъ испуганно.
-- Нѣтъ, касатикъ, я здорова...-- глухимъ, упавшимъ голосомъ отозвалась Татьяна.
-- Тогда у тебя вѣрно случилось что-нибудь особенное?
Старушка, какъ преступница, молча наклонила голову.
-- Говори, бабушка, говори скорѣе, не томи... Но гдѣ же Милочка, ужъ не съ нею ли приключилось что неладное?
Татьяна молчала по прежнему.
-- Бабушка, гдѣ Милочка, скажи правду!-- умолялъ Федя.
-- Не знаю...-- отвѣтила наконецъ старушка.
-- Какъ не знаешь? что это значитъ?
-- Не знаю!-- повторила она, не поднимая головы.
-- Умерла?!
-- Нѣтъ... Не знаю... Можетъ быть... Не думаю...
Федя положительно не могъ понять, что такое случилось съ Татьяной; въ первую минуту онъ даже подумалъ, не помѣшалась ли она, но затѣмъ, употребивъ всевозможныя усилія, кое-какъ добился толку.
-- Значитъ Милочка просто ушла изъ дому, убѣжала?-- сказалъ онъ съ отчаяніемъ.
-- Должно быть!-- грустно отозвалась бабушка,-- но только, Федюша, не вини меня; даю тебѣ честное слово, что мы съ нею не ссорились... я не бранила ее... не обижала...
-- Какъ тебѣ не совѣстно говорить подобныя вещи, бабушка!-- возразилъ мальчикъ, крѣпко обнявъ старушку,-- неужели я не знаю, насколько ты любишь насъ... ничего такого мнѣ никогда не можетъ придти въ голову...
Татьяна горько расплакалась, Федя началъ уговаривать ее, несмотря на то, что ему самому было жутко, и что крупныя слезы текли по его щекамъ цѣлымъ потокомъ. На эту безмолвную сцену вошла Настасья.
Узнавъ въ чемъ дѣло, она крайне изумилась, и горячо сочувствовала старушкѣ и своему воспитаннику, но, конечно, при всемъ желаніи ничего не могла придумать въ утѣшеніе; въ тотъ же день вечеромъ она съ Федей уѣхала обратно въ деревню. Татьяна, провожая ихъ, всплакнула, всплакнулъ и Федя; затѣмъ оба они какъ-то притихли, присмирѣли, ушли въ самихъ себя, и въ пасы свиданій избѣгали произносить имя маленькой бѣглянки; боялись ли они, воспоминаньемъ о ней, другъ друга встревожить, считали ли себя обиженными тѣмъ, что она безъ всякой основательной причины покинула ихъ -- не знаю, но во всякомъ случаѣ Милочка для нихъ, по наружному виду, какъ будто не существовала. А время шло своей обычной чередой; Татьяна, по прежнему, ежедневно отправлялась на базаръ торговать яблоками, но сосѣдки подъчасъ не узнавали въ ней бывшую веселую словоохотливую старушку, которая теперь сидѣла почти неподвижно на своей низенькой скамѣечки, ни съ кѣмъ не вступала въ разговоръ, оставалась равнодушною ко всевозможнымъ городскимъ новостямъ и сплетнямъ, и открывала ротъ только тогда, когда необходимо было отвѣчать покупателямъ.
Федя, съ своей стороны жилъ по прежнему въ деревнѣ, помогалъ мужу Настасьи въ разныхъ домашнихъ работахъ, и каждый разъ сопровождалъ тетушку въ городъ подъ предлогомъ повидаться съ бабушкой; въ глубинѣ же души онъ стремился туда болѣе для того, что втайнѣ все-таки надѣялся рано или поздно услыхать что-нибудь о Милочкѣ.
Въ одну изъ подобныхъ минутъ, когда на душѣ у него было какъ-то особенно тоскливо, и когда онъ, сидя на облучкѣ двухколесной телѣжки, наполненной кувшинами съ молокомъ и кадочками со сметаною да масломъ, ѣхалъ вмѣстѣ съ Настасьей въ городъ, ихъ вдругъ обогнала пара рослыхъ сѣрыхъ лошадей, запряженныхъ въ изящную карету, на козлахъ которой сидѣлъ толстый, бородатый кучеръ.
-- Ей, ты, мальчуганъ, держи правѣе!-- громко крикнулъ онъ Федѣ поровнявшись съ таратайкою,-- чего распустилъ возжи-то, возьми немного въ сторону, дай проѣхать!
Федя повернулъ голову, и въ тотъ моментъ, когда карета поровнялась съ нимъ, онъ вдругъ увидѣлъ въ опущенное стекло ея знакомую маленькую фигурку дѣвочки, одѣтой въ малиновое бархатное пальто и такую же шапочку.
Не успѣла Настасья, какъ говорится, моргнуть глазомъ, какъ Федя, бросивъ возжи, словно безумный пустился бѣжать впередъ по дорогѣ.
-- Что съ тобою, куда ты?-- кричала она ему въ слѣдъ, но онъ, не обращая вниманія, бѣжалъ дальше безъ оглядки.
Догнать лихихъ коней конечно оказалось невозможно; они живо скрылись изъ виду и Федя остановился въ изнеможеніи на дорогѣ.
-- Да что такое приключилось?-- спросила его Настасья,-- на тебѣ лица нѣтъ!
Федя дѣйствительно стоялъ совершенно блѣдный.
-- Испугался чего?-- допрашивала Настасья.
Мальчикъ отрицательно покачалъ головою.
-- Тогда что же наконецъ?
-- Ахъ, тетушка Настасья, ты ничего не знаешь, ничего не замѣтила?
-- Ничего; а въ чемъ дѣло?
-- Вѣдь я сейчасъ видѣлъ Милочку!
-- Милочку?!
-- Да.
-- Что за вздоръ, гдѣ ты могъ ее видѣть!
-- Честное слово, тетя, видѣлъ!
-- Но гдѣ же, во снѣ что ли; вѣрно вздремнулъ сидя на облучкѣ-то.
-- Нѣтъ, тетя, я не спалъ.
-- Тогда гдѣ же могъ ты ее видѣть?
-- Она сидѣла въ каретѣ, которая проѣхала мимо... я побѣжалъ сзади чтобы догнать, но лошади мчались слишкомъ быстро...
-- Полно, Федюша, тебѣ показалось.
-- Нѣтъ, не показалось, я отлично узналъ Милочку.
-- Садись лучше на прежнее мѣсто, поѣдемъ дальше, что толку по пусту терять время въ безполезныхъ разговорахъ.
Федя вскочилъ на облучекъ, и низенькая лошаденка поплелась мелкою рысцею. По прошествіи часа они добрались до города.
Оставивъ телѣжку на постояломъ дворѣ, Настасья отправилась разносить товаръ по знакомымъ господамъ, а Федя пошелъ прямо къ бабушкѣ и въ короткихъ словахъ передалъ о неожиданной встрѣчѣ съ сестренкою.
Татьяна всполошилась; она позабыла о своихъ старческихъ недугахъ, о томъ, что ей надо отправляться на базаръ, и чуть ни въ перегонку съ Федей пустилась рыскать по улицамъ, спрашивая всѣхъ и каждаго, не видали ли недавно проѣхавшую карету съ сидѣвшею въ ней маленькою дѣвочкою; но отвѣты получались неудовлетворительные, такъ какъ городъ, хотя былъ не изъ большихъ, но стоялъ на проѣзжей дорогѣ, и множество различныхъ каретъ, большихъ и маленькихъ, запряженныхъ то парою, то четверкою, ѣздило по немъ безпрестанно.
Совершенно обезкураженные, усталые, и измученные напрасными поисками, Татьяна и Федя почти въ сумерки вернулись на квартиру.
Настасья, успѣвшая уже давно окончить свои дѣла, ждала бабушку и внука съ большимъ нетерпѣніемъ; наскоро перекусивъ чѣмъ попало, она торопила мальчика собираться въ обратный путь, а Татьяна, проводивъ гостей, сейчасъ же легла въ постель, чтобы скорѣе забыться и уснуть, но сонъ, точно на зло, бѣжалъ отъ нея; она въ сотый разъ задавала себѣ вопросъ: дѣйствительно ли Федя видѣлъ Милочку, или это ему только померещилось? Послѣднее казалось болѣе правдоподобно, но на самомъ дѣлѣ было иначе. Въ каретѣ дѣйствительно сидѣла Милочка.
Графиня, привязавшаяся къ дѣвочкѣ какъ къ родной дочери, очень тревожилась тѣмъ, что она все время, несмотря на множество куколъ и игрушекъ, которыми ее снабжали безпрестанно, оставалась задумчивою и печальною, часто вспоминала о Федѣ и совершенно безучастно относилась ко всему окружающему.
Добрая женщина не знала, чѣмъ бы занять, чѣмъ бы разсѣять свою маленькую питомицу и, замѣтивъ, что она очень любитъ кататься, почти ежедневно доставляла ей это удовольствіе.
Въ тотъ день, когда Федя увидѣлъ ихъ, Милочкѣ не здоровилось съ утра, она почти ничего не кушала за завтракомъ и хотѣла было лечь въ кроватку, но когда къ подъѣзду подали экипажъ, она прибодрялась попросила взять ее съ собою, и съ наслажденіемъ вытянувшись на эластичной подушкѣ рядомъ съ графиней, отправилась кататься верстъ за двадцать, съ тѣмъ, чтобы заѣхать къ однимъ знакомымъ.
Тамъ ей стало нехорошо, голова закружилась, во всемъ тѣлѣ чувствовалось лихорадочное состояніе и слабость; графиня очень испугалась, сейчасъ же отвезла ее домой и послала за докторомъ.
Докторъ тщательно осмотрѣлъ маленькую паціентку, и объявилъ графинѣ, что у нея начинается горячка; бѣдняжку уложили въ кроватку, облѣпили горчичниками, стали давать лѣкарство. Графиня не отходила отъ нея и, не жалѣя ни денегъ, ни собственныхъ силъ, дѣлала все, чтобы спасти отъ смерти.
Цѣлыя двѣ недѣли однако пролежала Милочка въ безнадежномъ состояніи, никого не узнавала, бредила; въ бреду постоянно вспоминала Федю, утверждая, что видитъ его сидящимъ на облучкѣ двухколесной таратайки, просила позвать его немедленно, угрожая, что въ послѣднемъ случаѣ убѣжитъ отъ графини, точно такъ, какъ убѣжала отъ бабушки. Присутствующіе конечно не обращали вниманія на ея безсмысленныя рѣчи, и вмѣсто отвѣта только усерднѣе перемѣняли компрессы.
Къ концу третьей недѣли бѣдная дѣвочка стала нѣсколько поправляться; созванные изъ сосѣдняго города доктора, пріѣзжавшіе иногда по очереди, иногда всѣ вмѣстѣ, въ концѣ-концовъ объявили, что опасность миновала и можно вполнѣ разсчитывать навоздоровленіе.
Графиня ожила; ожила одновременно съ нею и добрая Раиса, которая тоже всей душой полюбила маленькую сиротку, и при одной мысли о томъ, что она можетъ умереть, заливалась горючими слезами.
-- Ну слава Богу, спасена!-- сказала она однажды, крѣпко обнявъ Милочку.
Милочка улыбнулась; съ этого радостнаго для всѣхъ дня Милочка начала быстро поправляться.
Докторъ вскорѣ позволилъ ей встать съ постели, ходить по комнатѣ, а наконецъ и гулять, несмотря на то, что зима давно уже вошла въ свои права, и всѣ окружные поля, сады, деревья были сплошь покрыты густымъ слоемъ снѣга. О встрѣчѣ съ Федей Милочка вспоминала смутно, и никакъ не могла дать себѣ отчета, видѣла ли она его на-яву, или всѣ это ей приснилось.
Графиня по-прежнему стала ежедневно возить ее кататься; зимнія прогулки очень забавляли Милочку, она не только охотно каталась въ саняхъ, но и пѣшкомъ любила ходить -- послѣднее въ особенности нравилось ей потому, что когда она ступала на снѣгъ, то на немъ оставались слѣды ея маленькихъ ножекъ; она готова была по цѣлымъ часамъ увлекаться ходьбою, и еслибъ графиня не требовала во время возвращенія къ завтраку и обѣду, то, конечно, оставалась бы очень долго на улицѣ.
-- Милочка, я сегодня собираюсь поѣхать одна, безъ кучера, въ маленькихъ санкахъ, навѣстить больную жену лѣсничаго, хочешь прокатиться со мной?-- спросила однажды графиня дѣвочку.
-- Хочу, милая тетя, очень хочу!-- отозвалась Милочка, которая обыкновенно называла свою благодѣтельницу тетей?
-- Такъ или одѣвайся, сейчасъ лошадь будетъ готова.
Милочка не заставила дважды повторить себѣ это приказаніе; менѣе чѣмъ по прошествіи десяти минутъ она стояла уже совершенно одѣтая въ прихожей и съ удовольствіемъ смотрѣла на прекраснаго воронаго рысака, запряженнаго въ крошечныя санки. Кучеръ держалъ его подъ уздцы и, ласково гладя по крутой, выгнутой шеѣ, что-то приговаривалъ.
Но вотъ, наконецъ, дверь, ведущая изъ прихожей въ зало, отворилась, на порогѣ показалась одѣтая въ бархатную шубу графиня; она весело сошла съ лѣстницы и сѣла въ санки; около нея помѣстилась Милочка.
Рысакъ крупною рысью помчался по дорогѣ, взбивая копытами снѣгъ и отбрасывая въ разныя стороны.
Милочка была совершенно счастлива, т.-е. собственно говоря, счастлива настолько, насколько считала это возможнымъ при постоянно преслѣдовавшей ее мысли о Федѣ.
"Гдѣ-то онъ теперь? Что съ нимъ?-- думала дѣвочка, между тѣмъ какъ рысакъ мчался по гладко наѣзженной дорогѣ,-- гдѣ-то бабушка Татьяна?" и она мысленно перенеслась въ убогое жилище старой торговки яблоками.
Одно воспоминаніе смѣнялось другимъ, и вѣроятно это продолжалось бы очень долго, еслибы въ концѣ-концовъ она не замѣтила, что цѣль путешествія почти достигнута, и что въ нѣсколькихъ саженяхъ впереди виднѣется маленькая избушка лѣсничаго.
-- Вотъ и пріѣхали!-- сказала графиня, осаживая лошадь.
-- Такъ скоро?-- спросила Милочка.
-- Да; тебѣ показалось скоро?
-- Очень.
-- А между тѣмъ мы были въ дорогѣ почти около часа; ты не озябла?
-- Нисколько; я бы съ большимъ удовольствіемъ проѣхала еще дальше.
-- Нѣтъ; сегодня нельзя ѣхать дальше.
-- Почему?
-- Во-первыхъ потому, что править самой немного холодно, а во-вторыхъ, и главное, мнѣ много о чемъ надо поговорить съ лѣсничимъ, и мы едва-едва къ вечеру успѣемъ вернуться домой.
Лѣсничій, между тѣмъ, завидѣвъ дорогихъ гостей, выбѣжалъ имъ на встрѣчу.
-- Здравствуй, Кузьма!-- привѣтствовала его графиня,-- какъ здоровье твоей жены?
-- Благодарю покорно, ваше сіятельство, слава Богу, полегче стало послѣ того лѣкарства, которое вы изволили прислать на прошлой недѣли.
-- Очень рада. Прибери-ка мою лошадку, покрой попоной, пока мы тутъ у тебя посидимъ.
Лѣсничій почтительно помогъ графинѣ выйти изъ саней, высадилъ Милочку и, проводивъ ихъ въ избушку, вернулся прибирать лошадь.
Въ избушкѣ ихъ встрѣтила жена его, только что вставшая съ постели послѣ продолжительной болѣзни; она съ благодарностью бросилась цѣловать руки графини и видимо не находила словъ выразить свою признательность за лѣкарство, принесшее ей большую пользу; затѣмъ начала хлопотать объ угощеніи и, несмотря на то, что графиня на-отрѣзъ отказалась отъ него, все-таки моментально смастерила яичницу, принесла сливокъ и заварила кофе.
Самъ лѣсничій помогалъ ей въ хлопотахъ, а когда, наконецъ, все было готово, принялся отдавать отчетъ графинѣ въ проданныхъ недавно дровахъ, и спрашивать распоряженія на будущее время.
Разговоръ, незамѣтно для обоихъ собесѣдниковъ, затянулся довольно долго; на дворѣ начало смеркаться, графиня заторопилась ѣхать.
-- Не угодно ли будетъ вашему сіятельству пообождать немного!-- предложилъ лѣсничій.
-- Зачѣмъ, я и безъ того у тебя засидѣлась.
-- Да снѣгъ больно сильный пошелъ и вѣтрено стало, мятель, кажись, начинается... вы одни безъ кучера, еще пожалуй грѣхомъ съ дороги собьетесь, заблудитесь...
-- Что ты, Кузьма!-- засмѣялась графиня,-- какъ будто въ первый разъ! Я отлично знаю каждый уголокъ этого лѣса.
И простившись съ гостепріимными хозяевами она снова сѣла въ санки.
Милочка жмурилась отъ сильнаго вѣтра и снѣга, который залѣплялъ ей глаза, и находила что возвращеніе домой при такой погодѣ вовсе не настолько пріятно, какъ была поѣздка туда; но дѣлать нечего, оставалось помириться съ необходимостью и ѣхать дальше. Графиня держала возжи молча; рысакъ сначала бѣжалъ по прежнему быстро, но потомъ началъ умѣрять шагъ вслѣдствіе того, что дорога все больше и больше покрывалась снѣгомъ, и въ концѣ концовъ двигался уже почти шагомъ,-- санки то ныряли вверхъ и внизъ по ухабамъ, то становились бокомъ; Милочка начинала трусить.
-- Холодно тебѣ, моя крошка?-- ласково спросила ее графиня.
-- Нѣтъ, тетя, не холодно, только...
-- Только что?
-- Страшно.
-- Страшно? чего же?
-- Я боюсь упасть, боюсь что мы не найдемъ дороги -- заблудимся.
-- Зачѣмъ такія нехорошія мысли? Будь покойна, мы отлично доберемся до дому.
Но слова графини не оправдались, а предчувствіе Милочки сбылось -- онѣ сбились съ пути, и, желая скорѣе выѣхать на дорогу, безпрестанно заворачивали то вправо, то влѣво, чѣмъ запутывались еще больше; на лицѣ графини выразилось безпокойство... Милочка начала тихо всхлипывать, а снѣгъ и вьюга, словно поддразнивая ихъ, крутились кругомъ съ неимовѣрною силою. Бѣдный рысакъ, непривычный къ подобнымъ путешествіямъ, едва передвигалъ ноги, и видимо выбился изъ силъ. Болѣе часу странствовали онѣ такимъ образомъ, сами не зная куда направляются; положеніе было крайне не завидное и выходъ оставался одинъ, переждать непогоду въ лѣсу подъ открытымъ небомъ съ рискомъ, конечно сдѣлаться жертвою волковъ или медвѣдей.
Графиня все это отлично сознавала, а Милочка, какъ бы инстинктивно угадывая ея мысли, съ каждою минутой трусила все больше; но вотъ вдругъ гдѣ-то вдали послышался колокольчикъ; графиня ободрилась.
-- Милочка, успокойся, мы спасены!-- сказала она дѣвочкѣ и начала громко звать на помощь.
По прошествіи пяти или десяти минутъ звонъ колокольчика раздавался уже совсѣмъ близко, и вскорѣ несчастныя путешественницы ясно увидѣли въ нѣсколькихъ шагахъ отъ себя маленькую, крестьянскую лошаденку, запряженную въ пошевни, съ сидѣвшимъ въ нихъ крестьяниномъ.
-- Кто здѣсь?-- спросилъ послѣдній,-- что надобно?
-- Любезный другъ,-- отвѣчала ему графиня,-- ради Бога помоги намъ выбраться на дорогу, мы заблудились и совершенно замерзаемъ.
-- А куда ѣдете?
-- Въ Подгорное; слыхалъ можетъ быть такое названіе?
-- Слыхать-то слыхалъ; только это очень далеко отсюда, вамъ надо было держаться правой руки и обогнуть лѣсъ съ противуположной стороны, а вы взяли влѣво.
-- Въ томъ-то и бѣда, что мы сбились съ дороги; научи, голубчикъ, какъ быть!
-- По правдѣ вамъ сказать, милая барыня, я самъ хорошенько не знаю; не приводилось мнѣ въ Подгорномъ никогда бывать: лучше всего поѣдемъ со мной въ деревню, тамъ кого-нибудь спросите, васъ проводятъ.
-- Графиня поблагодарила крестьянина и поѣхала за нимъ слѣдомъ... Опять заныряли санки по сугробамъ; но на этотъ разъ нырять имъ пришлось не особенно долго; менѣе чѣмъ черезъ полчаса онѣ въѣхали въ небольшую деревеньку и остановились около одного изъ крестьянскихъ домиковъ.
-- Вотъ и моя хатка,-- пояснилъ крестьянинъ,-- не угодно ли войти, обогрѣться, пока я пошлю жену поискать вамъ провожатаго.
Графиня вторично поблагодарила его; она очень озябла и заранѣе предвкушала удовольствіе обогрѣться; Милочка тоже самое.
Съ трудомъ взобрались онѣ по узкой обледенѣлой лѣстницѣ и не успѣли открыть дверь, изъ которой такъ и повѣяло тепломъ, какъ вдругъ увидѣли, что сидѣвшій на лавкѣ мальчуганъ лѣтъ восьми-девяти, очевидно сынъ хозяина, моментально соскочилъ съ мѣста и съ громкимъ крикомъ: "Милочка, дорогая, наконецъ-то я тебя нашелъ!" бросился обнимать маленькую путешественницу.
-- Федя!-- въ отвѣтъ вскрикнула дѣвочка,-- голубчикъ, какъ я рада, какъ счастлива!
Графиня, крестьянка, въ которой читатель конечно узнаетъ Настасью, и самъ крестьянинъ, вошедшій въ этотъ моментъ въ избу -- смотрѣли на дѣтей въ первую минуту съ недоумѣніемъ, но потомъ, зная печальную исторію сиротокъ, сейчасъ же поняли въ чемъ дѣло.
Трудно описать то общее радостное настроеніе, которое сразу охватило всѣхъ присутствующихъ; о восторгѣ Милочки и Феди нечего и говорить -- оба они были на верху блаженства. Опросамъ, разспросамъ и разговорамъ не предвидѣлось конца.
Затѣмъ, когда общее волненіе поутихло, Настасья отправилась искать провожатаго. Поиски ея увѣнчались успѣхомъ и она очень скоро вернулась обратно въ избу вмѣстѣ съ молодымъ парнемъ, который вызвался проводить графиню въ Подгорное, а Милочка убѣдительно просила позволенія остаться на недѣльку съ Федей, чтобы вмѣстѣ съѣздить въ городъ показаться бабушкѣ Татьянѣ.
Графиня разрѣшила; задуманный планъ былъ приведенъ въ исполненіе на слѣдующее же утро. Татьяна безгранично обрадовалась нежданнымъ гостямъ.
При появленіи Милочки она даже заплакала отъ избытка чувствъ; потомъ, взглянувъ на висѣвшій въ углу образъ Спасителя, начала горячо молиться.
-- Неужели, Милочка, ты опять уйдешь отъ меня?-- обратилась она къ дѣвочкѣ.
-- Нѣтъ, бабушка, никогда, ни за что не уйду; теперь я знаю, гдѣ живетъ Федя, знаю что ему хорошо, что его берегутъ, что онъ будетъ часто пріѣзжать къ намъ.
-- А графиня? она такая добрая, такъ много для тебя сдѣлала, ты, пожалуй, не захочешь разстаться съ нею?
-- Жаль-то мнѣ ее очень, это правда, но тебя, бабушка. жаль еще больше!
Старушка нѣжно прижала Милочку къ груди и опять расплакалась.
-- Полно, бабушка, зачѣмъ плакать! Сегодня такой радостный день, а ты плачешь, не надо. Богъ все устроитъ!-- замѣтилъ Федя.
И дѣйствительно онъ не ошибся. Господь Богъ, который никогда никого не оставляетъ, видимо заботился и покровительствовалъ не только нашимъ сироткамъ, но и старушкѣ Татьянѣ.
Графиня перетащила ее къ себѣ въ Подгорное, гдѣ сдѣлала экономкою; Милочка осталась при ней, а Федя по прежнему пожелалъ жить въ семьѣ тетушки Настасьи, и аккуратно, разъ въ недѣлю, пріѣзжалъ въ Подгорное на свиданье съ бабушкой и сестренкой.