Витя Малеев в школе и дома. Рассказ Носова. Глава четвёртая

Прошло дня три, или четыре, или, может быть, пять, сейчас уже не помню точно, и вот один раз на уроке наш редактор Сережа Букатин сказал:

- Ольга Николаевна, у нас в редколлегии никто не умеет хорошо рисовать. В прошлом году всегда рисовал Федя Рыбкин, а теперь совсем некому, и стенгазета получается неинтересная. Надо нам выбрать художника.

- Художником надо выбирать того, кто умеет хорошо рисовать, - сказала Ольга Николаевна. - Давайте сделаем так: пусть каждый принесет завтра свои рисунки. Вот мы и выберем, кто лучше рисует.

- А у кого нет рисунков? - спросили ребята.

- Ну, нарисуйте сегодня, приготовьте хоть по рисунку. Это ведь нетрудно.

- Конечно, - согласились мы все.

На другой день все принесли рисунки. Кто принес старые, кто нарисовал новые; у некоторых были целые пачки рисунков, а Грачев принес целый альбом. Я тоже принес несколько. картинок. И вот мы разложили все свои рисунки на партах, а Ольга Николаевна подходила ко всем и рассматривала рисунки. Наконец она подошла к Игорю Грачеву и стала смотреть его альбом. У него там были нарисованы всё моря, корабли, пароходы, подводные лодки, дредноуты.

- Игорь Грачев лучше всех рисует, - сказала она. - Вот ты и будешь художником.

Игорь улыбался от радости. Ольга Николаевна перевернула страничку и увидела, что там у него нарисован моряк в тельняшке, с трубкой во рту, точь-в-точь такой же, как на стене был. Ольга Николаевна нахмурилась и пристально поглядела на Игоря. Игорь заволновался, покраснел и тут же сказал:

- Это я нарисовал морячка на стенке.

- Ну вот, а когда спрашивали, так ты не признавался! Нехорошо, Игорь, нечестно! Зачем ты это сделал?

- Сам не знаю, Ольга Николаевна! Как-то так, нечаянно. Я не подумал.

- Ну хорошо, что хоть теперь признался. После уроков пойди к директору и попроси прощения.

После уроков Игорь пошел к директору и стал просить у него прощения. Игорь Александрович сказал:

- Государство уже израсходовало на ремонт школы много денег. Второй раз ремонтировать некому. Иди домой, пообедаешь и придешь.

После обеда Игорь пришел в школу, ему дали ведро с краской и кисточку, и он побелил стену так, что морячка не стало видно.

Мы думали, что Ольга Николаевна теперь уже не разрешит ему быть художником, но Ольга Николаевна сказала:

- Лучше быть художником в стенгазете, чем портить стены.

Тогда мы выбрали его в редколлегию художником, и все были рады, и я был рад, только мне-то, если сказать по правде, радоваться не следовало, и я расскажу почему.

По шишкинскому примеру, я совсем перестал дома делать задачи и все норовил списывать их у ребят. Вот точно, как в пословице говорится: "С кем поведешься, от того и наберешься".

"Зачем мне ломать голову над этими задачами? - думал я. - Все равно я их не понимаю. Лучше я спишу, и дело с концом. И быстрей, и дома никто не сердится, что я не справляюсь с задачами".

Мне всегда удавалось списать задачу у кого-нибудь из ребят, но наш председатель совета отряда, Толя Дёжкин, упрекал меня.

- Ты ведь никогда не научишься делать задачи, если все время будешь списывать у других! - говорил он.

- А мне и не нужно, - отвечал я. - Я к арифметике неспособный. Авось как-нибудь и без арифметики проживу.

Конечно, списать домашнее задание было легко, а вот когда вызовут в классе, то тут только одна надежда па подсказку. Еще спасибо, что хоть ребята подсказывали. Только Глеб Скамейкин с тех пор, как сказал, что будет бороться с подсказкой, все думал и думал и наконец придумал такую вещь: подговорил ребят, которые выпускали стенгазету, нарисовать па меня карикатуру. И вот в один прекрасный день в стенгазете на меня появилась карикатура с длинными ушами, то есть был нарисован я возле доски, вроде я решаю задачу, а уши у меня длинные-предлинные. Это, значит, для того, чтобы лучше слышать, что мне подсказывают. И еще какие-то стишки противные под этой карикатурой были подписаны:

Витя наш подсказку любит, Витя в дружбе с ней живет, Но подсказка Витю губит И до двойки доведет.

Или что-то вроде этого, не помню точно. В общем, чепуха на постном масле. Я, конечно, страшно рассердился и сразу догадался, что это Игорь Грачев нарисовал, потому что пока его в стенгазете не было, то и никаких карикатур не было. Я подошел к нему и говорю:

- Сними сейчас же эту карикатуру, а то худо будет! Он говорит:

- Я не имею права снимать. Я ведь только художник. Мне сказали, я и нарисовал, а снимать не мое дело.

- Чье же это дело?

- Это дело редактора. Он у нас всем распоряжается. Тогда я говорю Сереже Букатину:

- А, значит, это твоя работа? На себя небось не поместил карикатуры, а на меня поместил!

- Что же ты думаешь, я сам помещаю, на кого хочу? У нас редколлегия. Мы всё вместе решаем Глеб Скамейкин написал на тебя стихи и сказал, чтоб карикатуру нарисовали, потому что надо с подсказкой бороться. Мы на совете отряда решили, чтобы подсказки не было.

Тогда я бросился к Глебу Скамейкину.

- Снимай, - говорю, - сейчас же, а то из тебя получится бараний рог!

- Как это - бараний рог? - не понял он.

- В бараний рог тебя согну и в порошок изотру!

- Подумаешь! - говорит Глебка. - Не очень-то тебя испугались!

- Ну, тогда я сам из газеты карикатуру вырву, если не испугались.

- Вырывать не имеешь права, - говорит Толя Дёжкин, - Ведь это правда. Если б на тебя написали неправду, то и тогда не имеешь права вырывать, а должен написать опровержение.

- А, - говорю, - опровержение? Сейчас вам будет опровержение!

Все ребята подходили к стенгазете, любовались на карикатуру и смеялись. Но я решил не оставлять этого дела так и сел писать опровержение. Только у меня ничего не вышло, потому что я не знал, как его написать. Тогда я пошел к нашему пионервожатому Володе, рассказал ему обо всем и стал спрашивать, как написать опровержение.

- Хорошо, я тебя научу, - сказал Володя. - Напиши, что ты исправишься и станешь учиться лучше, так что не нужна будет подсказка. Твою заметку поместят в стенгазете, а я скажу, чтобы карикатуру сняли.

Я так и сделал. Написал в газету заметку, в которой давал обещание начать учиться лучше и больше не надеяться на подсказку.

На другой день карикатуру сняли, а мою заметку напечатали на самом видном месте. Я был очень рад и даже на самом деле собирался начать учиться лучше, но все почему-то откладывал, а через несколько дней у нас была письменная работа по арифметике и я получил двойку. Конечно, не я один получил двойку. У Саши Медведкина тоже была двойка, так что мы вдвоем отличились. Ольга Николаевна записала нам эти двойки в дневники и сказала, чтоб в дневниках была подпись родителей.

Печальный возвращался я в этот день домой и все думал, как избавиться от двойки или как сказать маме, чтоб она не очень сердилась.

- Ты сделай так, как делал наш Митя Круглов, - сказал мне по дороге Шишкин.

- Кто это Митя Круглов?

- А это был у нас такой ученик, когда я учился в Нальчике.

- Как же он делал?

- А он так: придет домой, получив двойку, и ничего не говорит. Сидит с унылым видом и молчит. Час молчит, два молчит и никуда гулять не идет. Мать спрашивает:

"Что это с тобой сегодня?"

"Ничего".

"Чего же ты такой скучный сидишь?"

"Так просто".

"Небось натворил в школе чего-нибудь?"

"Ничего я не натворил".

"Подрался с кем-нибудь?"

"Нет".

"Стекло в школе расшиб?"

"Нет".

"Странно!" - говорит мать.

За обедом сидит и ничего не ест.

"Почему ты ничего не ешь?"

"Не хочется".

"Аппетита нет?"

"Нет".

"Ну пойди погуляй, аппетит и появится".

"Не хочется".

"Чего же тебе хочется?"

"Ничего".

"Может быть, ты больной"

"Нет".

Мать потрогает ему лоб, поставит градусник. Потом говорит:

"Температура нормальная. Что же с тобой, наконец? С ума ты меня сведешь!"

"Я двойку по арифметике получил".

"Тьфу! - говорит мать. - Так ты из-за двойки всю эту комедию выдумал?"

"Ну да".

"Ты бы лучше сел да учился, вместо того чтоб комедию играть. Двойки и не было бы", - ответит мать.

И больше ничего ему не скажет. А Круглову только это и надо.

- Ну хорошо, - говорю я. - Один раз он так сделает, а в следующий раз мать ведь сразу догадается, что он получил двойку.

- А в следующий раз он что-нибудь другое придумает. Например, приходит и говорит матери:

"Знаешь, у нас Петров сегодня получил двойку".

Вот мать и начнет этого Петрова пробирать:

"И такой он и сякой. Родители его стараются, чтоб из него человек вышел, а он не учится, двойки получает..."

И так далее. Как только мать умолкает, он говорит:

"И Иванов у нас сегодня получил двойку".

Вот мать и начнет отделывать Иванова:

"Такой-сякой, не хочет учиться, государство на него даром деньги тратит!.."

А Круглов подождет, пока мать все выскажет, и снова говорит:

"Гаврилову сегодня тоже двойку поставили".

Вот мать и начнет отчитывать Гаврилова, только бранит его уже меньше. Круглов, как только увидит, что мать уже устала браниться, возьмет и скажет:

"У нас сегодня просто день такой несчастливый. Мне тоже двойку поставили".

Ну, мать ему только и скажет:

"Болван!"

И на этом конец.

- Видать, этот Круглов у вас был очень умный, - сказал я.

- Да, - говорит Шишкин, - очень умный. Он часто получал двойки и каждый раз выдумывал разные истории, чтоб мать не бранила слишком строго.

Я вернулся домой и решил сделать так, как этот Митя Круглов: сел сразу на стул, свесил голову и скорчил унылую-преунылую физиономию. Мама это сразу заметила и спрашивает:

- Что с тобой? Двойку небось получил?

- Получил, - говорю.

Вот тут-то она и начала меня пробирать.

Но об этом рассказывать неинтересно.

На следующий день Шишкин тоже получил двойку, по русскому языку, и была ему за это дома головомойка, а еще через день на нас обоих опять появилась в газете карикатура. Вроде как будто мы с Шишкиным идем по улице, а за нами следом бегут двойки на ножках.

Я сразу разозлился и говорю Сереже Букатину:

- Что это за безобразие! Когда это наконец прекратится?

- Чего ты кипятишься? - спрашивает Сережа. - Это ведь правда, что вы получили двойки.

- Будто мы одни получили! Саша Медведкин тоже получил двойку. А где он у вас?

- Этого я не знаю. Мы скачали Игорю, чтоб он всех троих нарисовал, а он нарисовал почему-то двоих.

- Я и хотел нарисовать троих, - сказал Игорь, - да все трое у меня не поместились. Вот я и нарисовал только двоих. В следующий раз третьего нарисую.

- Все равно, - говорю я, - Я этого дела так не оставлю Я напишу опровержение! Говорю Шишкину:

- Давай опровержение писать.

- Л как это?

- Очень просто: нужно написать в стенгазету обещание, что мы будем учиться лучше. Меня так в прошлый раз научил Володя.

- Ну ладно, - согласился Шишкин. - Ты пиши, а я потом у тебя спишу.

Я сел и написал обещание учиться лучше и никогда больше не получать двоек. Шишкин целиком списал у меня это обещание и еще от себя прибавил, что будет учиться не ниже чем на четверку.

- Это, - говорит, - чтоб внушительней было.

Мы отдали обе заметки Сереже Букатину, и я сказал:

- Вот, можешь снимать карикатуру, а заметки наши наклей на самом видном месте. Он сказал:

- Хорошо.

На другой день, когда мы пришли в школу, то увидели, что карикатура висит на месте, а наших обещаний нет. Я тут же бросился к Сереже. Он говорит:

- Мы твое обещание обсудили на редколлегии и решили пока не помещать в газете, потому что ты уже раз писал и давал обещание учиться лучше, а сам не учишься, даже получил двойку.

- Все равно, - говорю я. - Не хотите помещать заметку - не надо, а карикатуру вы обязаны снять.

- Ничего, - говорит, - мы не обязаны. Если ты воображаешь, что можно каждый раз давать обещания и не выполнять их, то ты ошибаешься.

Тут Шишкин не вытерпел:

- Я ведь еще ни разу не давал обещания. Почему вы мою заметку не поместили?

- Твою заметку мы поместим в следующем номере

- А пока выйдет следующий номер, я так и буду висеть?

- Будешь висеть,

- Ладно, - говорит Шишкин.

Но я решил не успокаиваться на достигнутом. На следующей переменке я пошел к Володе и рассказал ему обо всем.

Он сказал:

- Я поговорю с ребятами, чтоб они поскорее выпустили новую стенгазету и поместили обе ваши статьи. Скоро V нас будет собрание об успеваемости, и ваши статьи как раз ко времени выйдут.

- Будто нельзя сейчас карикатуру вырвать, а на ее место наклеить заметки? - спрашиваю я.

- Это не полагается, - ответил Володя.

- Почему же в прошлый раз так сделали?

- Ну, в прошлый раз думали, что ты исправишься, и сделали в виде исключения. Но нельзя же каждый раз портить стенную газету. Ведь все газеты у нас сохраняются. По ним потом можно будет узнать, как работал класс, как учились ученики. Может быть, кто-нибудь из учеников, когда вырастет, станет известным мастером, знаменитым новатором, летчиком или ученым. Можно будет просмотреть стенгазеты и узнать, как он учился.

"Вот так штука! - подумал я. - А вдруг, когда я вырасту и сделаюсь знаменитым путешественником или летчиком (я уже давно решил стать знаменитым летчиком или путешественником, вдруг тогда кто-нибудь увидит эту старую газету и скажет: "Братцы, да ведь он в школе получал двойки!"

От этой мысли настроение у меня испортилось на целый час, и я не стал больше спорить с Володей. Только потом я понемногу успокоился и решил, что, может быть, пока вырасту, газета куда-нибудь затеряется на мое счастье, и это спасет меня от позора.