Рассказ Книга Великих открытий, или сто радостей Бианки читать

ЧАСТЬ I. Сашка и Маша отправляются в Зелёный Дол

1. Сашка

- Шуршик! Шашик! Саша! Да проснись же ты наконец! Сашка!
Сашка только плотней закрыл глаза.
- Чуточку ещё: сейчас сон досмотрю.
- Завтра досмотришь. Живо вставай, а то смотри, я рассержусь.
Но Сашка и с закрытыми глазами чувствовал, как нежно материнская рука треплет его волосёнки.
Вдруг тёплая капля упала ему на щеку.
- Зайчик мой! - прошептала мать. - Ненаглядный мой!
У Сашки сна как не бывало. Он вскочил с кровати, охватил шею матери обеими руками:
- Мусенька, ты плачешь?
- Ничего, ничего, пустяки! - смущённо сказала мать. - Фу, какая я глупая!
Она уже улыбалась.
- Живенько одевайся. Я пойду чай подогрею.
И она быстрыми шагами вышла из комнаты.
Сашка с тревогой оглядел спальню.
Кровать сестрёнки пуста и уже прибрана. Но в этом нет ничего необыкновенного: сестрёнка часто встаёт раньше его.
Отчего же плачет мать?
Как всегда, на столе в беспорядке лежат игрушки и разные вещи. Среди них спокойно возвышается головастая электрическая лампа на мраморной ножке. На стене - картины.
Вот старый дровосек ведёт в лес Мальчика-с-Пальчика и его шестерых братьев. Мальчик-с-Пальчик обернулся и кидает на землю белые камешки. Чтобы не заблудиться в большом, тёмном лесу.
Сашка не любит смотреть на этот лес: ему всегда становится немножко страшно при виде этих мрачных, великанских деревьев.
На другой стене - множество разных пёстрых птиц. Все они сидят на стволе и сучках одного дерева, под ним и рядом с ним.
Сашка знает названия всех этих птиц.
На третьей стене - звери. Зайцы, носорог, лев…
Вдруг Сашка спохватился:
- Ведь я же сегодня решил охотиться на львов! Наверное, отец нашёл оружие, рассердился на меня… Потому и мама плачет.
Сашка поспешно сунул руку под подушку.
Рогатка была на месте.
Сашка сразу успокоился. В одну минуту натянул чулки, штанишки, блузу. Рогатку сунул за пазуху. И побежал умываться.
Большой белый умывальник - знаменитый Мойдодыр - стоял в углу спальной. Сашка повернул изогнутый кран. Тугая серебряная струйка воды упругим фонтанчиком поднялась в воздух, задумалась на короткую минутку, изогнулась крутой дугой и послушно упала прямо в подставленные лодочкой Сашкины ладони.

2. Маша

Народ толпился у клетки с надписью:
Лев.
Самец.
АФРИКАН
Страшный зверь спокойно спал за решёткой, положив тяжёлую голову на вытянутые вперёд лапы.
Вдруг о толстый железный прут решётки звякнул камешек. Вслед за ним второй камешек шлёпнул зверя в широкий нос.
Лев глухо рыкнул, вскочил и затряс головой.
Толпа вздрогнула, многие попятились.
Третий камешек угодил прямо в глаз льву.
Страшно взревел зверь и прянул на людей. Его грузное тело с размаху вышибло один из железных прутьев решётки.
Толпа ахнула и с визгом врассыпную бросилась прочь от загородки. Кто-то пронзительно крикнул:
- Маша! Маша!
Через миг у загородки остался только один человек. Это был пожилой красноармеец. Страшно было и ему, но он стыдился убежать. Голова зверя просунулась в дыру.
Красноармеец быстро оглянулся: при нём не было никакого оружия, и он искал глазами, что бы такое схватить в руку. И, оглядываясь, он увидел, как за угол соседней клетки скрылся, размахивая рогаткой, маленький мальчик.
Это Сашка охотился на львов и натворил беды.
Половина большого тела зверя уже просунулась в дыру.
В эту минуту в узком проходе между деревянной загородкой и клетками показалась девочка лет семи-восьми в белой шубке. Она бежала прямо к льву.
- Куда! - крикнул красноармеец. Он испугался, что зверь сейчас схватит и разорвёт глупую девочку. - Назад!
Но девочка была уже у самой клетки льва.
Тогда красноармеец опёрся руками на перегородку и ловко, одним махом перескочил через неё. Он схватил выпавший из решётки железный прут и широко размахнулся им, чтобы со всей силой ударить льва по голове.
Но между ним и львом уже стояла девочка. Она била страшного зверя ручонками по носу и кричала тоненьким голосом:
- Ты что! Ты куда! Пошёл, пошёл на место!
Лев испуганно заморгал глазами, попятился и очутился опять в слетке.
- Ишь чего выдумал, - говорила девочка. - Высовываться! И решётку сломал, габазя. Я тебе задам!
Тут только она обернулась к красноармейцу. Он от удивления так и стоял с поднятым над головой железным прутом.
- Пожалуйста, дяденька, - сказала девочка, - помогите мне поставить эту палку на место. Она ужасно тяжёлая, мне одной не справиться.
У загородки лежал большой камень. Красноармеец с такой силой опустил на него прут, что погнутое зверем железо почти выпрямилось. Потом стал вправлять прут в решётку.
Лев спокойно сидел в клетке.
- Вы, барышня, видать, укротительница? - почтительно спросил красноармеец у девочки.
- Я-то? - удивилась девочка. - Я - Маша. Я юннатка. Знаете: юные натуралисты. Меня раньше не хотели принимать, потому что я ещё только на будущий год пойду в школу. А потом приняли, потому что я всех зверей знаю.
- А скажите, пожалуйста, отчего же это звери вас не трогают?
- Кто, Африкашка-то? Да ведь он совсем не страшный. Он тут у нас в зоопарке и родился. Он меня любит. Вот смотрите.
И Маша бесстрашно просунула руку за решётку.
Пасть зверя приоткрылась, в ней блеснули страшные клыки. Но между ними просунулся широкий влажный язык и ласково лизнул тоненькую ручонку.
- Мой папа - учёный, - болтала девочка. - И мама тоже немножко учёная. Мы тут и живём в зоопарке. А я всегда помогаю кормить зверей. И всегда их слушаюсь.
- Папу и маму слушаетесь? - поправил красноармеец.
- Папу и маму не очень-то всегда, - вздохнула Маша. - А зверей нельзя не слушаться, когда они что-нибудь у вас просят. Видите: Африкан перевернулся на спину. Это он просит меня поиграть с ним.
Маша стала легонько ударять рукой по вытянутым вверх лапищам зверя.
- Он ведь ещё молоденький, младше меня. Он почти котёнок. Вы знаете, что львы - тоже кошки?
Красноармеец не успел ответить: какой-то гражданин в очках окликнул девочку с крыльца обезьяньего домика:
- Маша! Поди разыщи Сашку и приходите скорей домой. Нам с мамой надо сообщить вам большую новость.
Маша сразу забеспокоилась. Торопливо сунула красноармейцу руку на прощанье и побежала искать брата.
У клетки Африкана опять уже собирался народ.
Красноармеец посмотрел Маше вслед, пробормотал растерянно:
- Вот поди ж ты, какая пошла ребятня: эдакое страшилище ей - котёнок!
И неуклюже полез через загородку.

3. Большая новость

Маша нашла брата у клетки с полосатыми зебрами. Завидев её, Сашка быстро сунул рогатку в карман.
- Папа велел скорей домой, - сказала, подходя, Маша. Сашка сообразил: «Узнал, что это я Африкана из рогатки. Теперь даст дёру».
- Не пойду, - решительно сказал он и отвернулся.
Маша схватила его за руку.
- Папа сказал - большая новость, и чтобы живо.
- Сам знаю, какая новость. Пусти!
Сашка размахнулся и со всей силой ударил сестру по руке.
Маша схватилась за ушибленное место.
- Вот скажу папе, что ни за что дерёшься! - прошептала она, повернулась и пошла к дому.
Сашка струсил: «Теперь ещё и за неё влетит!»
Он догнал сестру:
- Машенька, ты не говори, что я дрался. Ты не знаешь: мама сегодня расстроенная. Она утром плакала.
Маша взглянула на него полными слёз глазами и ничего не ответила.
РОДИТЕЛИ ждали их в кабинете.
Отец мелкими шагами ходил из угла в угол, то и дело поправляя на носу очки. Мать сидела на диване, задумчиво смотрела сквозь стену куда-то далеко-далеко.
Дети сразу поняли, что новость будет и большая и невесёлая.
Маша тихонько подсела к матери. Сашка забрался между спинкой дивана и спиной матери.
- Ну-с так! - начал отец, остановился у стола, сунул папиросу в пепельницу и сейчас же закурил новую. - Значит, так.
«Всё равно буду говорить, что не так!» - решил Сашка и на всякий случай забился подальше в уголок дивана.
- Так вот: мы с мамой получили командировку в Африку. За обезьянами - понятно? На полгода. Вот и всё!
Саша ничего не понял. Слово «Африка» напомнило ему про охоту на львов. Он подумал: «Хотят уехать от нас за то, что я Афри-кану в глаз».
Маша вдруг вцепилась в мать.
- Мусенька! - вскрикнула она. - За павианами? Ведь это ужасно опасно! И там крокодилы, лихорадки - ты сама рассказывала.
- Чепуха какая! - рассердился отец. - Какие там опасности, лихорадки! Теперь по всей Африке автомобили ходят. Аптеки всюду, доктора. Какие там опасности! А пока мы будем ездить, вы поживёте у дяди Миши. Только и всего.
Тут только дети поняли, что надолго, может быть даже навсегда, остаются одни, без отца и матери. Им ещё никогда не приходилось оставаться без матери, ни на один день. И как это можно жить одним, не дома, с чужими?

4. Про дядю Мишу

Первая заревела Маша. Она бросилась от матери к отцу, от отца опять к матери и кричала, что никуда их не отпустит и пусть они берут её с собой в Африку, потому что она всё равно сразу умрёт без них.
Сашка хлопал глазами и соображал: радоваться ему, что отец не узнал про рогатку, или плакать, что может остаться сиротой, если павианы и крокодилы разорвут отца и мать?
- Глупенькая! - говорила мать, прижимая к себе Машу. - Ведь не надолго же: всего несколько месяцев. И потом мы привезём вам оттуда живую обезьянку. Мбуку-мбуку привезём - слышишь? Чер-номазенькую мартышку Мбуку-мбуку.
- Не надо мне никакую буку-буку! - рыдала Маша. - Всё равно, всё равно я без тебя жить не буду!
- Ух ты! - сказал отец. Одной рукой взъерошил волосы и чуть не сшиб очки с носа. Другой рукой сунул папиросу огнём в рот. - Тьфу, чёрт!
Отец очень любил Машу и всегда терялся, когда Маша начинала плакать.
- В лес поедете, - говорила мать, - в Зелёный Дол. Вы же ещё никогда настоящего леса не видели.
- Разумеется, не видели! - подхватил отец. - Да вообще никакого леса они не видели. Маша с двух лет в городе, Сашка - тут и родился. Живут, как куры, дальше своего сада нигде не были. Зверей, птиц только по картинкам да в клетках знают. Чепуха какая! Я в их годы один коров пас в большом лесу.
- Мбуку-мбуку, - говорила мать, - очень весёлая обезьянка. Длинноногая, длиннохвостая, с меховым воротничком.
- Ладно, ладно! - торопил отец. - Не в обезьянках дело. Ты им про лес говори. Новый мир для себя открывать будут, великие открытия будут сами делать. Сто радостей их там ждёт. Понимаешь, Машенька: сто новых радостей узнаете в лесу.
Тут Сашка как заревёт - все даже вздрогнули.
Когда заговорили про лес, Сашка вспомнил картину с Мальчиком-с-Пальчиком. Вспомнил, как дровосек завёл Мальчика-с-Пальчи-ка и его братьев в лес и оставил там одних. Вспомнил, как мальчики заблудились в лесу и попали к страшному людоеду в семивёрстных сапогах и с громадным ножом за поясом.
«И мы с Машей заблудимся», - подумал Сашка. И заревел.
- Ну, теперь и этот! - отец совсем растерялся. - Да объясни ты им, мать, про сто радостей. Ты умеешь.
- Хорошо, хорошо, иди. И примус зажги: сейчас обедать придём.
Отец схватил со стола коробку папирос и выбежал из комнаты. Мать обняла одной рукой Сашку, другой Машу и крепко прижала их к себе.
- Вам будет хорошо у дяди Миши, вот увидите. Он мой двоюродный брат. И он очень, очень добрый, очень хороший человек.
Раньше он был простым охотником. Жил в Сибири, промышлял зверя и хоть сам бедствовал, а мне посылал деньги, чтобы я могла получить образование.
Раз на него бросился подстреленный им лось, рассёк ему рогом губу и щёку и выбил передние зубы. Шрам от раны остался, и дядя Миша не очень красив с виду. Но когда вы познакомитесь с ним поближе, вы его полюбите.
- А теперь он охотится? - спросил Саша.
- Ну как же. После революции он много учился и теперь служит лесничим в одном глухом медвежьем углу Ленинградской области - в Зелёном Доле. Там очень много всяких зверей и птиц. Там будет весело жить, в Зелёном Доле.
Маша вздохнула:
- Вот если б ты с нами поехала…
- Осенью, может быть, и мы с папой приедем за вами. А летом будешь с тётей Акулиной, с дяди-Мишиной женой, ягоды собирать, грибы.
- А я буду охотиться с дядей Мишей, - сказал Сашка.
- Ну что же, наверное, дядя Миша будет брать тебя с собой в лес. Да уж папа-то знает: много радостей ждёт вас в лесу. Приеду за вами, а вы и уезжать не захотите оттуда.
- А буку-буку не забудешь привезти? - озабоченно спросила Маша.
- Мбуку-мбуку? Нет, конечно, не забуду. Да ещё какую смешную привезу - увидишь! Но пойдёмте-ка в столовую. Папа, наверно, не сумеет как следует накрыть на стол. Побежали!
И они все трое, обнявшись, пошли в столовую.

5. Дядя Миша

Уже до отъезда родителей осталось всего два дня. Отец с утра ушёл на службу - получать какие-то бумаги, а мать занялась укладкой чемоданов. Дети ей помогали.
В прихожей затрещал звонок.
- Вот уже папа вернулся, - сказала мать, - а мы ничего не успели сделать. Подите отворите ему.
Дети побежали в прихожую. Маша отвернула замок и отскочила назад: отец запрещал распахивать дверь, говорил, что можно простудиться.
За дверью послышалась возня. Но никто не вошёл. Дети удивлённо переглянулись.
Вдруг дверь сильно дёрнули снаружи, и в прихожую полезло что-то большое, чёрное, мохнатое.
Сашка хотел вскрикнуть и броситься назад к матери. Но сдержался и только схватил Машу за руку.
В прихожую ввалился громадный человек в чёрной мохнатой дохе до пят и с мешком в руке. Он повернулся и закрыл за собой дверь.
- Уф и аф! - раздался густой, хриплый голос из-под лохматой шапки. - Здорово, ребятишки!
От страха у детей язык и ноги отнялись.
Мохнатый человек очень смахивал на большого, грузного медведя, поднявшегося на задние лапы.
Он опустил мешок на пол, и мешок сейчас же зашевелился, подскочил и, переваливаясь, запрыгал в угол.
Мохнатый человек поднял руку - из широкого рукава дохи, как из дупла, выглянул серенький большеглазый зверёк. Пошевелил усами - и опять скрылся.
Дети не знали, что и думать.
Мохнатый человек между тем снял свою лохматую шапку, откинул воротник, распахнулся и скинул доху. Теперь уже не могло быть сомнений: на некрасивом, до самых глаз заросшем волосами лице человека, через губы и щеку, был широкий шрам.
- Мама! - крикнула Маша в комнаты. - Дядя Миша приехал.
- Правильно, племяшка! - прогремел дядя Миша. - А кошки у вас нет?
- Кошки нет, - удивлённо ответила Маша.
Дядя Миша вытащил из оттопырившегося кармана своей серой и тоже мохнатой толстовки маленькую деревянную клеточку и открыл дверцу. Из клетки выпорхнула красивенькая хохлатая птичка, стукнулась в окно и уселась на раму.
Тут в прихожую вбежала мать.
- Мишенька! - крикнула она и, подскочив, повисла у него на шее.
Дядя Миша подхватил её, как маленькую девочку, расцеловал и бережно опустил на пол.
- Поздоровались, дети? - спросила мать.
И уже без всякого страха Сашка и Маша кинулись обнимать ноги и живот мохнатого дяди: выше им было не достать.
- А в мешке у тебя кто? А в дохе? - сыпал вопросами Сашка.
- дробь и порох! - загрохотал, хохоча, дядя Миша. - Родной дядька им трын-трава, последнее дело! Зверьё важней, зверьё им подавай!
Большеглазый серенький зверёк, прятавшийся в дохе, оказался полетухой - удивительной летающей белочкой.
- Из гнезда взял, - говорил дядя Миша. - Совсем ручная. Так за мной и бегает.
Он осторожно взял своей толстой рукой серенького зверька и посадил его себе на грудь. Полетуха сейчас же взобралась к нему на плечо и спокойно сидела тут, как дядя Миша ни двигался.
А в мешке оказались два длинноухих косых: беляк и русак.
- Вот зверья привёз, - говорил дядя Миша. - В зоопарк ваша, пускай городские подивятся на наших лесных жихарок.
Красивенькую хохлатую птичку узнал Сашка сам: это был свиристель, хохлушка, весь дымчатый с тоненькими красными перышками-пальчиками на крыльях и в хвосте.
Мать повела дядю Мишу умываться и чай пить. В столовой дети залезли к нему на колени и забросали его вопросами про Зелёный Дол, про то, как они туда поедут и как будут там жить. Дядя Миша рассказывал про всё очень интересно, то и дело хохотал и тихонько хлопал детей по плечу своей толстой ручищей.

6. Про шатуна

Все уже кончили чай, и мать ушла в кухню, когда Сашка спросил:
- А медведи у тебя в Зелёном Доле есть?
- А как же, паря. Всякие жихарки есть и медвежишки есть. Да мелочь всё - муравейники да овсянники. Это молодые, которые муравьиные кучи разрывают или овсяное молочко сосут. Один только недавно объявился старик. Шатун. Этот опасный! Вот эдакий.
Дядя Миша спустил детей с колен, поднялся во весь свой громадный рост, ссутулился и стал загребать в воздухе ручищами у себя перед грудью. Совсем - медведь!
Маше и Сашке стало немножко не по себе. На всякий случай они отодвинулись к роялю - подальше от «шатуна».
- Он уже трёх коров задавил, - продолжал дядя Миша, опять опускаясь на стул. - Надо его кончить, конечно, да всё недосуг большую облаву устроить. А в берлогу он никак не ложится: шатается всю зиму, разное зверьё ловит, скот дерёт.
- И людей не боится? - спросила Маша.
- Какое там боится! Ванюшку чуть до смерти не напугал.
- Расскажи, дядя Миша, - попросил Сашка.
- А не боишься? - подмигнул дядя Миша.
- Ну, вот ещё!
- дробь и порох! Молодец, паря! Ну, так слушайте.
- Раз идёт Ванюшка к речке глушью. Глушь - это у нас так дальний лес зовётся. Там и в полдень всё равно сумерки: густой лес, старый. Захламощённый: пни, да кокоры, да бурелом - не продерёшься. Ванюшка у меня расторопный, как раз я его на этот участок и поставил, он там и живёт в сторожке.
И слышит Ванюшка: подкоренник трещит - пичужка такая махонькая, с орех, и хвостик торчком всегда. А голос - такая сила, не поверишь, что эдакая мелюзга раскричалась!
«Дай-ка посмотрю, на кого это он?» - Ванюшка думает. Да и пошёл к куче хвороста, где подкоренник трещит.
Ружьё у Ванюшки за плечами, да и пустое, а в руках два (мёртвых) зайца, застрелил в лесу.
Ванюшка подошёл к куче. Подкоренник - нырк! - и пропал в хворосте. Ванюшка ещё шаг шагнул, а из-за кучи шатун! На дыбы всплыл. - Тут дядя Миша плавно поднялся со стула, показывая, как всплыл на дыбы медведь. И опять ужасно как стал похож на настоящего медведя. - И идёт на Ванюшку… - Дядя Миша медленно, косолапя и раскачиваясь, двинулся к детям.
Маша опустилась на пол и быстро-быстро убежала под рояль на четвереньках. Сам не зная как, очутился рядом с ней и Сашка.
Из-под рояля детям видны были только косолапые ножищи в валенках. И очень страшно было смотреть, как эти ноги, медленно передвигаясь, приближались…
Дядя Миша продолжал рассказывать:
- Ванюшка, не будь промах, кинул в шатуна зайцем. А сам - дёру! Шатун - хвать! - и поймал зайца на лету. И пал с ним на все четыре. - Дядя Миша живо опустился на четвереньки.
- Да как зарычит! - крикнул дядя Миша.
Тут на его волосатом лице вдруг открылась пасть, по сторонам её выбежали два жёлтых клыка. Из глубины пасти раздалось глухое рычание.
Маша взвизгнула. Сашка со всей силы брыкнул ногой в страшную морду шатуна.
- Ой-ой! - вскрикнул дядя Миша. И шатун исчез - опять были видны только косолапые валенки.
- Что такое? - послышался голос матери. - Что у вас тут такое?
Дети выскочили из-под рояля и кинулись к ней.
- Разве так можно, Сашка! - смеясь и чуть не плача говорила мать. - Разве можно ногой? Да и ты тоже хорош, Миша, разве можно так пугать детей!
- Виноват, виноват! - хохотал дядя Миша. - Зато мне и попало - здорово Сашка саданул! Чуть последние зубы не вышиб. Ну, молодец! - прибавил он, отнимая руку от подбородка и протягивая её Сашке: -Давай мириться. Молодец, что шатуна ударить не побоялся!
Сашка тоже смеялся уже.
- Была бы у меня винтовка с пулей! - сказал он, протягивая руку. - Я бы ему показал.
- Вижу, что показал бы, дробь и порох! - хохотал дядя Миша, опять хватаясь за подбородок. - Вижу, что охотник из тебя выйдет лихой!
- А что с Ванюшкой дальше было? - спросила Маша, выглядывая из-под материнской руки.
- Удрал Ванюха! - весело сказал дядя Миша. - Бежит Ва-нюха, а медведь зайца в миг разорвал - и за ним. Ванюшка ему другого зайца бросил. Медведь опять задержался. А Ванюха кубарем с обрыва, в лодку вскочил - как раз тут у него лодка оставлена была - и понёс! Речка его и спасла: шатун из лесу выбежал, а уж в воду не полез.
В прихожей опять затрещал звонок. Пришёл отец.

7. Дорога

На следующий вечер отец вызвал машину, и мать с дядей Мишей повезли Сашку и Машу на вокзал.
Как только поезд двинулся и в окне последний раз мелькнул белый платочек матери, дядя Миша принялся рассказывать детям всякие смешные истории. Но огорчённые расставанием, нарёванные дети совсем его не слушали.
Тогда он поспешил устроить им постели на полках. Сашка и Маша забрались под одеяла с головой. Они так устали за день, что сейчас же заснули.
Ночью на одной из остановок машинист неосторожно взял с места, Сашку сильно тряхнуло, он открыл глаза.
Тьма-тьмущая.
Сашка откинул одеяло с головы.
В проходе горит тусклая электрическая лампочка без абажура. Кругом спят незнакомые люди, некоторые громко, с присвистом храпят.
Сашке стало так неуютно.
Он тихонечко отодвинул занавеску на окне.
Там, за окном, холодно светит в чистом небе луна. Мелькают телеграфные столбы, проползают за ними белые, с чёрными проталинами поля, медленно крутятся перелески.
Всё чужое, незнакомое. И нет рядом матери.
Сашка повернулся, глянул вниз - на дядю Мишу.
Дядя Миша не спал. Он сидел, облокотившись на оконный столик, и о чём-то думал.
Сашка хотел уж окликнуть его, спросить что-нибудь, но тут забормотала во сне и всхлипнула на своей полке Маша.
Дядя Миша быстро поднялся - большой, лохматый, грузный, - и Сашке вдруг стало страшно: он вспомнил, как тогда дядя Миша сразу превратился в медведя - (людоеда). Может быть, он и взаправду шатун?
Дядя Миша протянул свою толстую волосатую лапищу к Маше.
Сашка замер: сейчас схватит Машу и потащит себе в пасть!
Но страшная лапища очень осторожно, очень заботливо погладила мягкие Машины волосы, точно Маша была не девочка, а какая-нибудь бабочка, с которой так легко стереть нежную пыльцу.
«Дядя Миша очень, очень добрый человек», - вспомнил Сашка слова матери.
Сашке стало вдруг хорошо и уютно.
Он опять натянул на себя одеяло - и сразу заснул.
А на заре детей разбудил дядя Миша.
- Вставайте, вставайте, - гремел он. - Вылезайте из своих норок! Скоро приедем.
Только успели Сашка и Маша умыться, закусить напечёнными для них матерью вкусными подорожничками и уложить вещи, как поезд подкатил к маленькой деревянной станции.
Их встретил румяный парень с бляхой на груди. Оказалось, это тот самый лесник Ванюшка, который убежал от шатуна. Ванюшка весело поздоровался с детьми за руку, подхватил чемоданы, и все вместе пошли мимо станции к коновязи.
У коновязи стояла кучка колхозников, они о чём-то громко разговаривали и смеялись.
- Ну-ка, спецы! - подмигнул детям дядя Миша. - Догадайтесь, кто тут у меня в упряжке?
Колхозники расступились.
У коновязи была привязана обыкновенная толстенькая мохнатая деревенская лошадёнка, запряжённая в розвальни, а рядом с ней - высокий зверь с прямыми, как колышки, рогами. Зверь стоял спокойно, ничуть не пугался людей; он тоже был запряжён, только в городские удобные санки.
Сашка не мог сразу догадаться, что это за зверь, а Маша подумала и сказала:
- Молодой лось. Когда он будет старый, у него рога будут лопатами.
- Ишь ты! - удивился дядя Миша. - Верно, лось и есть. А видела ты когда-нибудь лося в упряжке?
- И что ж такого? - сказала Маша. - Мы у нас в зоопарке на северном олене катались, и на двугорбом верблюде, и на карлице лошадке - пони - катались.
- Вас, городских, видно, ничем не удивишь, - немножко обиженно сказал дядя Миша. - А только у меня-то лось не такой, как ваши звери - не клеточный.
- Я знаю, - сказал Сашка. - Ты его в тайге подстрелил. Он тебе и зубы вышиб.
Колхозники засмеялись, и дядя Миша тоже.
- Нет, паря, не этот! Который мне зубы вышиб, того давно уже на свете нет. А этого я в лесу нашел, у матки отбил ещё сосунком. Сам его из бутылочки выкормил. Этот меня не тронет.
Румяный Ванюшка увязал уже вещи на дровнях. Дядя Миша усадил ребят в сани, тепло укутал, сам взгромоздился на облучок и крикнул Ванюшке:
- Трогай!

Сто радостей

Лошадка дёрнула розвальни, поскользнулась, дёрнула ещё раз - и затрусила по заваленной снегом уличке между деревянных домишек. За ней, широко шагая, спокойно пошёл лось.
Солнце ещё только поднималось над низкими крышами, но в посёлке у станции уже просыпался народ. Из многих труб валил дым. Прохожие останавливались и ахали на лося. Собаки с лаем вылетали навстречу, но, увидев незнакомого лесного зверя, шарахались от него и с визгом спасались назад в подворотни.
Но вот дорога перебежала рельсы и вошла в лес.
Сашка и Маша никогда не видели такого множества деревьев. Со всех сторон толпились густые тёмно-зелёные ели, голубоватые с оранжевым сосны, белые берёзы и серебристые осины. Голые ветви лиственных деревьев кутались в серенький искристый пушок-иней.
Дядя Миша обернулся к детям:
- Красота, а?
У Маши глаза были большие и сияли. Но она ничего не ответила.
А Сашка спросил:
- А шибко на лосе можно?
- Ого! - сказал дядя Миша. - Дробь и порох! Ну-ка держитесь!
Он подобрал вожжи и крикнул:
- Альцес, ходу! Берегись, Ванюшка!
Сани рвануло. Лось пошёл крупной рысью.
Ванюшка встал во весь рост в дровнях, закрутил у себя над головой вожжами, закричал лошади:
- Эй-эй, ударю!
Его мохнатая лошадёнка быстро-быстро засеменила ногами, потом поднялась вскачь, но санки с ребятами лихо обогнали её - дровни стали уползать назад и скоро исчезли за поворотом дороги.
Сашка захохотал от удовольствия.
Лось широко переставлял ноги и мчал сани так легко, точно они были бумажные. Из-под копыт его вылетали куски крепкого снега.
Деревья по сторонам дороги кружились, набегали, набегали на сани и, не задевая их, разом пропадали сзади.
Ух, как хорошо было мчаться так бело-розовым морозным утром среди позолоченных солнцем стволов! Лёгкие санки подскакивали на всех неровностях дороги, птицей взлетали на пригорки - и казалось, вот-вот оторвутся от земли и поднимутся выше деревьев.
Неизвестно было, что впереди, и от этого у детей ещё больше замирало сердце.
На поворотах лось замедлял бег, и тогда детям казалось, что вот сейчас за деревьями они увидят избушку на курьих ножках, или медведя, или Руслана, которого несёт по воздуху на длинной, развевающейся бороде злой карла Черномор.
Сашке хотелось кричать от радости. Но щёки покалывало, и дух захватывало морозным воздухом. Сашка не решался открыть рта.
У большой белой поляны с кустами дядя Миша подобрал вожжи, крикнул:
- Альцес, тихо, тихо!
Лось перешёл на шаг.
Дядя Миша обернулся к детям:
- Ходко идёт? Он и по лесу так может. Ему всюду дорога, не то что лошади. Тут болото, а вот смотрите-ка.
Повинуясь вожжам, лось повернул на поляну, пошёл прямо по чистому снегу, перешагивая через кустики.
Вдруг лось встал, и в тот же миг из-под ног у него с треском и лаем вырвалась целая стая больших серебряных птиц. Дети вздрогнули от неожиданности.
Но птицы уже исчезли за кустами.
Только поднятое ими снежное облачко сверкало и переливало в воздухе красными, золотыми, зелёными искрами.
- Ах, как волшебно! - вскрикнула Маша. - Совсем как на ёлке!
- Лучше, племяшка, лучше: у вас под Новый год одна ёлка, а тут смотри их сколько. Да какие все красавицы.
- Искорки, птицы! - говорила Маша.
- Это белые куропатки. Они тут ночевали под снегом. Хорошо им там: тепло и никто не увидит.
- Здорово они лают! - хохотал Сашка.
- Это петух. Он всегда так.
Дядя Миша опять направил лося на дорогу. Они подождали Ванюшку и поехали дальше, потихоньку теперь.
Два раза лес расступался, широко открывались поля. Проехали две деревни.
Колхозники и их ребята все весело здоровались с дядей Мишей и Ванюшей. И тут, в деревнях, никто уже не удивлялся на лося, как в посёлке у станции. Ребятишки подбегали, протягивали лосю куски хлеба и кричали:
- Алька, Алька, на, возьми!
Видно, хорошо его знали.
За второй деревней начался такой густой, тёмный лес, какого ещё не было по всей дороге. Тут скоро сани свернули с большой дороги на маленькую, и дядя Миша сказал:
- Ну, вот сейчас и приедем, тётя Киля, верно, заждалась уж нас.

8. Тётя Киля

Расставленные вдоль узкой лесной дорожки телеграфные столбы мешались со стволами деревьев.
- Тётя Киля? - повторила Маша. - Какое смешное имя. Мама как-то по-другому называла.
- Да видишь ли, - смущённо улыбаясь, сказал дядя Миша, - тётку-то твою, собственно, Акулей звать: Акулина она, Акулина Ивановна. Да, знаешь, очень по-деревенски как-то выходит. Тётка и велит называть себя Акилиной. В книжках-то так пишут: Акилина.
- А я буду её звать «тётя Килька»! - сказал Сашка.
- Что ты, что ты, паря! - испугался дядя Миша. - За это тебе попадёт от неё. Да и мне достанется. Нет, ты уж, пожалуйста, зови её «тётя Киля», Акилина Ивановна.
- Ах, значит, она злюка? - сказал Сашка, потирая замёрзшую щёку. - Тогда я буду её звать «тётя Акула».
- Ещё хуже! Совсем она не злая. Она всем добра хочет, а особенно детям. Своих-то, видишь, у нас нет детей, так она над чужими трясётся, как клушка. Ты, паря, уважь меня: зови её тётей Килей, не ошибайся смотри. Ладно?
- Ну ладно, - сказал Сашка. - Не буду Килькой, не буду Акулой.
И ещё крепче потёр щёку.
Лес вдруг кончился, и телефонные столбы побежали в гору.
На широком, пологом холме вырос длинный низенький деревянный дом. Вокруг него было несколько изб и сараев, а над ними возвышалась сквозная башенка из брёвен, заострённая кверху. В серёдке виднелись лесенки.
- Это дозорная вышка, - объяснил дядя Миша. - Смотреть, не загорелся ли где лес или что.
Тётя Киля в коротеньком полушубке вышла на крыльцо длинного дома встречать гостей.
Они была высокая, угловатая, курносая.
- Желанные! - закричала она певучим голосом, сбегая с крыльца. - Да какие вы красавчики!
Дети не успели поздороваться, как вдруг она быстро наклонилась, схватила в обе руки снегу, как ястреб, налетела на Сашку и ухватила его за щёки.
Сашка заревел благим матом и стал отбиваться обеими руками. Закричала и заплакала Маша. Кричали что-то и тётя Киля с дядей Мишей.
Поднялся ужасный шум.
Тут дядя Миша подхватил одной рукой Машу, другой Сашку и внёс их в дом.
Приехали.

ЧАСТЬ II. Гости собираются на великий пир

1. Комната

- Сашка! Шашик! Шуршинька! - слышит Сашка сквозь сон. - Вставай!
«Почему меня будит Маша? - борясь со сном, думает Сашка. - Почему не мама? А где мама?»
Сашка с трудом приоткрывает глаза, смотрит на бревенчатую стену, переводит глаза на потолок - потолок из широких досок - и ничего не может понять. Что это за комната? Где он?
И вдруг ему припоминается всё сразу: как он охотился на львов, как отец и мать сказали, что они уезжают в Африку, как приехал дядя Миша, и поезд, и лесная дорога, и… Вот только не может Сашка вспомнить хорошенько про тётю Килю, тётю Акулю, Акулу…
- Маша, я не помню, за что она на меня?
Маша присаживается к нему на кровать. Она уже одета.
- У тебя вчера жар был, Шашик, вот ты и не помнишь. Когда мы приехали, тётя Киля увидела, что у тебя щека сделалась белая, и хотела скорей оттереть её снегом. Всегда трут снегом, когда нос или щёки отморозят. Она не злая. Она давала тебе чаю с малиновым вареньем и рассказывала сказки.
- А-а-а! - тянет Сашка. - Ну пускай.
В чистой, теплой постели так уютно, в комнате так чудесно пахнет свежим смолистым деревом, всё кругом такое новое и удивительное. Сашке не хочется думать ни о чём неприятном.
Стены в комнате голые, без обоев, без картин. Вместо стульев - белые табуретки, на простом белом тонконогом столе стоит пузатенькая керосиновая лампа с длинной стеклянной шеей и без головы - смешная! И где-то тикают часики: тик-тик, тик-тик!
- А сколько часов?
- Который час? Не знаю, - отвечает Маша. - В этой комнате часов нет.
- Вот так - нет! Молчи! Слышишь?
В тишине ясно слышно: тик-тик! Быстро-быстро. Вот на этой стенке. Нет, кажется, на той! Нет, опять на этой?!
- Слышишь? С места на место перебежали!
- Ах, ты про это! - говорит Маша. - Я тоже вчера думала, что это часики. Ты уже спал, а я лежу и слышу: тик-тик, тик-тик! Дядя Миша пришёл, я и спрашиваю: «Где это у вас столько часиков?» А дядя Миша говорит: «Это не часики, это стенные жихарки. Так и называются: часовщики».
- Вот бы подглядеть, какие они, - говорит Сашка. - Тут у них везде жихарки. А в городе нет.
- Тут везде, - соглашается Маша. (Какая она добрая стала! Совсем как мама…) - Ну, вставай. Наверное, уже поздно: тётя Киля и дядя Миша давно встали.
Пока Сашка натягивает рубаху, Маша открывает белые занавески на окне.
Солнце хлынуло в комнату такое яркое, что больно глазам. И виден лес за окном - совсем рядом! Стеной стоит лес.
- Смотри, какой смешной носатик, - говорит Маша.
В углу висит на верёвке желтый глиняный горшок с носиком, под ним на табуретке - таз.
- Одной рукой наклони, другой мойся.
Сашка подходит и решительно схватывает горшок за нос. Сейчас же из носика вылетает струйка - и ужасно холодная вода змейкой скользит Сашке за шиворот. Сашка с визгом отскакивает, горшок качается и брызжет с перепугу во все стороны.
Маша хохочет, хохочет и Сашка.
Горшок - совсем как живой - тычется носом в разные стороны и понемножку успокаивается.
Дверь распахивается, в комнату влетает тётя Киля:
- Саша! Босиком!
Сашка испуганным мышонком ныряет в кровать.
- Перво поставь градусник! Ещё можно ли тебе вставать! - говорит тётя Киля.

2. Дом

Жара у Сашки не оказалось.
Когда дети вышли в столовую, ходики-часы на стене показывали ещё только девять часов. Но тётя Киля сказала:
- Стыдно вставать так поздно. Мы с дядей Мишей давно уже на ногах. В деревне надо подниматься с солнышком.
Сашка очень удивился, что в столовой была и кухня. Большая белая русская печь занимала целый угол. В её чёрном нутре, как в пещере, пылали дрова, дым гибким языком вырывался оттуда наружу, но в комнату не выходил: лизнув кирпичи чела, исчезал куда-то вверх.
Тётя Киля засучила рукава, взяла у стенки рогатый ухват и перетащила им из печи на стол обожжённый, закопчённый глиняный горшок с кашей.
Сашка всё время только глазами хлопал. Всё тут было по-незнакомому: молоко густое-густое и не стаканами, а в крынках, и его можно было пить сколько хочешь, ложки были деревянные, раскрашенные и такие широкие, что в рот не лезли. Каша пахла дымом, но от этого была только ещё вкуснее.
На тётю Килю Саша поглядывал с опаской: вдруг она опять ястребом кинется на него? Но она всё только угощала и приговаривала добрым голосом:
- Кушайте, ребятушки, кушайте желанные.
Когда дети поели, они побежали смотреть другие комнаты. Хоть дом и казался снаружи длинным, комнат в нём было мало. Всего четыре: детская, столовая вместе с кухней, спальня, да кабинет дяди Миши.
Самое интересное было в кабинете. Там на стене висели ружья - целых три: двустволка, одностволка и маленькое, тоже одноствольное. Дядя Миша сказал, что это у него дробовик на птиц, винтовка на зверей и монтекристо - мелких птичек стрелять.
Вместе с ружьями висела большая кожаная сумка с сеткой - ягдташ.
Кресло у письменного стола было из широкого лосиного рога, по углам комнаты стояли пни.
На длинной - через всю стену - полке лежали разные птичьи и осиные гнёзда, стояли чучела разных птиц и зверьков.
Всюду на стенах были прибиты всякие корявые сучья и сучочки. С первого взгляда кажется, что это простые сучья, а посмотришь подольше, оказывается, каждый из них на что-нибудь очень смахивает: один на копыто, другой на птичью ногу, третий на летящую птицу, а четвёртый просто на рогатого человечка.
- Почему это такие сучки? - спросил Сашка. - Это у тебя тоже жихарки?
- Нет, паря, - сказал дядя Миша. - Какие жихарки! Простые сучья. Другие из глины всякие фигурки лепят, а я не умею. А в сучочках мне часто разные фигурки видятся.
- Дивья всякого собрано у Михаилы Михайлыча, - сказала тётя Киля. - Он всё из лесу тащит, всё тащит. Где чего с ним в лесу приключится, он с того места, уж так и знай, пенёк то ли хворостину какую принесёт. А мне вот сметай со всего с этого пыль.
- Можно я буду убирать у дяди Миши в кабинете? - попросила Маша.
- Что же, убирай, коли самой охота.
А Сашка сказал:
- А я буду собирать всякие корявики, как дядя Миша.
- дробь и порох! - загремел дядя Миша. - Замечательно придумал! Отец твой говорил: сто радостей тут узнаете. Вот радости и собирай на память. Приедешь в город, всё по таким памяткам вспомнишь. Родителям и расскажешь.
- И я буду, - сказала Маша.
- И ты, Машенька, конечно, и ты.
Дядя Миша хлопнул себя вдруг по лбу:
- Да ведь вот что: я вам этот ягдташ подарю. В него и складывайте оба свои радости. Полную сумку собирайте. - И он снял с гвоздя кожаный ягдташ с сеткой. - Нате! Всё равно я его не ношу.
Сашка и Маша бросились целовать дядю Мишу, потом потащили ягдташ в свою комнату и повесили на гвоздь.
Когда они вернулись в кабинет, дядя Миша снимал с полки чучело белой куропатки. Он выломал у неё из крыла одно большое белоснежное перо.
- Помните, как лесом мчались на Альке? Как белых куропаток из-под снега подняли? Хорошо ведь было?
- Ах, как волшебно! - вскрикнула Маша. - Искорки, искорки - зелёные, красные, золотые!
- Вот, - сказал дядя Миша. - Теперь год пройдёт, десять лет пройдёт, а как на это перышко взглянете, так сразу и вспомните: снег, лес, Алька в упряжке, я на облучке. Так ведь?
- Так, так! - закричали Сашка и Маша.
- Ну и положите себе в сумку. А потом - живо одеваться! Покажу вам Зелёный Дол на ладошке.
Через пять минут дети, закутанные тётей Килей, как кульки, вышли с дядей Мишей на двор.

3. Зелёный Дол на ладошке

Как чудесно, как чудесно на дворе!
Сашка жмурится от солнца, дышит лёгкой лесной свежестью.
- Зин-зи-вер! Зин-зи-вер! - весело звенит с берёзы жёлтенькая синица.
У бурой навозной кучи ходят две чёрные желтоносые птицы. Какие они нарядные, блестящие - с переливами! Одна взлетела на самую макушку берёзы, где прибит высокий деревянный домик, отряхнулась, почистила носом перышки. И вдруг запела - сперва тихо, потом громче, заливисто.
- Здравствуй, скворушка! - кричит Маша.
А с крыши крыльца свисают блестящие ледяные сосульки - толщиной в голую Сашкину руку.
Дядя Миша несёт откуда-то два белых ведра, подставляет их под сосульки.
- Вон как солнышко-то принялось!
С сосулек то и дело слетают длинные капли, падают прямо в вёдра, звонко ударяют в железные донья: бенц, бенц, бенц!
Дядя Миша показывает на избу побольше, говорит:
- Это канцелярия лесничества.
Показывает на избушку:
- А там сторож живёт. Ну, идёмте сперва к Альке. Только осторожно, не бегите вперёд: тут Шайтан.
От конюшни к канцелярии протянута проволока, у конюшни собачья будка. Из неё вылезает, гремя цепью, большой чёрный с коричневым пёс. Опустил голову и подходит, молча скаля зубы. За ним тянется цепь, подвешенная на кольце к проволоке.
- Нельзя, Шайтан, нельзя! - говорит дядя Миша. - Это свои, знакомься. Выжлец, гончий пёс. Да злющий такой, кроме меня, никого знать не хочет.
Пёс даже хвостом не помахал хозяину, остановился только.
Вошли в конюшню.
Ручной лось стоял в простом лошадином стойле. Он ласково положил свою длинную горбоносую голову на плечо дяде Мише, дал ему почесать за ухом.
- Алька-то добряк, - сказал дядя Миша. - Хотите покормить его? Вот его еда.
В углу конюшни была навалена целая куча каких-то веток и прутиков. Маша принялась кормить лося. Сашка тоже взял прутик и подумал: «Наверно, сладкие».
Сгрыз кусочек коры с прутика, но сейчас же сморщился и выплюнул: кора была прегорькая!
- Что? Не нравится? - улыбнулся дядя Миша. - А вот лосям да зайцам первое угощение. Осина это. Ну идёмте, теперь полезем в небо.
Он вышел из конюшни и повёл детей к вышке.
Немножко страшно было подниматься со ступеньки на ступеньку по крутой деревянной лесенке без перил. Но лесенка была не такая уж большая. Дядя Миша поднимался последним и, когда Сашка и Маша вылезли на площадку, сказал:
- Стоп! Станция Вальдшнепинская! Вот смотрите: мы уже немножко над вершинами деревьев и видим то, что видит лесной кулик вальдшнеп, когда он несётся весенним вечером над лесом. С такой высоты эти долгоносики высматривают себе между кочками подружек.
Сашка удивился: отсюда лес оказался совсем не таким густым, как это казалось с земли. Деревья стояли не сплошь, а вразбивку. За небольшой их кучкой открылась поляна. На ней среди белого снега, коричневых кочек и зелёных ёлочек блестел ручей.
- Кто это, кто это? Пеструшка? - вскрикнула Маша. - Вот там, на поляне.
И правда, среди кочек убегала какая-то пёстрая зверюшка.
- Не узнала? - рассмеялся дядя Миша. - Да ведь это заяц.
- Ну да - заяц! - не поверил Сашка. - Зайцы пёстрые не бывают. И такие маленькие.
- Не такой уж маленький: ведь мы высоко. А пёстрый потому, что линяет сейчас. Это беляк. Он скоро совсем серый будет.
Зверюшка повернулась боком, стало видно, как она на бегу падает передом, подкидывает задом, - тут и Сашка признал в ней зайца.
За поляной лес стоял стеной, и, указывая на него, дядя Миша сказал:
- Вот до этого леса считается у нас сад, хоть и без забора. Тут где хотите можете бегать, не спрашиваясь.
- А дальше опасно? - спросил Сашка.
- Ну, какие там опасности, опасного там ничего нет. Просто тут, в саду, вас всегда можно с крыльца позвать, а дальше - настоящий лес, там вас и не докличешься. Да ещё и заблудитесь с непривычки-то.
- Теперь вот здесь смотрите, - сказал дядя Миша, поворачиваясь и широко обводя рукой поля, деревушку среди них. - Это наш колхоз, речка Змейка, она ещё подо льдом. В неё наш ручеёк Робейка впадает - вон как весело бежит. А Змейка впадает вон в то большое озеро. Мы летом как-нибудь поедем туда рыбу ловить.
За деревней и пегими полями было громадное белое пятно, кой-где только на нём поблёскивал лёд.
- Ну, поехали дальше - на станцию Глухариную.
- Почему Глухариная? - спросила Маша, храбро поднимаясь со ступеньки на ступеньку.
- Глухарь-то, правда, птица наземная, - говорил дядя Миша, шагая вслед за детьми. - Обыкновенно в полдерева летает. Но бывает взлетит на такую высоту - еле-еле дробью с земли достанешь - и дует прямиком, куда ему надо. С такой высоты ему уже всё видно - где болото моховое, где осинник.
И правда, со второй площадки раскрылся перед детьми широкий кругозор. За лесом - болото, потом опять лес, вырубка с отдельными, как колья торчащими, прямыми соснами, с кучкой голых деревьев на пригорке.
- На пригорке осинник, - сказал дядя Миша. - Громадные старые деревья, а отсюда кажется - прутики. Осенью туда слетаются чёрные мошники-глухари - щипать в вечерней тишине дрожащий на длинных корешках осиновый лист. На болоте глухари едят клюкву, на вырубках - ягоды шиповника, малинку, бруснику.
- Там за вырубкой и живёт шатун? - спросила Маша.
- Нет, людоедова царства отсюда ещё не видно. Летим на следующую станцию - на Коршунову. Оттуда покажу.
Здорово страшно было влезать на третью лесенку. Сашка не смел оглядываться. Смотрел вверх только и удивлялся, что белые острова облаков, медленно проплывающие в небе, нисколько не стали ближе.
Долез до площадки и совсем оробел: сам стал маленьким, точно птичка, а всё кругом отодвинулось так далеко. И так много пустоты было вокруг.
Маша влезла за Сашкой, прижалась к нему и схватила за руку, Маша дрожала.
- Коршун да ворон высоко парят, - продолжал, ничего не замечая, дядя Миша. - Глаза у них замечательные: каждую зверюшку с такой высоты видят. Заметит где-нибудь дохлятинку ворон, сейчас крылья подберёт - и вниз. А за ним другие вороны и коршуны издали следят. Как увидят, что братишка нырнул, сейчас к нему со всех сторон слетаются. Прямо диву даёшься, как живо все они собираются на падаль. А вон дальний-то лес: это и есть Глушь, царство шатуна. Вон там Ванюшкина изба чуть белеется, видите?
Дальний лес казался совсем чёрным. Детям стало ещё страшней. Они не видели, где белеется Ванюшкина изба, но не просили им показать.
- А за Глушью, - говорил дядя Миша, - виднеется увал - словно бы обрыв береговой. С четвёртой площадки и с другой стороны увидите такой же. Весь Зелёный Дол между такими возвышенностями, оттого так и называется: дол, долина. Тут и в самом деле, верно, долина какой-то древней ледниковой реки, лет, может быть, с миллион, как она высохла. А вот с этой стороны…
- Миша, Миша! - слабо донесся вдруг чей-то голос снизу. - Ты куда их? Голова закру… - конец слова отнесло ветром.
Сашка взглянул вниз и увидел у крыльца плоского длинного домика странно коротенькую фигурку тёти Кили.
- В самом деле! - всполошился дядя Миша. - Я же хотел вас только до второй площадки. Страшно вам?
Дети ничего не ответили. Да и не надо было: стоило только взглянуть на их белые лица и большие глаза, чтобы понять, как им нехорошо. Дядя Миша взглянул и сам чуть не больше их перепугался.
- Ах я ворона! - выругал он себя. - Как же это я… Ну, ничего! Смелей, ребятишки. Сейчас доставлю вас в лучшем виде на землю.
Он задом спустился на две ступеньки ниже площадки, левой рукой взялся за её край, а правой сгрёб сразу и Сашку и Машу и мягко прижал их к своей широкой груди:
- Не больно?
Нет, им нисколько не было больно. Они только немножко поворочались, чтобы устроиться поудобнее, - и им стало совсем спокойно.
Тогда дядя Миша стал осторожно переставлять ноги со ступеньки на ступеньку, свободной рукой придерживаясь за верхние ступеньки.
Хорошо было очутиться опять на земле, где так привычно и совсем не страшно падать, потому что очень-то глубоко и не упадёшь.
Тётя Киля коршуном налетела на дядю Мишу и долго ругала его за детей. Дядя Миша только смущённо разводил руками и бормотал, что он увлёкся, совсем забыл…
Но когда пошли к дому, Сашка слышал, как он тихонько сказал тёте Киле:
- Ничего, Килечка, зато теперь ты можешь быть уверена, что дети не будут лазать одни на вышку и не свернут себе шеи.
«Не очень-то дядя Миша умеет говорить шёпотом своим медвежьим рявкалом!» - подумал Сашка.
Так Сашка и Маша познакомились со своим новым домом и увидели весь Зелёный Дол как на ладошке. Но это было всё равно что посмотреть в книжке картинку незнакомой страны. От этого только ещё больше захочется побывать всюду самим, всё рассмотреть поближе, всё облазать, пощупать своими руками.
И вот побежал день за днём, и каждый день они осматривали все незнакомые уголки сперва у самого дома, во дворе, потом подальше, потом ещё дальше - и всюду натыкались на неожиданности. Иногда это были неприятные неожиданности, но больше радостные, забавные, захватывающие. И сколько они ни делали новых интересных открытий, на следующий день часто на том же месте находили опять что-нибудь новое.
А было это потому, что весна-то ведь тогда не дремала, солнце грело с каждым днём всё теплей, всё дольше задерживалось на небе, снег таял, бежали ручейки, лес и многое множество жихарок просыпалось кругом от зимнего сна, слетались из-за моря перелётные.
Каждое утро, проснувшись, Сашка и Маша спешили как можно скорей встать, умыться, поесть каши с молоком, одеться и бежать на двор.
Дядя Миша мало стал бывать дома: с утра до позднего вечера всё где-то разъезжал по Зелёному Долу. Дети его почти не видели. А тётя Киля тоже была очень занята - дома, по хозяйству, ей некогда было гулять с детьми. Детям разрешалось целыми днями бегать в неогороженном саду, который дядя Миша показал им с первой площадки вышки. Других ребят в лесничестве не было, но Сашка и Маша даже не замечали этого, дружили между собой, как никогда не дружили в городе, и нисколько не скучали. Уж скучать-то им тут совсем было некогда.