Дикая собака Динго. Глава 10
И дерево можно считать существом вполне разумным, если оно улыбается тебе весной, когда одето листьями, если оно говорит тебе: "Здравствуй", когда ты по утрам приходишь в свой класс и садишься на свое место у окна. И ты тоже невольно говоришь ему: "Здравствуй", хотя оно стоит за окном на заднем дворе, где сваливают для школы дрова. Но через стекло его отлично видно.
Оно сейчас без листьев. Но и без листьев оно было прекрасно. Живые ветви его уходили прямо в небо, а кора была темна.
Был ли это вяз, или ясень, или какое-нибудь другое дерево, Таня не знала, но снег, падавший сейчас, первый снег, который, как пьяный, валился на него, цепляясь за кору и за сучья, не мог удержаться на нем. Он таял, едва прикоснувшись к его ветвям.
"Значит, и по ним стремится тепло, как и во мне, как и в других", думала Таня и легонько кивала ему.
А Коля отвечал урок. Он стоял у доски перед Александрой Ивановной и рассказывал о старухе Изергиль.
Его лицо было смышленым. Из-под крутого лба глядели веселые и ясные глаза. И слова, слетавшие с его губ, были всегда живыми.
Учительница с удовольствием думала о том, что этот новый мальчик ей никак не испортит класса.
- А я видел Горького, - сказал он неожиданно и сильно покраснел, так как ни одной капли хвастовства не выносила его душа.
Дети поняли его смущение.
- Расскажи! - крикнули они ему.
- Вот как! - сказала и Александра Ивановна. - Это очень интересно! Где ты видел его? Ты, может быть, разговаривал с ним?
- Нет, я видел его только сквозь деревья сада. Это было в Крыму. Но я плохо помню. Мне было десять лет, когда мы с папой приехали туда.
- Что же делал Алексей Максимович в саду?
- Он разжигал близ дорожки костер.
- Расскажи нам о том, что ты помнишь.
Он помнил немного.
Он рассказал о гористом крае на юге, где у серых дорог, нагретых солнцем, за изгородями, сложенными из камня, темнеют шершавые листья винограда, а по утрам кричат ослы.
И все же дети слушали его не шевелясь.
Только Таня одна, казалось, ничего не слыхала. Она все смотрела сквозь окно, где первый снег валился на голое дерево. Оно уже начинало дрожать.
"Виноград, виноград, - думала Таня. - А я, кроме елей и пихты, ничего не видала".
Она призадумалась, силясь представить себе не виноград, но хоть цветущую яблоню, хоть высокую грушу, хоть хлеб, растущий на полях. И воображение рисовало ей невиданные цветы и колосья.
Учительница, облокотясь на подоконник, уже давно следила за ней. Эта девочка, которую она любила больше других, начинала ее беспокоить.
"Уж не думает ли она о танцульках? Еще чудесная память ее не ослабела, но взгляд рассеян, и в прошлый раз по истории она получила только "хорошо".
- Таня Сабанеева, ты не слушаешь на уроках.
Таня с трудом оторвала от окна свой взгляд, блуждавший в ее далекой мечте, и встала. Она еще была не здесь. Она еще будто не пришла из своей незримой дали.
- Что же ты молчишь?
- Он рассказывает неинтересно.
- Это неправда. Он рассказывает хорошо. Мы все слушаем его с удовольствием. Разве ты была когда-нибудь в Крыму и видела Алексея Максимовича Горького? Подумай только - живого Горького!
- Мой отец меня туда не возил! - сказала Таня дрожащим голосом.
- Тем более тебе следует слушать.
- Я не буду его слушать.
- Почему же?
- Потому что это не относится к уроку русского языка.
Бог знает что она говорила.
Учительница медленно отошла от окна. Ее легкие, обычно тихие шаги зазвучали громко по классу. Она шла к Тане, огорченная, и взгляд ее сурово блестел, устремленный неподвижно вперед.
Таня покорно ждала.
- Передашь после уроков отцу, чтобы он пришел ко мне завтра, - сказала Александра Ивановна.
Она строго взглянула на Таню, на ее пылающий лоб и губы, и удивилась, как побледнели внезапно эти губы, только что сказавшие такие дерзкие слова.
- Я передам матери, она придет, - тихо сказала Таня.
Учительница медлила. Она все думала: "Что с ней происходит? - и не находила полного ответа в словах Тани. - Или этот мальчик трогает ее существо?"
Она решила сходить к ней домой. Рука ее поднялась и коснулась пальцев Тани.
- Ты не обманешь меня своей дерзостью. Пусть никто не приходит. Я прощаю тебя на этот раз. Но знай: ты сейчас поступила не как пионерка. Ты думаешь не то, что говоришь. А ведь ты всегда была справедлива. И что с тобой, мне непонятно.
Она, все еще огорченная, отошла к своей кафедре.
Все оставались неподвижны и молчали. Только девочка Женя обернулась назад так быстро, что чуть не свихнула своей толстой шеи.
- Таня просто в него влюблена, - сказала она шепотом Фильке.
Он толкнул ее ногой.
Но что поделаешь, если эта болтушка была так глупа, если в ее голове, покрытой курчавыми волосами, не было никакой фантазии!
А Таня все стояла, держась руками за парту. Пальцы ее бессильно дрожали. Она могла бы упасть, если б воля ее молчала, как молчал ее скованный язык.
- Чего ж ты стоишь? Садись, - сказала Александра Ивановна.
- Разрешите мне сесть на другую парту.
- Зачем? Разве с Женей тебе неудобно сидеть?
- Нет, удобно, - сказала Таня, - но это дерево в окне всегда развлекает меня.
- Садись. Какая ты, однако, странная!
И Таня села на последнюю парту, где не было никого, кроме нее.
- Садись и ты, Коля, - сказала учительница.
Она вовсе забыла о нем, занятая мыслями о Тане. Но и теперь, когда она вспомнила, он не сошел с места.
Он стоял, немного подавшись вперед, будто под ним был не гладкий пол, а крутая тропинка, ведущая на высокую гору; лицо его было красно, а упрямый взгляд прищурен.
- Хорошо, Коля, - сказала учительница. - Садись. Я тебе ставлю "отлично".
- Разрешите мне сесть на место Сабанеевой Тани?
- Да что это с вами?
Но все же она разрешила.
И он сел на скамью рядом с девочкой Женей из одного лишь упрямства.
Таня осталась одна. Она посмотрела в окно, в самом деле надеясь не увидеть дерева. Но и отсюда оно было видно. Первый снег уже покрыл основание его ветвей. Он больше не таял. Первый снег кружился над его головой, исчезавшей в туманном небе.